Долог мой путь утомительный,
Мрак надо мной,
Слышу я чей-то пронзительный,
Жалобный вой.
Фёдор Сологуб
Фёдор Сологуб — странный. Не то чтобы какой-то уж очень нелепый, неловкий или неправильный, а странный, — пожалуй, это самое подходящее слово, которым можно описать безмерную сложность Сологуба. В самых недостоверных, самых умышленных мемуарах о Серебряном веке и постреволюционном Петрограде (и, видимо, поэтому самых изящных) — «Петербургских зимах» Георгия Иванова — о Сологубе говорится скупо. Но каждое слово создает образ немного отрешенного от жизни человека, сухаря, или «кирпича в сюртуке» (как сказал о Сологубе Василий Розанов). Иванову же он запомнился таким:
«Движения медленные, натянуто-угловатые. Лысый, огромный череп, маленькие, ледяные сверлящие глазки. Лицо бледное, неподвижное, гладко выбритое. И даже большая бородавка на этом лице — каменная».
Проза и поэзия Сологуба обладают какими-то магическими, чуть ли не мистическими свойствами; на это обращали внимание и многие современники — Блок, например, говорил, что стихи Сологуба могут вдруг всплыть откуда из подсознания в момент острой тоски или печали — и неожиданно оказаться невероятно созвучными моменту.
Один из первых русских декадентов, Фёдор Сологуб каким-то образом почувствовал окружавшее его умирание времени, в котором он жил. Словно предчувствуя, словно видя, что эпоха заканчивается и вскоре все это — и издательство «Шиповник», и поэтические вечера, и петербургская жизнь на промозглом и ветреном Васильевском острове — останется в прошлом, он писал, размышляя о том, чего другие попросту не замечали. О таинственном, о темном, о потайном, о том, чего боятся, не могут описать, — и потому не говорят. Вероятно, отсюда и эта холодность Сологуба, отмечаемая всеми современниками: видя впереди столь грозное и страшное, боясь самой жизни, немудрено отгородиться от мира непробиваемым стеклом безразличности.
Показателен уже его первый рассказ «Тени», опубликованный в «Северном вестнике», главном с середины 1890-х годов печатном органе русских декадентов. Мальчик-гимназист живет с мамой, случайно находит книгу, рассказывающую об искусстве складывания рук для изображения на стене теней. С этого момента — он зачарованный раб теней: он постоянно складывает их, думает о них, они преследуют его во снах, в школе, на улице. Мать обеспокоена таким поведением сына, боится сама не стать пленницей теней. Борясь с этим странным, чуть ли неприличным пристрастием, мать в итоге отдается страсти теней — теперь они с сыном делят ее на двоих, а сами образы, рождаемые игрой света, прорываются в реальность.
Что это? Небольшой рассказ Сологуба вмещает такое количество смыслов и аллюзий, на разгадывание которых может уйти немало времени. Почему тени? Для чего тени? Что за смутные намеки на нечто темное, неизъяснимо страшное — и, видимо, все же прекрасное? Нет ответа.
А потом подумаешь — а ведь и правда, только тени вокруг.
Стоя у истоков
Детство Сологуба не назовешь прозаичным — конечно, обошлось почти без мистицизма, но странностей было немало. Фёдор Тетерников (такова его настоящая фамилия) родился в 1863 году в Петербурге в семье портного, бывшего крестьянина. Младшая сестра Фёдора Ольга родилась два года спустя.
Нельзя сказать, что денег не было совсем, но ситуация, в которой жила семья, была довольно непростой. Отец рано умер (Фёдору было всего два года), и благополучие Тетерниковых полностью зависело от расположения семейства Агаповых, в доме у которых работала мать. Агаповы — петербургские дворяне, некогда жившие на широкую ногу, но сильно обедневшие еще к моменту рождения самого Фёдора.
Бедное детство, удивительная, практически интимная близость с матерью. Широко известен тот факт, что в детстве Сологуб регулярно подвергался физическим наказаниям — мать порола его часто и много. Удивительнее то, что пороть и наказывать она его продолжала уже и в тот момент, когда сам Фёдор был взрослым и опытным человеком — примерно до 28 лет. Садизм и мазохизм был свойственен мышлению Сологуба. Нет ничего удивительного, что Сологуб, всю жизнь проработавший с детьми в разных школах и гимназиях, был ярым сторонником телесных наказаний и даже написал целую статью для педагогического журнала об необходимости пороть детей (но отказался ее публиковать при жизни — просто постеснялся).
В школе Фёдора сторонились, считали маменькиным сынком и барчуком — несмотря на то что происхождение его было самое простое. Причиной тому было постоянное покровительство Агаповых мальчику — они покупали ему одежду, платили за учебу, даже помогли поступить в институт. При этом быт жизни был мрачен, беден, скромен — и заметно контрастировал с теми дарами, которыми осыпали его Агаповы. Двойственность жизни сопровождала его с детства.
Фёдор уже тогда бывал подчеркнуто отстранен от однокашников, даже учителей. Тяжелее всего ему давалась математика — но она же и привлекала его сильнее всего; возможно, дело было в том, что ему попадались отменные учителя везде, где он учился.
Вообще же именно из детства растут корни многих страхов, которые позднее и составили основу личности Сологуба. Одно из первых его воспоминаний (как, по крайней мере, сам он утверждал) было чувство сдавленности и полета — маленького Фёдора туго спеленали, а он затем скатился с кровати и упал. Правда ли помнил? Или выдумал задним числом, послушав рассказы матери? Может быть, может быть. Но вот баланс между неземным и посмертным будет занимать Сологуба всю его жизнь.
Он вообще нервно относился к смерти, боялся ее с самой юности — и так и не смог этот страх побороть. На него произвели очень тяжелое впечатление смерти отца, матери и близких знакомых; до истерик его довели одни похороны, на которых ему довелось побывать. Не пошел он и на панихиды по Достоевскому и Некрасову — авторов, которых он обожал и любил без меры. Смерть пугала его, но, видимо, и завораживала — на всю жизнь стала одной из тем, которые больше всего его занимали.
В 1879 году Фёдор поступает в Петербургский учительский институт (до того он учился в Никольском, Владимирском и Рождественском городских училищах) и начинает постигать педагогическую науку. На обучение ушло четыре года, сразу после окончания молодой Фёдор вместе с матерью уезжает преподавать — сначала в Крестцы, затем в Великие Луки и, наконец, в Вытегру.
Мрачный учитель и творец
Отъезд из Петербурга для Сологуба был решением вполне сознательным. Его мучила апатия, он страдал от одиночества и нуждался в том, чтобы окунуться в работу, забить время ежедневным трудом. А кроме того, он хотел избавить мать от необходимости много и тяжело работать — и поэтому приступил к преподавательству так рано и решительно.
Впрочем, жизнь в провинции тоже оказалась делом довольно мрачным. Постоянно работая с детьми, сам Сологуб, кажется, детей не любил. Впрочем, сами ученики Сологуба любили — и часто навещали его дома, общались, выспрашивали — словом, интересовались.
Не испытывал Сологуб особо теплых чувств к своим коллегам. Среди них были черствые сухари, жестокие идиоты, презиравшие своих учеников и почти не смыслившие в том, что преподавали.
Сологуб искал выхода из этой удушающей среды — и нашел его в творчестве. Первые стихи Сологуб написал, еще будучи ребенком, даже не подростком, — но теперь, в несколько душной обстановке провинциальной школы, где истории об изнасилованных учителями горничных соседствовали с нерадивостью учеников, ему как никогда нужно было найти отдушину. Сологуб начинает писать роман — в будущем он станет книгой «Тяжелые сны».
Главный герой — провинциальный учитель Логин, который, с одной стороны, мучается от окружающей действительности, а с другой — преследуем странными снами, видениями, тенями и образами, которые переплетаются с реальностью. Учитель мечтает создать общество взаимопомощи, члены которого бесплатно помогали бы друг другу, но руководство города и школы видит в этой идее ростки антиправительственных выступлений — и не одобряет начинание. Логин мечтает вырваться из этого морока, да и вообще много фантазирует — о несбыточной жизни, которая могла бы быть, о любви, об обнаженных девушках.
Роман Сологуб будет писать долго — в целом на него у писателя уйдет около десяти лет, закончит он его уже по возвращении в столицу. Дальше будет долгий период борьбы за возможность публикации — с точки зрения цензоров роман был проблемным: в нем было немало излишне мрачных сцена, а также эротически садистических. Но все же книга увидела свет в 1895 году.
А вот первое произведение Сологуба, опубликованное в печати, — это басня «Лисица и еж». Крайне назидательная (сразу видно, что автор — педагог), наставительная и в то же время мрачная — Сологуб вплел в заведомо сказочный, метафоричный сюжет изрядную долю реализма (вроде описания крови на лисиной морде).
В ранних стихах Сологуба тоже отчетливо чувствуется авторская интонация, мрачно-лирическая:
Вьется предо мною
Узенький проселок.
Я бреду с клюкою,
Тяжек путь и долог.
Весь в пыли дорожной,
Я бреду сторонкой,
Слушая тревожно
Колокольчик звонкий.
Провинциальная жизнь и работа в школе дается Сологубу нелегко — он постоянно ссорится с начальством из-за самых разных бюрократических мелочей. Сологуб непримирим, не любит компромиссы (и практически никогда на них не идет). К тому же литература и творчество его волнуют гораздо больше, чем эти бесконечные распри.
В 1892 году Сологуб возвращается в Петербург — здесь он будет жить на Васильевском острове и работать в Рождественском городском училище (ныне в здании, которое раньше занимало училище, располагается детский сад № 3 Василеостровского района).
В Петербурге Сологуб принимается за роман, который его обессмертит.
Мелкий бес и большая слава
В каком-то смысле «Мелкий бес» (главное и самое известное произведение Сологуба) кажется продолжением той же темы, что раскрыта в «Тяжелых снах». Главный герой — провинциальный гимназический учитель Ардальон Передонов. Он сожительствует со своей троюродной сестрой, мечтает заслужить орден и изнывает от тупости и бессмысленности городской жизни (прообразом места действия стала Вытегра). Передонов туп, злобен, неприятен — но и город ему под стать: грязный, неприятный и неопрятный, переполненный какой-то нездоровой похотью, грязью и развратом. Понемногу Передонов сходит с ума — ему все время чудится некая Недотыкомка, мелкий бес, бесенок, который словно подмигивает откуда-то из-за угла, то ли напоминая о бренности бытия, то ли показывая эфемерность и картонность окружающего мира.
Роман пишется почти так же долго, как и предыдущий — но Фёдор Кузьмич (который как раз в Петербурге обретает свой «аристократически звучащий» псевдоним Сологуб) успевает параллельно с работой активно заниматься литературной деятельность. Он пишет рассказы и стихи, проводит у себя в скромной квартире при училище литературные чтения и вообще делает себе имя одного из первых символистов-декадентов Серебряного века. В своих произведениях Сологуб одержим смертью — он чуть ли не поет ее и воспевает, постоянно размышляя о том, что жизнь не так и прекрасна, она страшна и грустна.
Сологуб становится заметной фигурой в литературном обществе Санкт-Петербурга. У него в гостях бывает весь цвет тогдашней словесности — от Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского до Вячеслава Иванова и Александра Блока. Не со всеми его отношения гладкие: с четой Гиппиус — Мережковский они часто спорят и ссорятся. Но все же продолжают общение.
«Мелкий бес» выходит из печати в 1905 году, после Первой русской революции, когда многие цензурные ограничения были сняты (впрочем, и тогда роман вышел не в полном объеме, а с сокращениями). Роман сразу же становится бешено популярным, его читают запоем и передают из рук в руки, подмечая не только тонкость литературного мастерства Сологуба и целостность его творческого взгляда, но и безусловное сходство Передонова с самим писателем.
Вскоре после этого успеха Сологуб оставляет педагогическую работу и решает полностью посвятить себя литературной работе. В те же годы он женится на Анастасии Чеботаревской — безгранично энергичной, немного безумной и эксцентричной писательнице, переводчице, которая мечтала о том, чтобы Сологуб занял в русской литературе место, полагающееся его литературному таланта. Если раньше Сологуб был, несмотря на знакомство с писателями, человеком нелюдимым, непубличным, то теперь он начинает активнее появляться в свете и вообще выступать. Пара переезжает в новую квартиру, здесь Чеботаревская устраивает нечто вроде литературного салона, в котором регулярно бывают самые популярные писатели. Гиппиус так писала об этих встречах:
«Небольшая зала изящно отделанного особняка в переулке близ Невского. Розово-рыжие панно на стенах. Много электричества. Есть забавные костюмы. Смех, танцы… В открытые двери виден длинный стол, сервированный к ужину. Цветы.
Что это за бал? Большинство без масок, и какие все знакомые лица! Хозяйка — маленькая, черноволосая, живая, нервная молодая женщина, с большими возбужденными глазами. А хозяин — Сологуб. Он теперь похож на старого римлянина: совсем лысый, гладко выбритый. В черном сюртуке, по-прежнему не суетливый и спокойный, любезный с гостями. Он много принимает. Новый литературный Петербург, пережив неудачную революцию, шумит и веселится, как никогда».
Усилия Чеботаревской не проходят даром: понемногу Сологуб начинает обретать всероссийскую славу. «Мелкий бес» регулярно переиздается, а сам Фёдор Сологуб начинает работать с бешеной производительность. Он сочиняет новый роман («Творимая легенда» — главный герой — учитель, погруженный в грезы и пытающийся отгородиться от реальности послереволюционной России), выпускает одна за одной книги стихов, увлекается театром — пишет пьесы и адаптирует «Мелкого беса» для театральной постановки.
В 1913 году, накануне грозных событий, что навсегда изменили Россию, Сологуб едет в большое турне по России и загранице. Он выступает с лекциями и чтением стихов, встречается с читателями, отвечает на вопросы. Сами лекции весьма популярны (хотя были и те, кто ушел со встречи с Сологубом разочарованным), что дает Сологубу дополнительный толчок к занятию культурно-организаторской деятельностью: он основывает собственный журнал и общество «Искусство для всех», направляет коллективные усилия на культурные инициативы.
Конец наступил
Начало XX века — это время, когда творческий гений Сологуба достигает своего максимума. Он сочиняет мрачные «Политические сказочки», в которых в сказовой, намеренно сниженной форме излагает свои мысли об абсурдности бытия, пишет философские эссе, мрачно-трагичные стихи, в которых даже любовь кажется не чем-то спасительным, а неотвратимо-печальным, чуть ли не криминальным. Сологуб боится жизни (хотя для него это реакция на страх смерти), страшится одиночества, поет смерть — и пытается найти ответ на самые главные вопросы. Он умеет быть дурашливым и даже веселым; Мейерхольд вспоминал об «игре в кино», которая иногда проводилась дома у Мейерхольда: вешалась простыня, выключался свет, зажигалась лампа — и участникам нужно было при помощи теней изображать тот текст, который читал Сологуб.
Символист и декадент, мрачный и недоступный, Сологуб был одним из самых примечательных, самых целостных художников своего времени. Он был тонок и глубок, не боялся погружаться в самые мрачные закоулки человеческой души и исследовать их. Его раздражала политическая обстановка в России — он поддержал и Первую русскую революцию, и Февральскую (та и вовсе его приводит в восторг), и даже в Первой мировой поначалу ему виделось нечто помпезно-грандиозное — перемена, которая изменит многое к лучшему, думал он.
Тебе, тебе, моя Россия,
В мечте мерцая ярче звезд,
Юстинианова София
Опять святой поднимет крест,
И древние воскреснут фрески,
Свой свергнув известковый плен,
И расточатся арабески
В таинственном и ясном блеске
С Софийских озаренных стен.
А вот приход к власти большевиков он принять не смог. После 1917 года Сологуб начинает понемногу угасать — поначалу как писатель, а затем как человек.
Конец его был мрачным и тяжелым. Петроград после 1917 году опустел и вымирал, все писатели переквалифицировались в лекторы, чтобы получать паек в знаменитом Доме искусств. Сологубу все это было тяжело — он жил в основном тем, что продавал собственные вещи. Голодал, недоедал, просил у властей разрешения уехать за границу, но дозволения на это не получил. Достать дров, получить карточки на еду — в этом Сологуб не смыслил ничего.
Он продолжал много работать — написал свой последний роман «Заклинательница змей», писал рассказы (некоторые из них даже публиковались в советской печати, но затем Сологуба печатать в СССР перестают). Сологуб пишет в стол, со временем много будет посвящать времени работе в ленинградском Союзе писателей (и даже станет его председателем).
В 1922 году покончит с собой Анастасия Чеботаревская — прыгнет с Николаевского моста в холодную осеннюю Неву. Тело не найдут, Сологуб будет до упора отрицать смерть жены: на протяжении зимы он каждый вечер будет ставить на стол приборы и для себя, и для жены. Весной тело Анастасии все же нашли — с этого момент Сологуб почти ни с кем Чеботаревскую не обсуждал.
Приближаясь к смерти, страдая от многих болезней, Сологуб вдруг с бешеным чувством полюбил жизнь. Он не хотел уходить на пенсию и умирать, его влекла работа и солнце, жизнь и воздух, ему не хотелось говорить о смерти, которую он воспевал на протяжении десятилетий.
Одно из последних стихотворений Сологуба — предельно мрачное, пронизанное ощущением близости смерти:
Ко всему я охладел.
Догорела жизнь моя.
Между прочим поседел,
Между прочим умер я.
Смерть не заставила долго ждать: Сологуб скончался 5 декабря 1927 года — умирал он мучительно, бредя от жара, вызванного воспалением легких. То перед ним появлялись три главные женщины его жизни, которых он пережил (мать, сестра и жена), то приходили ангелы, успокаивавшие его, говорившие, что он скоро встретит своих любимых.
Может, так и было, кто знает? Великий нелюдим, певец смерти, тонкий стилист и мастер слова Фёдор Сологуб ушел в ту эпоху, когда старый мир рушился, а очертания нового казались еще расплывчатыми. Но жизнь он прожил, словно постоянно чувствуя надвигающееся холодное дыхание могилы.
Подыши еще немного
Тяжким воздухом земным,
Бедный, слабый воин Бога,
Странно зыблемый, как дым.
Что Творцу твои страданья?
Кратче мига — сотни лет.
Вот — одно воспоминанье,
Вот — и памяти уж нет.
Но как прежде — ярки зори,
И как прежде — ясен свет,
«Плещет море на просторе»,
Лишь тебя на свете нет.
