Глава I
ЭПИГРАФ
*** Рыцарь должен ценой своей жизни защищать своих соратников
*** Рыцарь должен дорожить словом, которое он дал.
***Рыцарь не имеет права причинить вред человеку, у которого нет оружия.
***Рыцарь должен прислушиваться к просьбам о помощи слабых, и нуждающихся.
***Рыцарь должен быть безжалостен к своим врагам, а также ко всем тем, кто причиняет вред людям.
*** Трусость и предательство – позор для рыцаря.
***Если была задета честь рыцарского ордена, благородной дамы или своя собственная, то рыцарь должен беспощадно карать обидчика.
*** Любой рыцарь должен принимать участие в рыцарских турнирах, при этом запрещено использовать нечестные и “грязные” приёмы против своего оппонента.
***Защита Дамы, а также почтение к ней – один из главных аспектов рыцарства.
***Рыцарь должен быть предан своему государству и его правителю, чести, свободе и рыцарскому кодексу.
***
– Пить…– раздалось неслышно в брезентовой палатке. Девушка в гимнастёрке повернула голову в сторону просившего.
Пить просил изможденный, худой и, судя по голосу, далеко не молодой солдат. Пулевое ранение в голову.
Чуть ниже белой повязки, меж впалых, заросших щетиной щек, чернел ссохшийся полуоткрытый рот. В месте ранения кровь проступила ярко красно…
– Сейчас, миленький! – молоденькая санитарка дернулась, резко встала и быстро пошла к цинковому большому ведру с краником, стоявшему у входа.
– И мне, сестричка… И мне, Любочка…– отовсюду сразу же понеслись голоса.
Некоторые, кто знали, окликали по имени. Она, оглядываясь, засуетилась, пытаясь запомнить просящих.
Воды в ведре почти не было. Она нагнула ведро и вылила остатки, которых еле–еле хватило на одну алюминиевую кружку. Потом поила каждого по капле, буквально смачивая рот, бережно приподнимая каждого раненого за голову.
Когда вода в кружке закончилась, девушка выбежала из палатки.
Старшина Семчев, большой и усатый мужчина, в выжженной от солнца гимнастерке, втянул ее в тень, укрывшись за каменной стеной, и огорчённо развел руками.
– Снайпер… Знает, гад, что делает!
В круглом баке водовозки, в самом её низу, аккуратно и ровненько зияли две круглые дырочки от пуль. Вся земля вокруг под тележкой была влажной от вытекшей воды.
– Что же теперь делать? – Люба испуганно посмотрела на старшину.
– Машину отправили. Но ближайший колодец далеко. Может, к вечеру поспеет.
Есть родник еще, – он кивнул в сторону немецких позиций, – но он на нейтральной полосе. Только ночью можно. И то, если Луна не вылезет…
– У меня там раненые! – чуть не плача, взмолилась девушка. Ее руки вцепились в рукав его гимнастерки.
– Отставить слезы! – громко рыкнул Семчев, и вырвал руку. – Всё, что могу, сделаю. Сейчас соберём, сколько сможем! Не посылать же мне на верную смерть бойцов! Там ровное поле, посекут всех кинжальным огнем! Опять же снайпер работает! Будь он неладен!
Воздух плавился от зноя. В толще жаркой вибрирующей завесы, впереди, разноцветным ковром расплывалось поле. Где–то там, в его густой растительности, спрятался родник. Из песка выбивалась прозрачная и холодная струйка воды. Возле него, в траве, стрекотали кузнечики. Летали слепни и надоедливые мухи. От позиций он находился всего в каких–нибудь пятистах метрах…
Уже целую неделю, было затишье. Грохотало слева и справа. Где–то шли бои. А на этом маленьком, заросшем травой островке, целых шесть дней был мир. Было тихо и спокойно. Часть скапливала силы, привозя пополнение и технику. Немцы готовились к обороне, затаившись в ожидании худшего.
Время от времени все поглядывали на дорогу, не появится ли в степной пыли разбитая полуторка с овальной цистерной в кузове.
К вечеру машина не приехала. Уже далеко за полночь комбат, чертыхаясь, все же решился отправить нескольких разведчиков за водой на нейтральную полосу к роднику.
Бойцы, в пятнистой камуфляжной форме, попрыгали, перед тем, как сделать вылазку, проверяя не шумят ли их фляжки и другая подручная тара. Посмеялись над своим нелепым видом и исчезли в ночи.
Вскоре раздались четыре глухих выстрела. Ровно по числу разведчиков. Никто из них с поля не вернулся.
Комбат пил всю ночь. Было слышно, как он, в своем блиндаже, пьяно ругаясь, материт войну, сломанную водовозку с ее водителем, и проклинает немецкого снайпера.
Утром машины тоже не дождались.
А к полудню прислали Прохорова. Опытного снайпера. Крепкого мужика за сорок, из далёкой алтайской деревушки. Комбат, морщась со вчерашнего перепоя, и мучимой жаждой с похмелья, просипел:
– Действуй! – и показал на впереди лежавшее поле.
– С**а, – зло выругался он на кого–то за полосой, – Ребят не забрать! Жара! Разлагаться начнут!
Прохоров спокойно выслушал. Дождался, когда комбат закончит ругаться и, не задавая лишних вопросов, двинулся в сторону палаток, вставать на довольствие.
Часть II
В открытом окне второго этажа большого старинного особняка, похожего, скорее, на средневековый замок, появилась голова в чепце, и сразу же раздался женский крик:
– Гюнтер!
Мальчик семи лет, возившийся на траве с огромным, в черно– белых пятнах, догом, обернулся на имя, поднялся с земли, и неподвижно замер, обернувшись на крик.
– А что такого?– спустя мгновение спросил он женщину.
– Ты совсем забыл?! – не унималась женщина, – Сегодня приедет ваш отец! Будет много гостей! А вы в таком виде! Я сейчас прогоню эту чёртову собаку! И если немедленно не прекратите баловаться, я всё ему про вас расскажу!
Мальчик ладонями похлопал себя по одежде, отряхиваясь, сбивая прилипшую траву и куски земли. На коленях темнели зеленые пятна. Он попробовал их очистить, но попытка не увенчалась успехом. Мальчик обречённо вздохнул.
Мраморный дог смешно подпрыгивал перед ним, принимая действия маленького хозяина за игру, продолжал заигрывать, тыкаясь мордой ему в руки.
– Отстань, Фердинанд! Это всё из–за тебя! – Гюнтер отмахнулся от собаки, – Знаешь же эту злюку Грету! Обязательно наябедничает отцу!
Поднимаясь на крыльцо, он потянул дверь на себя, в то же самое время, с обратной стороны, кто–то собирался выйти.
Дверь резко открылась и в проёме появилась девочка со стопкой посуды в руках. От резкого движения она споткнулась. Тарелки выскользнули из ее рук и со звоном рассыпались по каменному полу, разбиваясь на мелкие осколки.
Девочка вскрикнула в ужасе и, присев, начала собирать в передник то, что осталось от посуды.
Гюнтер был тайно влюблен в неё. Девочку звали Эммой. Она была младшей дочерью конюха, который служил в их имении. Он часто украдкой наблюдал за ней из окон особняка, спрятавшись за толстыми шторами и ища удобного случая заговорить. Детям барона не рекомендовалось общаться с прислугой.
В ту же секунду Гюнтер понял, что другого такого удобного случая познакомиться может не представиться, но ничего лучшего ему в голову не пришло, и он засмеялся.
Девочка посмотрела на него с негодованием, глазами, полными слез.
Неожиданно его толкнули в спину. Споткнувшись, он полетел вперёд, больно ударившись о косяк двери переносицей. Поднявшись, увидел перед собой мальчишку, ее старшего брата.
– Не надо, Олаф! – Эмма схватила брата за руку. Тот был сильнее, к тому же старше.
Гюнтер почувствовал боль. Он осторожно нащупал рану. Кровь сочилась из переносицы, скатываясь по лицу, заливая белую рубашку. Он сжал кулаки и двинулся вперёд.
Драке не дали случиться. Сверху уже бежали взрослые.
– Что здесь произошло? – в ужасе кричала Грета. Дети стояли молча. Девочка спряталась за спину старшего брата.
– Кто это сделал? – голос Греты не замолкал. Непонятно было, о чем она спрашивала. То ли о разбитой посуде, то ли о разбитой переносице Гюнтера.
– Я.., – Гюнтер сделал шаг навстречу ей – Это сделал я! – повторил уже смелее. Грета схватила его за руку и, причитая, потащила вверх по лестнице, умываться и обрабатывать рану.
Уже поздно вечером, после званого ужина, когда часть гостей разъехалась, а другая её часть расположилась в многочисленных спальнях замка, дверь в детскую отворилась.
В комнату вошёл отец.
– Не спишь? – тихо позвал он мальчика.
– Папа! – Гюнтер привстал, облокотившись на спинку кровати.
Отец присел рядом и взял за руку сына.
– Нам так редко теперь удается поговорить с тобой.
Гюнтер обнял отца.
Уже уходя, отец отстранил сына и серьезно посмотрел ему в глаза.
– Знаешь, сынок, наступили тяжёлые времена для страны. Мой долг помочь ей. Ты уже большой и в состоянии понять то, что я хочу тебе сказать.
Мальчик смотрел, не мигая, на своего отца.
– Наш род происходит из старого ордена. Когда–то твои предки были рыцарями. С тех давних пор мы заслужили право носить нашу фамилию Фон Тициер!
Я хочу, чтобы отныне каждое свое действие, каждый свой шаг, ты соизмерял с нашей фамилией, с нашим родом, и помнил, кто ты такой, и поступал достойно!
Мужчина склонил голову и поцеловал мальчика в лоб.
– Я очень люблю тебя, Гюнтер! И очень хочу тобой гордиться. Мне рассказали про тебя, про твои шалости и проделки. Это детство. Придет время и оно закончится. Когда–нибудь ты станешь взрослым.
– Что я должен сделать для этого, папа? – Гюнтер поднял голову.
– Ты тоже должен заслужить честь носить нашу фамилию!
– Я постараюсь, папа!
– Я полагаюсь на твое здравомыслие, сын!
На следующий день его окликнули возле дома.
Гюнтер зашёл за угол.
Там стояли дети конюха.
Вчерашний его противник сделал шаг к нему навстречу, и протянул руку:
– Я – Олаф! Спасибо тебе! Ты прости за вчерашнее!
Гюнтер смутился, но пожал руку. Из–за плеча брата ему улыбалась Эмма.
***
Прохоров посмотрел в бинокль.
– Слева кусты – сто метров,.. небольшая лощина плюс пятьдесят… полтора километра – дерево. Подветренная сторона с запада, – проговаривая, и запоминая про себя, шепотом перечислял он выделяющиеся объекты. До чужой позиции километра два– три… Прохоров перевел бинокль правее. Внизу, чуть левее, были свои позиции. Хорошо было видно, как пригибаясь, боясь снайперской пули, бегали солдаты от одной палатки к другой. Иногда появлялась совсем молоденькая медсестра.
Он бережно положил винтовку рядом, и свободной рукой, не привлекая внимания, осторожно начал выкладывать стену из принесенных булыжников.
Через некоторое время, окопавшись, Прохоров увидел в прицел несколько идущих в полный рост немцев. Боёв давно не было. Артиллерия не стреляла, и те шли, не стесняясь, отвыкнув передвигаться перебежками и, согнувшись.
Прицел скользнул по нашивкам, погонам и наградам военных. Прохоров, не спеша, выбирал жертву поважнее. Найдя, он глубоко вдохнул воздух, задержал дыхание и, сделав поправку на ветер, тихо надавил на курок. Впереди идущий офицер споткнулся и рухнул. Пока остальные соображали, что произошло, снайпер успел ещё двоих положить на землю.
На противоположном конце поля, в кустах пахучего жасмина, лежал человек в пятнистом комбинезоне, поверх которого был натянут сетчатый балахон. В клеточки сетки были просунуты целые ветки деревьев и пучки травы. Такие же ветки, для большей схожести с местностью, были и на каске снайпера.
Неожиданно холм рядом с ним зашевелился и приблизился.
– Привет, Гюнтер! – из холма появилось лицо, перепачканное черной краской. На его фоне отчётливо и радостно забелели зубы.
– Привет, Густав…
– Ты принес фляжку?
Холм шевельнулся, и фляжка приземлилась возле Гюнтера. Он тоже отложил в сторону винтовку, одной рукой, резким движением крутанул крышку и, перед тем как пить, посмотрел на небо:
За тех четверых! Упокой их душу… – недоговорив, большими глотками жадно начал пить из неё.
– Как ты можешь пить коньяк на такой жаре? – Густав смотрел на дергающийся кадык и его передёрнуло.
Гюнтер сделал ещё несколько глотков, после чего поморщился и уткнулся лицом в рукав куртки и шумно втянул воздух.
– Сегодня ещё четырех отправил на небо. Мой план сработал. Эти русские совсем остались без воды. Что, интересно, они ещё придумают сегодня? – устало произнес он. Капелька пота скользнула у него по лбу из–под железной каски, и скатилась возле носа.
– У нас проблема, Гюнтер! У русских появился снайпер. Счёт уже открыт.
Гюнтер отхлебнул ещё несколько глотков из фляжки, вытер мокрые губы и как ни в чем не бывало, спросил:
– Что ты мне сегодня принес поесть?
На переносице с горбинкой явно проступил белесый шрам.
***
– Товарищ майор!
Комбат вскинул голову. Перед ним стояла медсестра, совсем ещё девочка.
– Чего тебе? – устало произнес он и отвернулся.
– У меня там раненые! Когда вода будет? – чуть не плача, запричитала девушка.
– Сомов с Григоряном совсем тяжёлые! Не выживут! Большая потеря крови! Все время пить хотят! Все пить хотят!
Комбат сплюнул и повернул злое лицо:
– Что я могу?! Вон она вода! Рукой подать! Только четверо уже напились досыта!
Люба заплакала, зажав рот рукой, повернулась и побежала обратно к палатке.
Через какое–то время, она выскочила из палатки в белом халате, с сумкой с красным крестом на боку, цинковым ведром и сломя голову побежала через позиции к роднику, на нейтральную полосу.
Все, кто были на улице, замерли, провожая глазами исчезающую белую тень.
– Стой! Дура! Куда! – послышался крик комбата. Но его не услышали.
Два снайпера, находящиеся на противоположных концах поля, почти одновременно увидели бегущую санитарку в белом халате, с сумкой с красным крестом и ведром.
Немного отбежав от своих позиций, девушка замедлила бег и перешла на шаг, прямо держа спину и смотря перед собой.
Гюнтер сопровождал её в прицел винтовки. Рядом лежал Густав и ждал выстрела. Его палец лег на курок. Можно было не торопиться, и прицелиться, как следует. Удобная мишень. Почти как в тире.
Прохоров сжался. Ему захотелось крикнуть или даже побежать к девушке навстречу, и закрыть собой. Но понимая всю бесполезность этого решения, только сильнее стиснул зубы. Ему не дадут сделать и шага. Их непременно убьют обоих. Он ничего не успеет сделать.
Прохоров перевел оптику в сторону, скорее, не в поиске другого снайпера, а чтобы просто не видеть, как упадет, сраженная пулей, эта молоденькая девочка, которая годится ему в дочки.
Стало тихо. Все ждали выстрела. Его не было. А Люба, тем временем, уже добралась до родника и быстро черпала кружкой воду в ведро. Задержалась она только в одном месте. Отвернувшись, оббежала, сделав круг, чтобы не видеть погибших вчера ребят.
– Издевается, гад! – застонал Прохоров, – Сейчас даст дойти до дома и там угробит девочку…
Густав смотрел, как провожает обратно в прицел свою цель его старший напарник Гюнтер, герой войны, асс, кавалер рыцарского креста и не понимал, что происходит.
А девушка почти дошла до своих. Неуклюже прогибаясь под тяжестью ведра, она упорно приближалась к окопам. Ещё немного, и белый халатик её совсем исчезнет из вида. Неожиданно, когда до позиций оставалось всего несколько шагов, она остановилась, поставила ведро на землю и, прижав сумку с красным крестом к груди, повернулась в сторону, откуда пришла и неуклюже присела в книксен, поблагодарив снайпера, за то, что тот не выстрелил, дал набрать воды и вернуться живой.
Гюнтер улыбнулся и опустил винтовку.
– Смешно, – ухмыльнулся он, поглядев на удивленного Густава. – Какие рыцари, какие законы… Раньше рыцари бились за дамское сердце. А сейчас воюют вот с такими девочками…
– Ты что, Гюнтер! Какая она девочка! Она враг! – зашипел Густав.
– Крестоносцы хреновы. Только и остались кресты одни… Железные и деревянные…
Он опять взял фляжку. Кадык запрыгал на шее.
– Подождем немного, мой камараден, Густав! Одного ведра им все равно не хватит! И нам нужен их снайпер, а не юная девочка с ведром воды.
Часть III
– Я тебя под трибунал отдам! – весь красный от негодования, хрипло кричал на девушку комбат ссохшимся ртом. Он неистово размахивал руками. Все стояли, обступив Любу. Она покорно соглашалась, послушно кивала головой и поила раненых. Никто не обижался на комбата. Нарушение устава было не причём. Все без исключения, переживали за девушку. И когда она целой и невредимой, а главное, живой, вернулась с родника, все облегчённо вздохнули. Её смерть никто бы себе не простил. А уж комбат тем более.
Сколько времени он ещё распинался бы, неизвестно. Но за ним пришли. Прибыли машины с молодым пополнением.
Прохорову хорошо были видны приехавшие машины. Из них выскочили солдаты, в совсем новых, ярко– зелёных гимнастерках.
Прицел его винтовки скользнул по груди и погонам новеньких.
– Тьфу,– зло сплюнул он, не обнаружив ни у кого наград на груди,– Сосунки совсем безусые…
«В первом же бою половина поляжет… – грустно подумал снайпер – Сейчас начнется на них охота”– он направил винтовку в сторону немцев.
Пошли вторые сутки без воды. Комбат с Семчевым ругали вышестоящее начальство. Потом они долго крутили ручку коммутатора. Кому–то что–то объясняя, кричали, просили, умоляли. На том конце тоже возмущались, клялись, и успокаивали. Кто–то обещал их отправить под арест.
От Гюнтера с Густавом не укрылось заметное оживление на позициях русских. Они не первый день воевали и знали, что такое долгое затишье на фронте. Части готовились к наступлению, а значит, будут пребывать солдаты и техника.
Меж деревьев мелькнули новенькие гимнастерки. Два молоденьких бойца, вопреки правилам и инструкциям, отошли в небольшой лесок, чтобы покурить, и наедине поделиться новыми впечатлениями.
Очень скоро прицелы сошлись на их стриженных головах.
Их так и нашли потом, лежащими у деревьев, с наполовину скрученными цигарками в пальцах.
Прохоров видел, как оттаскивают мертвых солдатиков из леска.
Он слышал хлопки выстрелов. Но проследить, откуда стреляли, не было возможности. Солнце заходило с противоположной стороны и било ему прямо в глаза. Он, молча, посочувствовал комбату и матерям этих мальчиков.
А потом Прохоров увидел, как опять, воспользовавшись суматохой, метнулся в сторону родника белый халатик с сумкой с красным крестом, гремя ведром.
Девушка спешила. В этот раз она почти бежала. Прохоров напряжённо всматривался в противоположную сторону, надеясь упредить выстрел другого снайпера.
– Кто верит в бога, молись за Любу! – почти приказал Семчев солдатам, находящимся в укрытии. Десятки глаз из окопов провожали девушку. Губы беззвучно шептали молитву. Молились и те, кто не верил.
Белая фигурка, тем временем, уже возвращалась обратно.
Все повторилось вновь. Немного не добежав, девушка присела, поблагодарив вражеского снайпера. Было тихо. Выстрела опять не последовало.
Прохоров не понимал ни игры снайпера, ни его цели.
А Люба, радостная и возбуждённая, скорее, от того, что ей удалось принести воду, чем от того, что вернулась живой, поправляла сбившиеся волосы, гимнастерку, ремень и весело смеялась. Солдаты обнимали её. Те, кто был постарше, смахивали слезы.
Перед закатом Люба ещё раз рискнула сходить за водой к роднику, и к всеобщей радости, опять вернулась невредимой.
Прохоров вытянул затекшие ноги.
Чужой снайпер заставил его поволноваться. Ему до невозможности захотелось закурить. Он пересилил себя и, устроившись поудобнее, заснул на пару часов.
Когда проснулся, полная Луна уже стояла над полем, хорошо освещая все пространство вокруг.
Прохоров нацелил винтовку в противоположную сторону.
Её прицел медленно заскользил по затемнённым кустам, высокой траве, одиноким деревьям.
Неожиданно коротко сверкнуло. Он вернул прицел обратно. Так и есть. Каска на одном из немцев послала ему блик, отражая лунный свет. Смена караула. Он сосчитал. Четыре человека.
Вдох, палец тихо спустил курок. Хлопок и немец, раскинув руки, рухнул на землю. Остальные в спешке попадали вниз. Каски двух из них отчётливо выдала Луна.
– Гюнтер! Чёрт побери! Этот русский снайпер хорош! – Густав в перчатках держал бинокль и прижав их к глазам, прочесывал нейтральную территорию – Представляешь, он сегодня ночью ухлопал троих наших ребят!
Гюнтер спокойно посмотрел на приятеля и промолчал.
Потом они, молча и медленно, позавтракали, выковыривая ножами тушёнку из банки.
– Как ты думаешь, ему бы дали Рыцарский крест?! – не унимался Густав, вытирая лезвие о траву, – У русских есть такая награда?
– Вода у русских не появилась – как будто не расслышав вопроса, задумчиво сказал Гюнтер.– Но это ненадолго. Думаю, эта бесстрашная девушка попытается ещё раз сходить за водой!
Густав помотал головой:
– Я не понимаю, о чем ты?
Гюнтер убрал за голенище свой нож.
– Ты хотел узнать, достоин ли русский снайпер рыцарского звания? Вот мы и проверим сегодня!
Прохоров открыл глаза. Рассвело. Солнце поднималось и подуло теплым ветром. Он подумал, что сегодня опять будет пекло. Отпил из фляжки и огляделся. На позициях, видных ему, появилось оживление. А через час, знакомый всем белый халатик, опять побежал с ведром к роднику. Сумка прыгала на худеньких плечах. Красный крест на ней тоже подпрыгивал в такт движениям девушки.
Опять стало тихо. В воздухе слышно было жужжание проснувшихся слепней.
Девушка набрала полное ведро и, сгибаясь под его тяжестью, побежала обратно.
Прохорову показалось, что в нависшей тишине, он слышит, как трётся о голенище её сапога жестяное ведро.
Не добежав совсем немного до того места, где Люба обычно благодарила снайпера, она неожиданно услышала хлопок. И сразу же за ним прозвенела пробитая жесть. Пуля навылет пробила верхнюю часть ведра. Девушка замерла. Вода струйкой полилась ей на сапоги.
Прохорова бросило в жар. Раздался ещё один хлопок. Ровно на сантиметр ниже появились ещё одна дырочка. Вода с силой полилась из отверстия.
Комбат в кровь изгрыз свой кулак. В окопах замерли.
Прохоров в прицел рассматривал аккуратные дырки на ведре. Он понимал, что неприятельский снайпер не просто так издевается над ними. Он, что–то хотел от него… А чего, Прохоров пока не понимал.
Девушка стояла, не шелохнувшись, не зная, что делать.
Опять раздался хлопок. На ведре появилась третья дырочка. Она ровно легла под прежними двумя.
И тут до Прохорова дошло. Ему вдруг всё стало ясно. Времени не оставалось. От него ждали решения. Теперь только от него зависела жизнь этой девочки в белом халате с простреленным ведром. Ему невыносимо сильно захотелось выкурить папиросу.
Собравшись с силами, он поднялся из своего укрытия. Встал во весь свой рост, бережно положил рядом с собой винтовку и, не торопясь, достав папироску, с наслаждением закурил её.
Гюнтер рассматривал в прицел русского снайпера. Он видел, как тот, молча и спокойно, затягивается и выпускает дым из ноздрей. Гюнтер пытался увидеть глаза и прочитать его мысли. Русский снайпер не торопился. Он присел рядом с винтовкой и посмотрел на небо.
Гюнтер перевел прицел с головы на сердце и замер. Палец плавно спустил курок.
Прохоров услышал хлопок. И через мгновение удивился этому.
Он оглянулся по сторонам. Девушка с ведром бежала к окопам, не выпуская ведра. Родниковая вода расплёскивалась из него в разные стороны голубыми брызгами.
– Я не понимаю тебя! – Густав удивлённо смотрел на Гюнтера, – Ты отпустил его?!
Гюнтер улыбнулся.
– Ты хотел узнать, кто он, этот русский снайпер… Он всё правильно понял… Я предложил ему поменяться жизнями…
Он посмотрел вдаль, сжал свой железный крест на на шее, и задумчиво произнес сам себе:
– Er ist Edel..Er ist ein Ritter..Opfer hochster Adel ! ***
Прохоров докурил папиросу и затоптал окурок. Собрался, и пошёл в расположение части. Высоко в небе пел жаворонок.
Ему показалось, что жаворонок поет звонче обычного…
Нужно было готовиться к наступлению.
*** Он благороден. Он есть рыцарь. Жертвенность – высшая степень благородства!
