В рамках проекта «Наша Победа»
Леонид Пантелеев «Приоткрытая дверь…»
Недавно я наводила порядок в своей домашней библиотеке, сняла с полки книгу Леонида Пантелеева – изданную в 1980 году, хорошо почитанную, с подклеенным корешком – и снова ухнула в неё, как в детстве. Вообще-то книга Пантелеева – совершенно не детская, но кого и когда это останавливало? В первый раз я сунула в неё нос младшей школьницей, а потом перечитывала снова и снова, цитировала к месту и не к месту, даже и сейчас порой всплывают в памяти короткие заметки из записных книжек писателя, собранные под одной обложкой вместе с его очерками и ответами на читательские письма. Во многом именно благодаря этой книге у меня сформировались первые представления о работе писателя, о ценности тех важных мелочей, из которых она складывается. А ещё эта книга – о войне, хотя ни по заглавию, ни по содержанию этого не скажешь. Тяжёлый след оставили военные годы в жизни Леонида Пантелеева, одного из авторов культовой «Республики ШКИД»…
Алексей Иванович Еремеев – таким было настоящее имя писателя, вошедшего в историю литературы под полублатным прозвищем (Лёнькой Пантелеевым звали легендарного питерского налётчика – и этой кличкой нарекли нового ученика «Шкиды» в память о его уголовном прошлом). Трудное детство, болезни, голод – обо всём этом в «Приоткрытой двери» говорится скупо, а вот про безоблачные ранние годы Пантелеев рассказывает подробно и с нежностью. В прелестном рассказе «Лопатка» речь идёт о самовольном уходе из дома пятилетнего Лёши и его младшего брата Васи – мальчики отправились покупать новую лопатку для ковыряния в песке и, конечно, заблудились, потерялись. Взрослый Вася погибнет на фронте, в годы Великой Отечественной… А его старший брат, не подлежащий призыву из-за слабого здоровья, откажется покидать Ленинград во время блокады. Он будет вести чуть ли не ежедневные заметки о жизни в осаждённом городе, станет защищать его, как только умеет. В июле 1942 года полуживого Пантелеева, находящегося в крайней степени истощения, вывезет из Ленинграда в Москву Александр Фадеев – спасёт своего коллегу от верной смерти. Но Алексей Иванович будет стремиться домой – и в самом начале 1944 года, ещё до снятия блокады, вернётся в город на Неве.
Самые лучшие, поистине щемящие строки книги связаны именно с блокадной жизнью.
«Витю Кафтанникова, когда он был маленький, пугали:
– Будешь шалить – отдам в сосисочную.
И он очень боялся, что из него сосиски сделают. А на днях говорит:
– Дурак я был, что боялся.
– Почему же дурак?
– А пусть бы отдали. Пока меня смололи бы, я бы сам успел наесться.
Спохватился, содрогнулся, добавил:
– А может, и убежал бы».
И даже покинув Ленинград, Пантелеев снова и снова возвращался к нему в дневнике:
«Вспомнил, как в Ленинграде, в декабре ещё кажется, принесла мне мама мою пайку хлеба или утреннюю часть её. Я лежал больной, читал. Неловко разломил хлеб, и крошка упала на пол. Я не поднял её, но читая, всё время помнил, что предстоит что-то приятное. Что же? Ах, да, могу нагнуться и поднять с пола эту крошку – грамм или полтора черного хлеба!»
Святое отношение к хлебу осталось с Алексеем Ивановичем до конца жизни. Уже спустя много лет после войны он случайно увидел в заграничной поездке, как дети-подростки играют в футбол булкой хлеба – и накинулся на этих футболистов с кулаками. Не смог им простить такого варварства… И в общих столовых мучился, когда видел, как оставляют на тарелках недоеденное…
Но, конечно, эта книга – не только про голод и страдания блокадных лет. Она про мужество ленинградцев, про их бесконечную верность своему городу, про тот горький юмор, которым спасались блокадники.
«Недавно слышал на улице:
– Нас легче похоронить, чем накормить.
Нет, и похоронить нелегко».
Пантелеев, переживая блокаду, беспощадно фиксировал в своих дневниковых записях и смешное, и подлое, и жуткое. Может быть, именно это подкупает в книге в первую очередь – здесь нет ни грамма фальши.
«Дежурил в первый раз на крыше и увидел город с высоты пятого (вернее, шестого, даже седьмого) этажа. Увидел как бы заново, как бы впервые всю красоту и неповторимость его. Город с его знакомыми до слез, «до припухших железок» зданиями, с Невой, Фонтанкой, каналами, – и все это как на старинной гравюре, на рельефном плане с картушем в верхнем углу. Не мог оторвать глаз от этого видения.
И вдруг подумал:
«Смотри! Запоминай! Впитывай! Такого уже не будет!»
Он писал не только о бесстрашных героях и тихих мучениках блокады, но и о жуликах, прохиндеях, откровенных мерзавцах, которых, к сожалению, тоже хватало. Писал о психических заболеваниях, возникавших тут и там на почве голода.
«Чтобы всё рассказать, надо написать книгу. Напишу ли когда-нибудь? И напишут ли когда-нибудь о Ленинграде всю правду? Мне кажется, что теперь, после всего, не всю правду нельзя. Не потому ли так легко, как никогда легко и свободно, пишется и думается?»
И всё же «Приоткрытая дверь» так и не стала той самой книгой о Ленинграде. В ней много других – иногда грустных, а чаще смешных – историй, набросков, сюжетов «из письменного стола» разных лет. Впечатления о работе над сценарием для Одесской киностудии, правдивые рассказы о Школе имени Достоевского (и о том, что стало с её учениками впоследствии), споры с читателями (иногда весьма бурные), поразившие воображение цитаты из чужих книг: здесь материала не на одну, а не десяток книг! Это и в самом деле «приоткрытая дверь» в мастерскую писателя и в личный мир человека, пережившего самое страшное время в истории.
