В рамках проекта «Наша Победа»
Ион Деген. Война никогда не кончается.
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
Это стихотворение (здесь его точная, авторизованная версия), в послевоенные десятилетия передавалось устно и переписывалось, обрастая вариантами; считалось анонимным, найденным в планшете убитого лейтенанта; его процитировал Гроссман в знаменитом романе «Жизнь и судьба», поэт-фронтовик Межиров называл лучшим стихотворением о войне, его же клеймили за оправдание мародерства. Оно впервые было опубликовано как сочинение неизвестного автора, и только в конце восьмидесятых годов был обнаружен (скорее, явил себя) его автор – живущий в Израиле Ион Деген. Это стихотворение, написанное в 1944-м году, Деген однажды, вскоре после войны, читал публично, получил жесточайшую отповедь от Константина Симонова и с тех пор благоразумно помалкивал. Судьба стихотворения «про валенки» в некоторых чертах иносказует судьбу самого Дегена.
Лучшее это стихотворение о войне или не лучшее, если даже такие сравнения и ярлыки возможны, здесь исследовать не место. (Я, впрочем, полагаю, что это не очень сильные стихи, просто бьющие, и хотя бы вот эти валенки, которые, как пишет сам Деген, появились метра ради, на самом деле там, конечно, сапоги, – но ему придают дополнительное значение как раз история его восприятия, долгой передачи). У самого Дегена ( а он сочинял и записывал стихи всю войну) оно определенно главное. Надо помнить, что стихи эти и не предполагали конкуренции на профессиональном поле, юный автор не особо задумывался об их публикации – хотя и не считал свои сочинения «непроходными» и опасными, иначе не стал бы читать их официозному Симонову.
Как бы там ни было, именно благодаря стихотворению «Мой товарищ…» в России спустя много десятилетий вспомнили Дегена – и тут выяснилось, что славы он достоин не только литературной.
В 1995 году в Израиле была выпущена и книга его военной прозы, однако ее не очень заметили и в России не переиздали – а напрасно. Ее бумажное издание сегодня уже редкость, я встречал его в виш-листах у букинистов, но в сети текст представлен широко и свободно.
Военная судьба Иона Дегена была удивительной, почти фантастической. В нее трудно поверить. Я принадлежу к поколению, которое ежедневно, в быту, довольно тесно общалось с фронтовиками. Были среди них разнообразные тыловые, были – таких поменьше – и с передовой. Вот в семье моей жены был такой – тоже (как и Деген) доброволец с шестнадцати лет. Про войну, как и его друзья, разговаривать он не любил, однако с интересом следил (как раз миновали рубеж восьмидесятых-девяностых, и всяческое срывание покровов происходило в режиме двадцать четыре на семь) за литературой, газетами и телевизором. Слушая ветеранские интервью, чаще ухмылялся. « В атаку, – как-то сказал – не ходили восемь раз. Если в первой остался живой – уже повезло». Любопытно было бы дать ему с друганами почитать эти рассказы, да и просто биографическую справку из Википедии. Но уже не осталось никого.
Деген идет на фронт после девятого! – класса. Воюет в истребительном батальоне во взводе, составленном из таких же добровольцев-девятиклассников (в одном из рассказов он говорит, что сам и был инициатором его созданиям). Во взводе был тридцать один человек, и солдатами они оказались злыми. Через три месяца боев в живых из них остается один Деген – причем раненый и в тылу врага. Его переправили к своим. После госпиталя он попал в отделение разведки дивизиона бронепоездов на Кавказе. Разведгруппе, которой он командовал – у семнадцатилетнего юноши к тому моменту больше реального боевого опыта, чем у взрослых бойцов – однажды в горах удалось взять в плен чуть не роту настоящих, прекрасно подготовленных альпийских стрелков, тех самых знаменитых «эдельвейсов», с обер-офицером во главе. Об этом у Дегена нет отдельного рассказа, только упоминание в связи с другим сюжетом: «До войны этот обер излазил все вершины Альп, а тут, на Кавказе, угодил в плен к пацану, который раньше вообще не видел гор. Альпинисты-немцы знали, что в снежную бурю на высоте 3400 метров над уровнем моря надо сидеть, как мышь, а малец не знал». Дело тянуло на Героя Советского Союза, однако не дали – мал еще. Дали медаль «За отвагу» ( ее скорой утрате и посвящен рассказ). Потом новое ранение, новый госпиталь, и далее – танковое училище, откуда Деген выходит уже младшим лейтенантом. На фронт он возвращается в 1944-м и воюет в ударном танковом батальоне – то есть именно их пускают на прорывы первыми. Регулярный мотив в его рассказах о «танковом периоде»: танк подбили, все погибли , кроме меня и башнера (или стрелка, или водителя), из остатков батальона кое-как собрали танковую роту. Но и тут Дегену не удалось просто героически сгореть в танке, как десяткам его товарищей и тысячам других танкистов на всех фронтах. Он оказался участником (и, собственно, обеспечил результат) феерического боя, в котором три «тридцатьчетверки» уничтожили восемнадцать «пантер», а всего, с их помощью, в локальном в общем-то истребили тридцать немецких танков (вот об этом есть подробный рассказ). После этого его можно было превратить в легенду вроде летчика Покрышкина. Героя тут уже прямо обещали (еще перед боем) – и все равно не дали в силу интриг отнюдь даже не высокого начальства. Затем – третье ранение, теперь очень тяжелое, инвалидность и подоспевший конец войны.
В промежутках между высокими военными достижениями, Деген периодически оказывается в конфликтных ситуациях со старшими офицерами, однажды попадает уже в предрасстрельный подвал – но вновь остается цел. «Столько раз могли убить, а умер старцем». Его имя выбито на одной из братских могил – перепутали как-то после боя ( Деген пишет: «Там похоронены мои погоны»). Кстати, действительно старцем – в 2017 году он умер, в 91 год.
Своей заговоренности он как бы и не замечает, нигде в текстах нет на ней акцента. Подсчитывает, сколько осталось живых из его танкового выпуска – мало осталось, почти никого. И – ни слова об иррациональном переживании вины перед погибшими. Это даже странно, мы привыкли к другому.
Войну Деген окончил с осколком в голове, присутствие которого ощущал всю жизнь. Это не помешало ему поступить в медицинский институт, выучиться на ортопеда-травматолога и стать очень не рядовым врачом. Свои первые военные рассказы он написал во второй половине пятидесятых.
Деген не раз повторяет, что пришел на войну совершенно советским мальчишкой, правильно верившим во что положено. На фронте он посмотрел, конечно, как «пьют и едят нашу смерть» генералы, но в главном не подвинулся, даже в партию вступил. О своем еврейском происхождении он не задумывался вовсе. А вот послевоенный рост антисемитизма, с которым он начал сталкиваться буквально на каждом шагу, повернул его мысли в эту сторону. В 1977-м он уехал в Израиль – и с тех пор уже эту страну считал родиной. Советский Союз для него теперь – государство, которое поддерживает интифаду и поставляет оружие арабским странам, помогает убивать израильских детей. Пожалуй, он единственный русскоязычный писатель о войне, для которого война осталась его собственной, но перестала быть отечественной, стала войной чужой страны. Порой это создает неожиданную перспективу.
Примечательно, что в интервью, которые брали у Дегена после его возвращения в российскую историческую память, он не говорит о войне ровным счетом ничего, чего бы уже не содержалось в его рассказах. Литература переправила память и отлила раз и навсегда в форму. Теперь вся война Дегена завершена и укомплектована, и помещается в небольшой книге. Понятно, что плотность войны тут с необходимостью высока. Но, поскольку книге, к сожалению, не достался хороший редактор, это порой оборачивается перекрещиванием, неясностью – не всегда понятно, то ли автор снова возвращается к эпизодам, которые уже описывал, то ли действительно обстоятельства повторяются раз за разом. Поскольку за первую военную прозу Деген взялся спустя больше чем десятилетие после событий, поскольку он пишет все-таки рассказы, а не прямые мемуары- слова, форма небольшого рассказа, конечно, тянут его в свою сторону от дотошного точного изложения. Это не о достоверности в целом, тут бросается в глаза, скорее, появление таких регулярных навязчивых, даже забавных мотивов: скажем, все интеллигентные девушки, которых Дегену случалось встретить во время войны, оказываются бывшими первокурсницами филологических факультетов, старшие офицеры (бои идут уже в Прибалтике, в Европе) при разных обстоятельствах располагаются обязательно в «имении» – какой-то господинской усадьбе. Впрочем, есть один рассказ, в достоверность которого мне поверить все-таки трудно: там Деген гонится на танке и затем уничтожает выстрелом из пушки «виллис» с офицерами (советскими), которые прежде расстреляли на месте его друга, тоже командира танка, за неуставный ответ. Чудится тут что-то компенсаторное. Хотя, как знать… И рассказ-то один из первых, ранний, то есть написан в самый дальний, почти подземный, ящик стола. Трудно представить, что он планировал в 1957 году передачу этого текста на Запад.
Говорить о художественном уровне рассказов Дегена, по-моему, смысла нет. Один рассказ – «Низководный мост» – достоин войти в любую антологию военных рассказов (стоит заметить, что Деген-протагонист именно в этом рассказе практически бездействует, у него позиция вовлеченного наблюдателя). Вообще боевые рассказы, конечно, лучшие в книге, материал создает сильную тягу, но автор не всегда может найти точную меру отстранения себя от действующего героя, а попытки писать в третьем лице удаются ему не лучшим образом. Рассказы о пребывании в танковом училище порой напоминают обычные курсантские байки, иногда просто приближаются к сомнительному анекдоту ( тут у Дегена, увы, работает довольно типичная литераторская мысль – тот факт, что все потом погибнут, способен что угодно преобразить и представить в трагическом и значительном свете). Рассказы про Израиль, так или иначе выворачивающие на войну, вообще словно бы затем написаны, чтобы расставить указатели, кто хороший, а кто плохой в противостоянии Израиля и арабов (плохие –арабы). Однако же все это существенной роли в случае Дегена не играет.
Одно из интервью с Дегеном получило название «Без моих опусов литература не обеднеет». Но это не так. Литература не исчерпывается корпусом высших достижений – было бы скучно. А вот начинается – с рассказывания историй. Особая судьба, опыт человека даже в наше время все еще обеспечивают кредит доверия к его зафиксированному слову. Истории уникального Дегена, конечно, есть важное место в мрачной и увлекательной библиографии войны.
