— Основными профессиями для современной молодежи являются сейчас юрист, экономист, торговый представитель. Иного порой не видят и не хотят видеть.
— Ну да, верно. К сожалению, проходит время чистых ремесленников.
— А как же стать врачом? Как Вы стали выдающимся хирургом, Игорь Владимирович? Вы, которого в народе называют чудо-доктором… О чем Вы мечтали в детстве?
— Мечтал быть, как отец, врачом, он у меня хирург. В детстве передо мной был пример: мама училась в институте, а я часто оставался с отцом, и он брал меня на работу, я видел больницу, видел, как отец писал диссертацию. Так открылся для меня совсем другой мир — и он стал моим! Хотя мой дядя и пытался меня увести в мир физики, инженерии, но я был непреклонен. А на втором курсе университета я уже просто заболел хирургией и сам пошел в больницу, заявил о себе, хотя на меня тогда скептически посмотрели.
— Вы тогда уже основательно готовились к практической врачебной деятельности?
— Я к тому времени прочел всевозможные вузовские учебники по этому направлению, отец выписывал специальные журналы по хирургии, которые я тоже изучал. И на третьем курсе я уже прикоснулся к этому миру, каким-то хирургическим манипуляциям, а на пятом уже сделал операцию под присмотром учителей.
— Но ведь для таких поступков нужна определенная смелость и, думается, выучка?Должна же быть и поддержка старших товарищей…
— Мне повезло в том плане, что сразу после Второго медицинского института я оказался в серьезном научно-исследовательском институте имени П. А. Герцена. Был летний период —время отпусков, но операции-то никто не отменял. Так я и делал все плановые летние операции, весь тот объем, который прописан в плане. И тут возвращается профессор А. С. Мамонтов после отпуска, совершает обход, интересуется, кто делал эти операции. После этого мне поверили, я остался в деле.
— Когда Вы были студентом, потом молодым хирургом, могли ли представить, что станете академиком?
— Впервые я услышал (в таком шуточном ключе для себя), как меня называют академиком медсестры. Меня стали так обзывать, окрестили, так сказать, еще молодым, в 25 лет.
А у нас в герценовском институте действительно был академиком Валерий Иванович Чиссов, мой учитель и директор института.
— А помните ли Вы свою первую операцию? Страшно было?
— Нет, абсолютно не страшно. Боялся другого — подвести человека, которого оперировал, переживал о хорошем результате.
— Значит, Вы всегда горели хирургией?
— Да, именно горел! Вот, например, я ехал по Москве в трамвае вечером и видел, как в окнах больницы, в перевязочных горел синий специальный свет, и мое сердце начинало сильнее биться, и я понимал, что все это мое, моя природа!
— Сегодня таких людей, горячо влюбленных в свою работу, не так и много. Сейчас идет ориентация на среднего человека, который мог бы просто заработать себе на жизнь.
— Да, такая тенденция есть, но я думаю, что в медицине, в хирургии должны быть именно люди, по-хорошему больные своей работой, а не занятые зарабатываем денег. Все отступает перед твоим делом, и семья, и развлечения, и даже любовь! Только тогда все будет хорошо и ты станешь большим, преданным своему делу специалистом.
— А нельзя ли в Вашей области довести до автоматизма какие-то вещи, операции делать, так сказать, на автомате? Вот в литературе, например, немало дельцов, графоманов, людей, якобы знающих, как писать, как «делать» текст, но это же не литература…
— Нет, этого никак нельзя допустить. Хирург, врач должен развиваться. Если этого нет, то человеку и вовсе надо уходить из профессии. Мне повезло в том плане, что на протяжении времени — трех десятилетий — довелось увидеть прогресс: те заболевания, которые были излечимы в прошлом веке на тридцать процентов, стали излечимы на пятьдесят, а теперь и вовсе на восемьдесят процентов. И в этом чувствуется динамика эпох и технологий, которой должен соответствовать специалист. И в этом есть вдохновляющий момент.
— А человеческие отношения со временем тоже изменились?
— Человеческие отношения очень изменились, общество потребления не порождает идейных людей. Людей, которые шли бы «во имя», а не «из-за», остались единицы. А у большинства, к сожалению, есть лишь представления о полном соцпакете, и не более.
— Ну а как же клятва Гиппократа? В нее вкладывался сакральный смысл…
— Нет, этого давно нет. Мало что осталось святого. В советское время человек воспитывался во всех смыслах, а сейчас человеческая душа не воспитана, не воцерковлена. А без этого не будет хорошего специалиста, потому что человек не машина, не животное.
— Но ведь такое поколение живет в страхе… Боится нового, боится таланта и труда.
— Такие люди боятся работать, а настоящий врач не должен бояться, он должен работать очень и очень много!
— Вероятно, боятся и понятия «судьба». XX век считается золотым веком для хирургии: чего стоят имена Вишневского, Петровского, Блохина… Что ж случилось сейчас?
— Я бы не стал говорить, что сейчас никого нет, потому что, будучи современником, не так просто оценить ситуацию, большое видится на расстоянии. Кроме того, мы сейчас подошли к новому фазовому переходу в плане технологий вообще. Например, мы видим переход на неуглеводородные источники энергии. Хотя моя специальность консервативна. Анализируя временные срезы в тысячу лет, видишь одну идеологию, минимизации травмы организма. Анатомия человека не претерпела, к счастью, таких изменений, как техника. Наша работа в том и состоит, чтобы адаптировать технику и науку для служения человеку.
— Какие сейчас проблемы есть в Вашей области?
— Проблема кадров, о который мы уже говорили, и проблема, связанная с базовыми направлениями медицины, которые находятся не в фаворе. В этом плане очень важна команда, с которой ты работаешь и которую ценишь вдвойне.
— А что именно подпитывает Вас эмоционально? Александр Блок, когда написал поэму «Двенадцать», воскликнул «Сегодня я гений!». У Вас бывают такие вдохновляющие моменты?
— В нашей работе «вдохновляющие моменты» — это немного другое… Конечно, есть прилив радости, когда делаешь что-то невозможное, сложное на операции. Бывают моменты, когда все складывается, и за этим ты просматриваешь даль судьбы этого человека. Я часто моим молодым ординаторам говорю, что мы за работу получаем эндорфины, за которыми другие охотятся, прибегая к разным методам, тратят деньги. Да, нам мало платят, но мы получаем много отдачи, удовольствия от работы и от самой жизни. Очень сильные бывают эмоции, когда уводишь больного от неминуемой смерти.
— Вы сказали, что очень важна команда, которая работает с Вами. А как в целом проходит операция?
— Есть процесс формирования бригад, где может быть и два хирурга, операционный театр работает по своим законам.
— Операционный театр? Неожиданное понятие…
— Да, есть такое. Это и правда как театр, театр военных действий. Театр как место происходящих событий, и это все приходится разделять на два, на три пространства. Ведь хороший хирург — это и хороший организатор процесса.
— Но ведь должен же хирург и сам видеть ситуацию, иногда как бы предсказывая ее? Можно сравнить это с имагинацией (от англ. Imagination), которые были у великих людей, у того же Леонардо да Винчи относительно своих изобретений.
— Безусловно. У хирурга должно быть развито воображение, он не должен мыслить шаблонно.
— Во всем мире развиваются медицинские технологии, но каждый народ, страна по-разному их адаптируют к жизненному пространству, потому что национальный образ мира крайне актуален в таких сферах, и все зависит не только от экономики, как хотелось бы по крайней мере многим дельцам, но и, к счастью, от национальной идеи. Могли бы Вы сформулировать ее? В чем ее суть для России?
— Национальная идея созвучна последним завещаниям Солженицына о сохранении и развитии России как целостного государства. Нужно сохранить разноголосицу, полинародное пространство, которое у нас было и есть в России, ведь сумела же наша держава стать домом для многих национальностей и народностей. Мы как бы гибрид Европы и Азии, а у гибрида всегда больше шансов на выживание. Конечно, мне еще импонирует идея о панславянском поясе, связанная с освобождением Стамбула. Наверное, это самая большая обидная неудача, которая произошла. Хотя неизвестно… Подчеркну: мы сильны тем, что на нашей территории много этносов!
— Ну и последний вопрос о характере молодого хирурга. Вам приходится передавать опыт молодым и формировать их. Что Вы можете сказать о них, пожелать им?
— Да, главное — это передать свое дело молодым. Нет, не должность, звание и прочее, а именно умение, направление. Раньше я этого не понимал, когда сам был молодым и слышал об этой проблеме от своих учителей, а теперь вижу, что молодые многого боятся и не очень-то хотят работать.
Замечательная фраза есть у Петра Александровича Герцена о крови: «Хирург не должен бояться крови, а кровь должна бояться хирурга». Вот это я и стараюсь внушить всем начинающим. Руки хирурга и сам человек должны излучать энергию, надо гореть в своем деле — и тогда все будет получаться. А напутствие вступающему в профессию хирургу — «Не жалей себя!».
