У меня был друг, у которого не было друзей. Даже чисто формально — Гео не зарегистрирован ни в одной из социальных сетей, что в 2018 году некоторыми приравнивается к несуществованию. Но Гео на этих некоторых плевать — он существует. Или уже нет — кто его знает. Я больше ему не звоню и не вижусь с ним, так что не могу знать наверняка.
Забавно то, как я узнала, что у моего друга нет друзей: я предложила ему писать книгу о дружбе. Практическую. Коммерческую. Ниша пустует, надо брать — Карнеги устарел и окислился. Зайди в любой книжный — найдешь мануалы и руководства по любому вопросу: как влюбить, как разлюбить, как жениться, как развестись, как воспитать, как наняться и уволиться, а такая важная сфера жизни — дружба — остается непростительно любительской. Книга о том, как дружить в XXI веке, должна появиться, и назвать ее нужно как-нибудь цинично:
«Френд-менеджмент»
«Семь навыков высокоэффективных друзей»
«Друзья: как добавить и как удалить»
И так далее.
Мы с Гео станем отличными соавторами — я была в этом уверена. Года два мы по договору подряда делали журнал «Столичная школа» для Министерства образования. Георгий Алиевич Москаленко был моим руководителем, главным редактором и фотокорреспондентом. Я же писала в журнал большую часть текстов.
У нас с Гео как-то сразу стало здорово получаться вместе. Он умел в нашем подобии дела все, кроме одной важной штуки — ему было трудновато вкладывать чувство и мысль в абсолютную, зияющую, поглощающую и звук, и свет пустоту. Я же не умела по сути ничего, кроме этого. Рядом с Гео в любой сложной ситуации я чувствовала себя как травинка, которой повезло прорасти за стальной арматуриной, торчащей из асфальта. Худощавое, узкоплечее, хитроглазое тело этого тридцативосьмилетнего мужчины всегда стояло между мной и непредсказуемо агрессивной реальностью, будь то звонок чем-то недовольного героя наших сахарно-сиропных статей или головомойка у высокого начальства. А однажды, например, реальность явила себя в виде стула с пятном свежей краски в кабинете учителя труда, на который я не успела положить свой норковый полушубок — Гео перехватил у меня дорогую вещь, как профессиональный голкипер.
Он замечал все. Я же витала.
Почти сразу я дала своему начальнику тайное прозвище: Гео. Я стала так звать про себя Георгия Алиевича не только потому, что его имя допустимо сократить подобным безвкусным образом, но и потому, что в журнале с таким названием публиковали некоторые его фотографии, и, кстати, на мой взгляд, далеко не самые лучшие. Он же прозвал меня Растяпа — после того случая с полушубком. Но вообще мы называли друг друга по имени-отчеству. Он редко переходил на «ты» даже с любовницами. Женщины не возражали. Даже считали это пикантным. А если не считали, то скоро отправлялись в черный список во всех его телефонах — так он об этом рассказывал. Я верила. Я не знала, какой Гео любовник, но видела и чувствовала, насколько блестяще он освоил искусство быть незаменимым. Уже через месяца два после нашего знакомства я стала набирать Гео автоматически, когда пыталась позвонить кому-то другому.
— Ой, Георгий Алиевич, я же не вам собиралась… Извините.
— Вы вообще не собираетесь, Ирина Сергеевна. Вы наглухо разобранная.
И мы после этого говорили еще минимум час. Чаще — три. Гео организовывал работу журнала «Столичная школа» так, чтобы заканчивать дела задолго до дедлайна, а у нас всегда было время на телефонную болтовню под гудение вытяжки на его кухне и артистичный бас Сергея Доренко из колонок его ноутбука.
Мы все время смеялись. Мне жаль, что я не записала на диктофон ни одной нашей беседы, и я не могу сейчас ужаснуться той ядовитой, грубой социопатке, в которую я превращалась в диалоге со своим начальником. Он позволял мне выпустить свое дикое, затравленное, неприемлемое, безнадежное; своего внутреннего неблагополучного подростка с «розочкой» в руке и без всяких ложных надежд.
Мы все время говорили о смерти. Когда мы открывались друг другу — обычно это происходило на втором или третьем часу нашей почти ежедневной телефонной беседы, — кто-то из нас заговаривал о том, что в принципе нас держат «тут» только родители. Я — стокилограммовая женщина за тридцать, с бессонницами, паническими атаками и чередой невзаимных влюбленностей, каждая из которых кончалась встречей с психотерапевтом. Он — шестидесятикилограммовый мужчина под сорок, которого предала любимая — вышла замуж за бизнес-дядьку и переехала в Атланту. Красавица. Звезда. С ней мой начальник когда-то так сдал экзамен по специальности в Консерватории, что один из профессоров сказал: «Я слышал сейчас, как фортепиано и альт занимались любовью».
— Георгий Алиевич, ради такого рождаются на свет.
— Если такого лишиться, то охота сдохнуть, Ирина Сергеевна.
Ни один мужчина никогда не говорил со мной о нашем будущем — только Гео. Он мечтал вслух о том, как здорово было бы арендовать где-то в Португалии спорткар и вылететь с трассы в океан пьяными и заряженными. Или продать нашу недвижимость, основательно затариться на черном рынке, а потом наказать без жалости всех, кто когда-либо нас обидел или отказал. А еще можно было бы уволиться из «Столичной школы» и сделать что-то свое.
И вот мы уволились. Гео — со скандалом и рукоприкладством в адрес дырокола. Я — несколькими месяцами спустя, с дрожанием рук от сомнений, правильно ли я поступаю. Где еще найти применение моему ключевому профессиональному навыку — находить смысл в пустоте, — как не в журнале при госорганизации? Но как-то под утро после тревожной бессонной ночи безработной я поняла: книга! Мы с Гео напишем книгу. О том, в чем разбираемся, — о дружбе.
В телефонном разговоре, наверное, самом раннем из всех, что у нас были — я от нетерпения набрала Гео в невозможные восемь утра, — я попыталась кратко изложить идею будущего бестселлера. Мы проанализируем и обстебем все функции «современного друга». Друг как спарринг-партнер. Друг как психотерапевт. Друг как социальный аксессуар. Друг — свидетель живой личной истории. Друг-напарник. Конечно, мы затронем и более актуальные формы товарищества — воображаемый друг, друг-идеал и друг на вырост. Например, Гео называл своими друзьями «Сережу и Сашу», Сергея Доренко и Александра Невзорова. С кого-то из них, как правило, начинался его день. Гео выкуривал под вытяжкой первую сигарету, пил кофе, а потом принимался пылесосить квартиру, включив либо радиопередачу Доренко «Подъем», либо какую-то из «Невзоровских сред» на «Ютубе».
И наконец, самое главное — друг как тот, с кем можно выпустить свое дикое и не бояться, как не боится ничего пьяный подросток с «розочкой».
Я говорила долго — минут пятнадцать. Гео слушал меня, не перебивая. Наконец он сказал.
— Ирина Сергеевна, не моя тема. О друзьях не пишут потому, что умным людям все с этим ясно. У меня друзей — нет.
Пока я молчала, он рассказывал что-то о своих неудачных и неожиданно долгих поисках новой работы. Через какое-то время я услышала его настойчивое «але» и поняла, что уже моя очередь что-то произнести.
— Георгий Алиевич, а кто такой друг?
— Тот, за которого ты умрешь. И убьешь. И прочее детство.
Оказывается, мы с Гео не были друзьями, но все время говорили о дружбе — в его понимании.
— Георгий… давай на «ты».
— Не стоит, Ирина Сергеевна. Нет.
Через несколько дней стало известно, что Сергей Доренко насмерть разбился на мотоцикле. Мне тут же захотелось позвонить Гео — он потерял того, кого называл другом, пусть и в шутку. Когда мой большой палец набрал нужную последовательность кнопок на трубке домашнего телефона, я услышала короткие гудки. С того дня я все время слышала только их. Видимо, Георгий Алиевич добавил меня в черный список.
