О книге Романа Сенчина «Петербургские повести»
Роман Сенчин — один из самых продуктивных современных прозаиков, выдающих с завидным постоянством по книге в год (порой и чаще). Писатель, выбравший такой путь, неизбежно сталкивается с риском впасть в грех самоповторения — просто в силу того, что очень трудно бывает на протяжении многих лет удерживать взятый давным-давно вес. Но Сенчину этот грех можно простить: за редким исключением он всегда убедителен, всегда равен самому себе — пусть даже его сюжеты не поражают новизной, и во всех за редким исключением текстах действует хорошо знакомый читателям персонаж. Персонаж этот тоскует о прошлом и побаивается будущего, наблюдает жизнь и ее свинцовые мерзости с беспристрастностью ученого и фиксирует для будущих потомков мельчайшие детали сегодняшнего дня, в котором ему всегда одинаково неуютно. Персонаж, как всё живое, меняется от текста к тексту, раньше он взрослел, теперь — стареет. Меняются антураж, локации, быт— условная Сибирь и безусловная Москва сменились Екатеринбургом, Таллином и даже Парижем, а персонаж может позволить теперь себе не только чипсы с пивом, как в ранней прозе. В новых книгах («Петля» и т.д.) автору удалось слегка разнообразить жизнь персонажа (иногда он девушка или женщина, но суть от этого не меняется), но мироощущение его всё равно осталось прежним: за это мы и любим, и не любим Сенчина. Тем интереснее вернуться к ранним текстам писателя — точнее, к текстам разных лет — и вспомнить, как всё начиналось. Новый сборник, нахально названный «Петербургскими повестями», даёт нам такую возможность. Восемь невыразимо печальных рассказов и один жуткий («Первая девушка») объединены темой Петербурга, где происходит действие историй. Некоторые из них («Оборванный календарь», «Общий день» и др.), написаны в девяностых, другие («Аркаша») датированы нашим временем, есть и такие, к которым автор возвращался спустя годы — пронзительный рассказ «Обратный путь» о судьбе дембеля Женьки Колосова был начат в 1991-м, а точку в нём Сенчин поставил лишь год назад. Петербург в этой книге — не только обязательный фон, но и полноправный участник событий: непарадный, серый, унылый участник.
Вообще Петербург — очень сенчинский город. Даже не Петербург — Питер. Герои сборника живут именно в Питере: стремительно насытившись странной красотой северной столицы, они погружаются в тоску окраин и мрак съемных углов в коммуналках, коротают вечера в убогих барах и начинают мало-помалу ненавидеть всё то, что так и не смогли полюбить:
«Смотри, они ходят, любуются этими дворцами, они восхищаются: «Ах, ну и строил же Петр Первый! Ах, архитектор Растрелли! Как изумительно, как расчудесно!» Гады, ненавижу, ненавижу! Сгоняли толпы и пинищами их, пинищами» («Ничего»). Живут герои чаще всего на окраинах, а если их даже занесет каким-то чудом в центральные кварталы, они не находят в себе сил любоваться архитектурой и памятниками: вся энергия уходит на борьбу с жизнью, обстоятельствами, на борьбу с самими собой, из которой они чаще всего выходят побежденными. Герой рассказа «Общий день» (1996) проводит время с бывшей одноклассницей, причем они идут не в пивную, а в Эрмитаж, но мир искусства бесконечно далек от этого опустившегося человека, как, впрочем, и мир литературы. «Да это просто старые желчные уроды! — возмущается персонаж современными ему на тот момент писателями. — Они измазались жизнью, пережили себя как людей и сели писать. <…> У всех у них первые вещи еще занимают, я видел там близкое, я удивлялся. А второе, третье, десятое… Станок для зарабатывания денег. Они сделали из этого бизнес».
Роман Сенчин образца середины девяностых был, конечно, крут и суров по отношению к своим коллегам — Роман Сенчин нашего времени проявляет куда большую толерантность. Интересно сравнить между собой этих Сенчиных: при несомненных различиях в них остается главное — поразительно точное переживание изломов чужой судьбы. Даже если герой антипатичен автору («Общий день», «Первая девушка»), он не делает его одномерным и плоским эталонным злодеем. Его персонажи — всегда живые люди, и вот в этом умении оживить выдумку Сенчину, пожалуй, сегодня нет равных. Возможно, секрет здесь не только в несомненном литературном таланте писателя Сенчина, но и в том, что у человека Сенчина — талантливая душа, неспособная отторгать чужую боль. В этом он истинный христианин — может, и почище некоторых демонстративно православных авторов.
Один из сравнительно новых (и заметно отличающихся от прочих) рассказов сборника — «Аркаша» (2018), перекликающийся с нашумевшим фильмом Кирилла Серебренникова «Лето». Юные начинающие музыканты, одного из которых зовут Миша (Майк, конечно же), а другого, «узкоглазого и тощего», — Цой, случайно попадают на студийную запись группы «Россияне» с Аркашей Северным. Тёплая и трогательная фантазия о том, чего наверняка не было, но вполне могло бы быть, в один миг возвращает читателей даже не в девяностые, а в восьмидесятые, где музыканты записывались в жэковских «красных уголках», где без портвейна не обходился ни один вечер, а в чебуречной на Майорова, «как всегда, играла эстрада». Здесь дело, вроде бы, обошлось без сквозного сенчинского персонажа — но он всё равно маячит где-то поблизости, его присутствие ощущается, он вот-вот войдёт в дверь и придвинет к себе тарелку с чебуреками и ополовиненный стакан… Так хочется, чтобы у него всё наладилось, у этого неприкаянного, одинокого и очень хорошего человека — но Роман Сенчин упорно проводит своего главного героя через самые разные испытания, а в финальной истории сборника — «Ждем до восьми» — сводит с ним окончательные счеты. Во всяком случае, в этой книге. Почти нет сомнений, что мы снова встретимся с ним — живым и относительно здоровым — в новых текстах Сенчина и сразу же узнаем его. Этому уже немолодому, тонко чувствующему болезненные несовершенства жизни, одинокому (несмотря на семью), крепко пьющему и разочарованному во всех и вся герое — самое место в Питере, наиболее меланхоличном из всех российских городов.
