* * *
У меня есть фитюлька — спрячем ее в ярко-солнечную шкатулку. Там всякая бижутерия, которую люди оставили у меня: какие-то кольца, какие-то серьги — и всякая ерунда: любовные письма, счета, даже есть найденные над ванной в высоком подпотолочном шкафу непонятно чьи старые акварельные краски. Кто тут писал акварелью, когда меня не было дома? Расписывал мою жизнь, таясь от меня. Краски застыли давно, но в их трещинах и ложбинках спит эта спелая тайна, утраченная, но моя. А может быть, это именно у меня были лазурно-зеленые крылья? Может, я сам был этой мега-супер-фитюлькой? И меня раскрашивали, осторожно касаясь, пока я заснул. На голове и спине — все блестящее, голубовато-зеленое, мелкие светлые крапинки на лице, а живот — ржавый, рыжий. И черный, как уголь, клюв. Бешеный зимородок. Он питается мелкой рыбой, личинками стрекозы, растерянными лягушатами. Высиживает яйца в зимнее солнцестояние (на самом деле нет), а птенцы вылупляются под землей. — Я помню: я слышал тогда после рождения гул обступившей земли — без оперения и слепой: и в тесноте, в той толкающейся темноте, шевелящейся и короткой, первые звуки мне плачущий рот шевелили. Это плакали под землей и приходили тогда ко мне зимородки, прекрасные зимородки, уродливые зимородки, мертвые и живые бешеные зимородки и говорили со мной.
* * *
Он жил в этом доме в лазурных и терракотовых красках, у какого-то моря в быстрых сумерках и повторял: — Какая огромная жизнь оказалась, будто в нее уместилось несколько жизней. Вот давно запорошена солью морскою — одна, вот лежит под руинами авторская, другая, вот еще, вот еще, а вот и эта: я только ее узнаю — у тебя в ней такая знакомая и смешная походка, ты идешь, словно прыгаешь, чуть подскакивая, как мячик, А когда лежишь и читаешь, ищешь глазами: где там, в углу на бумажной странице — время? Но страница не гаджет. Время течет в голове. И течет оно странно. Как я люблю этот долгий, бесконечно меркнущий день (на гулком пустом перекрестке девочка ссорится с мальчиком, будто они навсегда) в этом доме, как сахар и соль, как соль или сахар, время течет и никак не кончается. Мелкая вечность. Помню, однажды (я был совершенно одетый) ко мне прилетел оперившийся уже зимородок и нагло спросил: Почему вы сейчас абсолютно голый? Я рассматривал потом его отдельные перья — на подоконнике, в яслях, на взрослой кровати — слизывал с длинных усов его никакое мясо: мне показалось, он говорил совсем про другое.
* * *
Давайте не будем расставаться? Ну хоть с кем-нибудь не будем расставаться: будем хранить их слоями в своем все простившем сердце, а хоть с кем-нибудь доживем до преклонных лет, потом соберем всех ушедших в прибойную память, за длинным столом соберем, с фамильным серебром соберем и скажем, кивнув на на минуту покинутый стул (ну вышли на кухню пока: за хлебом или горячим): Это как море. Это просто другое море. И ты возвращаешься: на тебе прошлогоднее платье, в руках — акварельные краски в рассохлой коробке, и говоришь: это свобода. Ты начинаешь всех замывать серебряной краской. Лица размыты, шеи текут, текут подбородки. «На на минуту, ты говоришь, на на минуту, я выходила на на на на на минуту, только за этим: ни с кем не хотела расстаться».
* * *
Девочка с мальчиком наконец доссорилились навсегда, стих перекресток. А кот облизывается (у него морда в пуху, видимо, снова с подушкой играл), катает в углу то ли косточку, то ли катушку. — Отберите у него наконец эту фитюльку. В мельтешении темных солнечных листьев на полу и на стенке, в трепетании пятен на размытых неузнаваемых лицах и на экране — мы читаем ненужную память про вылинявших зимородков. Они черно-белые, серые или в сепии, будто в состаренных фотоснимках, будто обратно, к рожденью ушли: нет никакого яркого цвета. Много-много тому назад один мальчик сидел с бабушкой и под Новый год выбирал, какую вырезать маску. «Давай мы выберем тебе зимородка?» Мальчик не знал тогда, какой бешеный тип этот маленький зимородок, как торпедой он прорезает акварельную светлую воду, как хватает беглую рыбу, возвращает ее в синее небо, в безвоздушно-блаженную память. Как замедленная фотовспышка.
1–10 сентября 2024 года
