Надя Делаланд о пьяном просоде, римфах, верлибре, читателе «в тулупе» и суггестивном потенциале лирических текстов
В этой строке из стихотворения Нади Делаланд, по сути, и её мироощущение. Не пускаясь наперегонки со временем, она уже успела окончить университет, защитить кандидатскую диссертацию и подготовить докторскую, написать немало стихов и выпустить немало книжек. А недавно попробовала себя в прозе — «Рассказами пьяного просода».
— Надя, кто посоветовал вам взять псевдоним? Чем вам не по душе ваше настоящее имя — Надежда Черных?
— Никто не посоветовал. Литературный псевдоним я взяла, когда училась на IV курсе Ростовского государственного университета (ныне Южный федеральный университет). Мне было двадцать лет. И на тот момент я хотела развести биографию и стихи для стороннего наблюдателя, потому что то, что я тогда писала, никак из событий моей жизни не следовало, а появлялось ниоткуда. Иначе говоря, псевдоним — стремление быть предельно честной с собой и с другими. Со временем я стала больше совпадать с собой, в том числе и в стихах. Но литературное имя уже прижилось, приросло, и нет особенных причин его хирургически удалять. Моё настоящее имя мне вполне симпатично, ничего против него не имею. Как филолог фигурирую под ним.
— Та девочка из вашей книги «Рассказы пьяного просода», которая «не будет знать греческого языка, хотя в роду у неё будут греки» и которая, став взрослой, «станет сочинять истории» от лица того же пьяного просода — и есть вы?
— Не уверена, что существует однозначный ответ на вопрос об автобиографичности прозы. Почти в каждом случае я могу ответить и да и нет.
— Вообще, насколько вы открываете своё «я» в стихах и прозе?
— Каков объём понятия слова «я» в вашем вопросе? Личность? То, что отрефлексировано, как я? Мне кажется, что стихи и рассказы проходят через меня, я придаю им черты местного колорита своего сознания — это термин, если что. Но часто понимаю, что они больше меня, больше того, что я сама могу. В принципе, это обычная история для тех, кто пишет. Но что такое моё сознание? Что туда попадает и как преломляется? Если говорить о каких-то фактах и внешних событиях, то, конечно, в рассказах есть много такого, что со мной никогда не происходило, а в стихах есть переживания, которые просто отразились во мне от кого-то ненадолго — на то время, когда я писала текст. Хотя, возможно, мы больше, чем то, что о себе думаем, и границы меня пролегают не там, где мне самой кажется. Кто сможет поручиться, как на самом деле?
— Вы из Ростова-на-Дону, там же окончили университет, защитили кандидатскую диссертацию. И там же выпустили самиздатом первые книжки своих стихов. Как вы оказались в Москве?
— Вышла замуж. Долго мы жили с мужем на два города, потом я поступила в докторантуру в Санкт-Петербургском государственном университете и поняла, что ездить туда из Москвы всё же существенно ближе.
— Сегодня вы лауреат разных и многих литературных фестивалей, конкурсов и премий. Кто помог вам «проторить» дорожку в столичные издательства?
— Если говорить об издательстве «Эксмо», то, когда я в нём работала — недолго, всего год — мне не предлагали там издаваться. А потом замечательный прозаик и критик Валерия Пустовая отправила туда мои рассказы. Они долго там пролежали, и, когда надежда, что они пригодятся этому издательству, угасла, я предложила их другому — небольшому, но очень славному «Стеклографу», в котором в 2019 году у меня вышла поэтическая книжка «Мой папа был стекольщик». Дана Курская, как всегда, очень тепло ко мне отнеслась, но предупредила, что объём книжки ограничен. Пришлось в два раза или даже немного сильнее сократить свою рукопись — оставила десять новелл. Но им явно чего-то не хватало. И тогда я в режиме озарения за несколько часов написала сквозной сюжет о Просоде и девочке Ксении, к которой он приходит каждые десять лет на протяжении её жизни, и рассказывает, впадая в транс, эти самые истории. Написала и сразу же отправила «Рассказы пьяного просода» Дане. А вскоре Валерия сообщила мне, что в «Эксмо» появилась возможность издать много книг в электронном виде. Почему бы и нет, подумала я и прислала ей уже новый вариант той книжки. Неожиданно в «Эскмо» предложили издать эту книжку в бумаге. Но как — если в «Стеклографе» уже завершают макет?.. В общем, в 2020 году «Рассказы пьяного просода» вышли в «Стеклографе», а в начале этого года — в «Эксмо».
— Чуть подробнее о самом пьяном просоде, попавшем в название книги. Точнее, о слове «просод», которого в словарях, кажется, нет, однако интерес к себе оно определённо провоцирует…
— В самом начале книги страшная тайна возникновения этого слова открывается: «просод» — это изменённое девочкой слово «рапсод». Она просто его недослышала и недопоняла. Но в её именовании (то, что она даёт имя, мне тоже кажется важным), конечно, есть «просодия». И в этом, наверное, главная тайна.
— Сформулируем вопрос просто: о чём ваша первая книга прозы?
— Для меня прежде всего о сознании. Мне кажется, я ловлю его за хвост, и это не битва, а игра — иногда весёлая, иногда страшная, но у меня от неё захватывало дух. Думаю, часть этого ощущения может при благоприятном стечении обстоятельств передаться читателю. Но, конечно, эта книга ещё о любви и о смерти — точнее, о бессмертии. Интересно, что многие из тех, кто уже её прочёл, отмечают терапевтический эффект.
— Что-то новое вы замечаете в себе или за собой после выхода своей каждой новой книги — их ведь уже больше десяти?
—— Мне кажется, что каждая книга — это очень важный этап. Когда её составляешь, выбирая стихи или рассказы, то как бы показываешь себе и закрепляешь у себя в уме, что вот это я сейчас в литературном смысле. И становится яснее, откуда и куда идёшь. Понимаешь, от чего отталкиваешься.
— Где, по вашему мнению, ярче выражаете себя?
— Сложно сказать. Конечно, дольше я пишу стихи. Но такого количества рецензий и интервью, как после «Рассказов пьяного просода», ни после одной поэтической книжки припомнить не могу. Возможно, это связано с тем, что проза сейчас больше востребована, да и вообще, наверное, это нормально, что люди читают прозу больше, чем поэзию, потому что проза яснее.
— С какого времени вы стали считать себя поэтом?
— Тут зависит от интонации, с которой эту фразу произносишь. Если патетически, с дрожью и горечью в голосе — то, слава Богу, пока не начала. А если поэтом считать себя тем же голосом, что и прозаиком, где один пишет стихи, а другой — прозу, то даже не знаю… Просто писала и писала, не слишком об этом задумываясь, но потом оно само стало так считаться. Внутри у меня нет потребности как-то эту историю с писанием назвать. И хорошо. Потому что оно так живее как-то идёт само, без жёстких дефиниций.
— Вы живёте по вдохновению?
— Живу по необходимости. Пишу по вдохновению. Но и по работе много пишу — правда, в другом жанре (интервью, рецензии, статьи).
— Вы производите впечатление позитивно настроенного человека. Но если у вас настроение портится, то обычно от чего?
— От стандартных неприятных вещей. От хамства, например. От агрессии. Причём это не обязательно должно быть направлено против меня, я могу просто стать свидетелем. Портится настроение — хотя здесь это не очень точная формулировка, — когда близкие болеют или у них что-то грустное происходит. Вообще, когда узнаю, что кто-то болеет или умирает. Когда вижу, как люди ссорятся и обижают друг друга. Короче, от обычных плохих вещей — портится, а от обычных хороших — улучшается. Например, от хорошей погоды, свежего воздуха, от случайной улыбки прохожего, от вежливости, от весёлого золотистого ретривера, который потянулся понюхать руку моему мужу, когда мы заходили вчера в магазин, от довольных котов и маленьких детей, от мятных пастилок и томатного сока и ещё от миллиона вещей. Как видите, того, от чего настроение улучшается — гораздо больше.
— Выплёскиваете ли вы тогда эмоции на бумагу?
— Иногда стихи приходят от эмоции, но чаще не так. Или даже — иногда стихи совпадают с какой-то сильной эмоцией, но чаще нет. К тому же, когда начинаешь писать, эмоции сильно отдаляются. Это касается стихов. С прозой всё же эмоций больше, а с драматургией — просто ужас какой-то, почти невозможно пережить, правда. Все три пьесы, которые у меня есть, писались на каком-то эмоциональном пределе.
— Так ли далёк от истины отец Браун у Честертона, сожалея: «…никого не интересуют обстоятельства, при которых создаются стихи. Ведь сочинять стихи — всё равно, что предаваться безделью»?
— Не уверена, что хорошо понимаю, что имел в виду отец Браун, а тем более Честертон, но мне как раз всегда были интересны обстоятельства, при которых возникают стихи. Поэтому мне особенно дорога та часть моей научной работы, в которой содержится анкетирование современных поэтов на этот счёт. Считаю, что это бесценный материал.
— Стихи — это же не просто запись строк в рифму?
— И даже не просто запись строк в столбик…
— Кстати, о рифме — похоже, вы её не особенно привечаете, тяготея к верлибру?
— Мне кажется, верлибров у меня не так уж много. Но не я же выбираю, как написать стихотворение — с рифмой или без. Ему всегда виднее, каким оно будет и о чём.
— Наверное, эти слова своей героини вы бы повторили и о себе: «…во мне крепло ясное осознание того, что ничего просто так не происходит <…> И хотя со стороны у малознакомых людей и случались события, выглядящие кощунственно и несправедливо, моя собственная жизнь и жизни тех, кого я знала близко, являли собой пример замысла и воплощения либо какого-то тотального неповиновения законам физики». Жизненный опыт — необходимое «подспорье» и поэту?
— Нет. Возможно, он даже мешает, утяжеляет, требует прозы. Хотя точно сказать не могу. Зависит и от опыта, и от поэта, и от стихов.
— Ваши эстетические приоритеты?
— Бог.
— Какое стихотворение из книги «Мой папа был стекольщик» (2019) вы выделяете и почему?
— Наверное, вот это:
Ребёнок с возрастом перестаёт нудить,
требовать, чтобы ему уступили место в маршрутке,
понимает, что мамы нету, что он один,
что она умерла, что какие шутки.
Вот он едет растерянный и седой,
в старом тёртом пальто, с незастёгнутой сумкой,
совершенно такой же уже, как до
обретения им рассудка.
По внешним причинам — его обычно выделяют другие, оно было в премиальном списке «Поэзии» 2019 года, а ещё оно короткое.
— Что вас может заставить отказаться от литературных занятий?
— Если вы имеете в виду курсы по литературному мастерству, то, к сожалению, их легко может вытеснить другая занятость, которая со временем растёт, и ничего с этим не поделать. Хотя мне очень дороги занятия с людьми, которые искренне интересуются тем же, чем и я. Если же речь о том, что я просто так сама для себя пишу, то не откажусь от этого занятия, пока оно само от меня не откажется.
— Что с вашей докторской?
— Я предзащитила диссертацию лет семь назад и с тех пор предпринимаю судорожные и безуспешные попытки к ней вернуться. Потому что всегда жаль потраченного времени и сил, хочется, чтобы вся эта история чем-то увенчались. Надеюсь, рано или поздно всё сложится.
Елена Константинова
