В рамках проекта «Наша Победа»
Советский человек не может быть плохим. Он может ошибаться, обманываться или быть обманутым, но в глубине души он — верная лошадка революции. Общее над личным, портрет Ильича в красном углу и другие атрибуты правильного сознания. Злодеи — вредители, шпионы, оккупанты — в сталинском кино всегда выпадают из космоса крутолобых силуэтов. Сплошь фигуры, покрытые мраком: вырожденцы, дегенераты и мерзавцы. Стальная стена идеологии заботливо разделяет два этих мира. Разделяла.
Марк Донской — экстраординарная личность: по числу анекдотов и курьёзов он соперничает разве что с Диогеном Синопским. Случаи с укушенным рабочим и хлебными катышами* давно вошли во все хрестоматии, но бурный нрав режиссёра заметен и в самых безобидных шутках. Цитируя Юрия Белкина: «Во время съемок и затем, приезжая в Москву, он [Ханс Клеринг] нередко останавливался у Донского на квартире. Однажды во время обеда Марк Семенович засунул ему в карман пиджака грязную вилку. Потом стукнул рукой по его карману, достал оттуда вилку и, сделав большие глаза, с недоумением спросил у гостя: «Послушай, Ганс, зачем ты спёр мою вилку?». Патриарх советского Кино, лауреат трёх Сталинских премий.
Трагизм для балагура Донского совсем не характерен. До войны он снимал классически
духоподъёмные истории: школы в тундре открывали, с бурлаками** ходили, за рабочее дело боролись и тому подобное. Не поймите превратно: это потрясающие, новаторские картины, но тематический рубеж периода они не пересекали.
Тем сильнее эффект «Радуги»!
***
Наш зритель любит плакать даже больше, чем смеяться. Над какими фильмами мы особенно часто роняем скупые слёзы? «Иваново детство»? «Жаворонок»? «Белорусский вокзал»? Список длинный, но «Радуги» там никогда не было и не будет. Быть может, потому, что во «всенародных» картинах сами зверства показаны косвенно, а все страдания скорее сентиментального свойства: дитё мертвое, земля родная, десятый наш десантный батальон и так далее. Зритель лезет за платочком. А что показывает шутник Донской? Немецкий комендант раскалывает череп младенца на глазах у матери, дошколёнок с пулей в животе из последних сил хватается за колючую проволоку, на телеграфных столбах, как ёлочные игрушки, качаются оледеневшие трупы. Очень трогательно. И в отличие от Климова или какого-нибудь Пекинпы, Марк Семёнович не упивается ребёнкиными слёзами: центральная фигура его фильма — Бог. «Радуга» — это вера. Вера в то, что всё наладится. В то, что нужно стерпеть. В то, что жизнь не замыкается на себе самой. Да, эта картина, как и сотни других, о подвиге. Но не о мóлодцах на амбразуре, а о терпении. Таком терпении, когда каждому грозит страшная смерть, но никто не рыдает и не умоляет палачей о пощаде. Все просто молчат и смотрят. Смотрят и молчат.
Однако фильмов о народном подвиге, равно как и о долготерпении с женской долюшкой, мы видели немало. Коня, избу — знаем, проходили. Но фильм Донского не так примитивен. Помимо привычных слуху Олесь, Ольг и прочих Мишек с Сашками, в картине есть герой с ласкающим именем Петро Гаплик. Поправив старенькое пенсне и почесав бородку, милым деревенским говорком Петро говорит односельчанам на собрании в клубе: «Кто в точение трех дней не исполнит своего долга по отношению к германской армии, будет приговорен… согласно предписаниям о невыполнении распоряжений властей, саботаже, активном и пассивном сопротивлении… будет приговорен к смертной казни». Предатель — общеизвестный архетип военного искусства, но обычно у них всех есть какое-нибудь оправдание: угрожали, били, соблазняли. Петро же предал родину за тёплую избёнку и вкусную еду. Даже в сталинском кино негодяи не были лишены человеческих черт, может, даже благородных порывов. Донской себе такого позволить не мог, не имел права: у него Гаплик — не предатель. И не человек. Он — животное, тупое и жестокое.
Кстати о животных. В «Радуге» Донской разрушает классическую соцреалистскую дихотомию «свой-чужой»: Пуся, героиня бесподобной Нины Алисовой — мерзейшее существо, содержанка немецкого офицера, вместе с которым она надеется уехать в Дрезден, — вскормлена и воспитана всё той же советской властью! Это открытие удивляет настолько, что даже героиня фильма — сестра Пуси, сельская учительница, недоуменно вскидывает брови: «Неужели у нас с тобой одна мать?». Пусю не мучают угрызения совести, она скорее не понимает, как можно какой-то там партизанский отряд поставить выше собственного комфорта? Какой дурак пойдёт на это?
На самом деле, гениальный ход Василевской (автора сценария и романа-первоисточника) произвёл фурор во всём киномире: никому и в голову не приходило, что система, создавшая протагониста, может породить и самого гадкого антигероя. «Радуга» ожидаемо произвела впечатление на Теодора Рузвельта и Американскую киноакадемию — правда, история о невручённом Оскаре остаётся лишь историей.
***
Так в чём же всё-таки основная ценность «Радуги»? С пропагандистской точки зрения, Донской виртуозно выстраивает конфликт между сельскими жителями и оккупантами — немцы показаны не карикатурно, как в «Юном Фрице», и не отстранённо, как в «Проверке на дорогах» — тут они настоящие машины для убийств, почти концентрированное зло. При просмотре ловишь себя на мысли: «Нет, ну не могут они этого делать! Так нельзя!» — слишком бесчеловечно всё то, что показывает нам режиссёр. Но и советские люди не выглядят чересчур геройски: нет развевающихся по ветру косм и нахмуренных густых бровей, вездесущих партизанов-рембо и прочих элементов традиционного кино про оккупацию. «Радуга», пожалуй, единственная создаёт атмосферу той Войны — Войны не за медали и сферы влияния, а за свою, родную Землю, где лежат деды и прадеды. Тут не в числе убитых и пленённых дело, в конце концов важно только одно — чьей будет эта Земля.
С точки зрения художественной, Марк Семёнович делает ещё более удивительную вещь — создаёт абсолютно независимое пространство. Реализация фильма как эстетической единицы феноменальна: здесь нет первоосновы! Герман подсматривал за Тарковским, Тарковский брал у Калатозова***, Калатозов учился у авангарда… А здесь каждый образ сделан по-новому, через призму уникального восприятия реальности. Донской заново открывает приёмы кинемо: крупный план, панорамирование, параллельный монтаж, звуковая полифония… Не имеет значения, сколько фильмов о войне вы видели: этот вы будете смотреть так, как парижская публика смотрела «Завтрак младенца» — с открытым ртом.
Почему же «Радугу» совсем не помнят сегодня? Тут нет отдушины. Какого-нибудь комичного персонажа, бытовой сцены, да хотя бы оступившегося статиста — какой-нибудь разрядки. Этот фильм держит в постоянном напряжении — не в том смысле, когда думаешь, насколько Том Круз задержал дыхание, а в том, когда ты сидишь как на иголках и всматриваешься в экран так, что глаза наливаются кровью. Теперешний зритель такого не любит. Ему хочется всего понемногу — драму, комедию, чуть-чуть трагедии, немного мелодрамы. Аккуратно перемешать, не смешивать — и чтоб все хорошие обязательно выжили.
Но искусство, к счастью, работает не так.
_______________
* — Однажды во время трудных съёмок рабочий попал в кадр и испортил очередной дубль — взбешённый Донской накинулся на него и… укусил за бок. А хлебными катышами он бросался в актёра Георгия Милляра. Тот был подслеповат и никак не мог найти шутника, прятавшегося за колонной.
** — Фильм «В людях», поставленный по автобиографии Максима Горького, включал в себя сцену, где главный герой пытался наняться бурлаком. Правда, в итоге он отказался от этой затеи.
*** — Речь идёт о заимствованиях в фильме «Иваново детство», а не о творчестве Андрея Арсеньевича в целом.
