Если куснуть еловую иголку, запахнет мандаринами. Я залез под елку и поперекусал почти все. Иголки кислые и горькие. Мама говорит, что дома нужна атмосфера. Вот, сижу, кусаю. Потому что делать мне больше нечего. Деда Мороза не будет. Потому что не бывает Деда Мороза.
Папа раньше в костюм Деда Мороза переодевался. Шуба до сих пор в шкафу висит. На Николая она не налезет. Она ему по колено, наверное. Николай огромный и топает так, что из квартиры слышно, кто походит к двери.
Николай притопал к нам как-то раз. Они с мамой на кухне сидели. А я от нечего делать в шкаф залез. А там шуба Деда Мороза — как шкура синяя. Папа сбросил и убежал. Я шубу к Николаю приложил. Сзади подошел на цыпочках. Мама даже не заметила. Смеялась у плиты, ужин готовила. Я шубу на Николая набросил, на голову. Николай вскочил, стул набок, как заорет — аж окно зазвенело.
Мама кричит:
— Ваня, ты песню выучил? Вон отсюда!
И я песню до ночи в комнате учил. Снеговиковую, про бубенчики — «Джингл беллс». Николай заглянул.
Говорит:
— Ваня, я ель принес.
Отвечаю:
— Папа говорит, живые деревья рубить нельзя.
Николай руками развел:
— В горшке. С корнями.
Говорю:
— Это моя комната. И папина квартира.
Николай сразу ушел. Совсем. По лестнице затопал.
Мама входной дверью хлопнула. Потом на кухне полночи музыку слушала, в кухню меня не пускала. А потом принялась машинкой трещать, костюм снеговика шить. Ругалась-шипела: «Ссс, ссс». Подруге звонила:
— Лена, у меня все висит. Нет, все хорошо у нас в семье. С чего ты взяла? Мише привет передам, конечно. Миша-а-а-а, тебе от Лены привет!
Соврала. Миша — это мой папа. Он от нас давно ушел. В прошлом году. Не знаю, почему. А утром мама одна из комнаты вышла. И все. Вещи папины пропали. Только синяя шуба в шкафу.
Мама сказала, не знает, почему папа ушел. Но больше его не будет.
А недавно посмотрела на меня внимательно и сказала, что это потому, что у меня тройки по английскому. И я комнату не убираю. И на кухню пошла.
Я комнату убрал, папе позвонил. Он сказал: «Молодец». Потом добавил: «Вырастешь — поймешь, я все равно твой папа. Главное, учись хорошо».
На утренник прийти обещал. Я понял, что он после утренника к нам вернется. И до утра песню снеговиковую учил. К маме пошел, про утренник сказал, что папа придет.
Мама говорит: «О-о-ой», — и все нитки торчащие сразу зубами зажала. Откусила, к ноутбуку кинулась — готовые костюмы новогодние смотреть.
Говорит:
— Чтобы он увидел, кого он бросил. Какого ребенка. И я еще салат сделаю, фруктовый, с мандаринами. Новогоднее настроение создам. — И подмигнула. — Пригласи папу к нам, ладно?
Но костюмы снеговиков в интернете не продают. У нас классная, англичанка, очень творческая. Мама говорит, вечно как придумает, хоть умри за этой машинкой. Ни на что времени не остается. Нет чтобы девочки — снежинки, мальчики — гномики. Хотя гномики у нас тоже есть. Гномики-отличники. А я троечник, поэтому в главной роли человека-снеговика. Меня так в гимназии мотивируют, мама говорит, главными ролями. Потому что Наталья Александровна — хорошая учительница. А на меня не действует. Я ленюсь.
Вообще, это Николай придумал меня в гимназию английскую перевести. Сказал, что я буду за другими тянуться. И выправлюсь. Но я не выправился.
Мама рано утром Николаю позвонила. Говорит: «Коля, ты нас прости за вчерашнее, что нам делать? Нам нужно такое придумать, чтобы огромные белые шары были. Украшение праздника. Чтобы Ваня красивее всех был».
И из кухни с телефоном пошла дальше разговаривать. Потом веселая вернулась, говорит:
— Будет тебе костюм человека-снеговика. И Наталье Александровне крылья не забудь! Я ночью сшила. Из твоих бывших шаров.
Классная Наталья Александровна у нас снежный эльф. Она вокруг нас летает и снежинки раскидывает, как новые знания. Будто с облаков их достает — по сценарию.
Все сначала нормально начиналось. Сначала мы просто так репетировали. Только я все время про папу думал: как он придет. И будет мне хлопать, у меня же главная роль. Кланяться тренировался. А надо было песню репетировать. Потом Санта-Клаус мимо актового зала пробежал. Настоящий, английский. Борода короткая, шуба по колено.
И я второй куплет забыл. Совсем. Все гномы за Сантой побежали. И я с ними. Наталья Александровна — следом, ловить нас. И обратно в зал заводить. Говорить, что Санта к нам сегодня придет на утренник. И не надо за ним бегать, у него еще три параллели.
Гномы кричат:
— Можно мы не будем больше репетировать? Новый год же!
Я тоже кричу, громче всех:
— Новый год же!
А классная как руками взмахнет:
— Ваня, какой тебе Новый год, у тебя по английскому ТРИ. ТРИ-И-И-И. — Глаза выпучила, за сердце схватилась. — А ты даже песню не помнишь.
И весь класс стоит, смотрит. Мне так стыдно стало. Я тогда сразу понял, что мне Новый год не положен. Может, из-за меня его у всего класса не будет. Мне провалиться сразу захотелось. Куда-нибудь в подвал.
Потом у нас последняя репетиция была. Классная все переживала, что у меня костюма до сих пор нет. Маме позвонила. Мама говорит:
— Все будет хорошо. Уже готово, бегу. Мне такой материал принесли! Ой! Будет лучший снеговик параллели!
И через час шары принесла. Огромные, красивые, как из снега настоящего.
Говорит:
— Ваня, ты никому в классе не рассказывал, что папа ушел?
— Нет, — говорю.
— Отлично. Не подведи, сынок. Пусть папа увидит, какие мы с тобой замечательные. — И почесалась.
Потом мама с Натальей Александровной меня вдвоем одевали, потому что самому в три таких шара не влезть. И еще противные белые вязаные рейтузы и тапки мохнатые. Но человек-снеговик в черных брюках — не очень правдоподобно.
И гномам потом шапки натягивали. И Наталье Александровне крылья. И в последний раз песню повторяли английскую про джингл беллс — звенящие бубенчики. Мы же ее полгода зубрили все хором. Английская гимназия. Английские песни. Но что-то мне не очень повторялось, у меня руки чесаться стали очень сильно. А как их почешешь, когда они в разные стороны из шаров торчат? И в ушах бубенчики звенеть начали.
Потом классная подошла, спросила, что я грустный такой. Я сказал честно, что раз мне Новый год не положен, пусть кто-нибудь другой снеговика играет тогда. И снимите с меня эти шары, я почешусь.
Она наклонилась. Чуть ухом мне в глаз не попала. Говорит:
— Ты меня прости, Ванечка. Нормальный тебе Новый год. В смысле, будет. Санта-Клаус ко всем приходит.
— Это как? — спрашиваю, — У меня же три по английскому.
— Потому что Новый год — новый, понимаешь? Сент-Николас, Санта-Клаус, Святой Николай — понимаешь? Он не может ни за что наказывать и не приходить. Он очень хороший. Понимаешь? Он всех прощает и ко всем приходит. И я тебе четыре по английскому поставлю в четверти. За песню. Только не подведи.
По плечу меня погладила и почесалась. Потом еще раз.
— А наш Дед Мороз не всех прощает? — спрашиваю.
— Ваш? В смысле, наш? Всех. Если настоящий. Это то же самое. Тоже Санта-Клаус. Пойдем, — говорит, — на сцену?
И мы, почесываясь, на сцену пошли.
А папа не пришел. Мама на дверь смотрела. Я тоже смотрел, чуть не забыл, когда пританцовывать начинать. Даже про руки почти забыл. Ненадолго.
Тут Николай притопал. В комбинезоне оранжевом. Он ремонты делает. С работы прямо, наверное. Но Николая я уже не сразу заметил. Не до того было. Страшное началось.
Эльф Наталья Александровна руками махала.
— Ваня, ты что? Ваня, немедленно соберись, — ушами накладными трясла.
Я их сшиб с размаху. Нечаянно, конечно. Они у нее на волосах повисли: одно выше, другое ниже.
Наталья Александровна ртом воздух глотать начала, как наши рыбы в живом уголке. Стала уши с волос стягивать.
Я как заору! У меня чесаться все стало так, что мне уже ни до папы и ни до песни было. Даже под рейтузами. Пока по сцене катался, заметил, что Наталья Александровна руки о брюки трет, как бешеный эльф. Потом шею чесать принялась. Потом вторую руку. А у меня все так щипать стало, что я вместо «ай м э сновмэн» «а-а-ай» орал на весь актовый зал, пока меня Николай со сцены за ногу тащил.
Потом очнулся, когда Николай дома меня полотенцем мокрым обматывал. Говорит:
— Катя, это же стекловата! Я же сказал, что только в перчатках и Ване не давать. Ну, думать надо, Катя.
Мама не ответила ничего. Молча на диване сидела.
А потом говорит:
— Ваня, сегодня Новый год. Давай Николай у нас останется? — А сама в окно смотрит.
— Да пошли вы, — говорю.
Николай вздохнул.
Мама вышла. Принесла таз салата. И две ложки. Говорит:
— Фруктовый. Для новогоднего настроения. Новый год пахнет мандаринами.
Мы с Николаем по ложке зачерпнули прямо из таза. Гадость страшная, горькое все. Николай скривился, жует:
— Катюш, с долек пленки снимать надо. Иначе это все… Ну, не очень. Немного горькое. Но вкусно, конечно.
Мама у него ложку выхватила. Попробовала. Потом таз на стол швырнула.
Сидит, ревет.
Я лежу, чешусь. Гадкие мандарины для новогоднего настроения за щекой держу. Не выплевывать же. Я же шары эти сразу не снял. А мог.
Мама бы не пережила, если бы папа пришел и такой красивый костюм не увидел. И какая она молодец, а я отличник.
Какой нам Новый год теперь?
А Николай свое «новогоднее настроение» проглотил. Говорит:
— Новогоднее настроение можно еще иголками создавать. Поперекусать. Они мандаринами пахнут. — И иголку куснул показательно, — Салат вкусный, кстати. Раскрылся вкус. Надо еще мандаринов, не хватает.
И ушел.
Мама на кухню ушла. Музыку слушать.
Мне спрятаться захотелось.
Я под елку залез. Ну, как залез… Она маленькая. Голову сунул. Прилег. В мокром полотенце. Из-под веток выглянул: время 23:50. Папе позвонил. Он трубку не взял. Конечно, до курантов десять минут. Соседи за стеной уже «ура» кричат.
Кто-то по лестнице побежал — петарды запускать, наверное. Наверное, у всех по английскому пятерки и Дед Мороз в каждой квартире.
Задумался и почти все иголки поперекусал. Иголки кислые и горькие. Дома нужна новогодняя атмосфера. Вот, делаю. Все равно делать мне больше нечего. Деда Мороза не будет. Потому что не бывает Деда Мороза.
Слышу: Николай по лестнице топает.
