И мимо всех условий света Стремится до утраты сил, Как беззаконная комета В кругу расчисленном светил. А. С. Пушкин
Первым делом — сноп волос чудесных.
Блондинка чистокровная, даже какая-то преувеличенная, каких не бывает, блондинка в квадрате, в кубе, со светлыми волосками по всему телу!
Она была загадкой для меня, между нами — разница в полпоколения, да и ее выбор профессии был необычен: девушка-краснодеревщица, она училась в художественном училище!
Для меня, который носился со своим университетом, это было внове.
Хотелось применить порой к ней какую-то формулу, ну хотя бы Пушкина:
Нет ни в чем вам благодати; С счастием у вас разлад: И прекрасны вы некстати, И умны вы невпопад.
Но формула не применялась, по крайней мере первая половина была не про нее, прекрасна она была всегда и кстати, а вот про ум… Ум у нее был необычайный, не логичный ум ученого — а какой-то вычурный, диковинный — как редкий зверь.
Когда она открывала рот, невозможно было представить, куда ее понесет, или куда понесет мысль ее язык — как ковер-самолет!
Мы с ней были дружны меньше года, и за это время я так и не смог ее раскусить и понять, что же она такое.
Она была из первых неученых девушек, которых я видел.
В университете меня окружали ученые девушки — и хотя племя это было загадочным, но все же привычным, у нас был общий язык: формулы, модели, математика и физика, грамматика и филология…
И жизнь моя шла по какому-то кругу — меня осаждали, как хорошо вооруженные дредноуты, прекрасные замужние дамы, а я в свою очередь осаждал их, и в этом была какая-то забава, перемешанная со страстями и страданиями.
Я только-только развелся с женой, своя и дорогая прежде женщина стала чужой.
И здесь попадается такая особа… У нее был грудной голос, дивная певучая интонация, которую больше ни у кого не встречал.
Она жила с родителями, с которыми вскоре меня и познакомила.
Люди странные, какие-то диковинные, в Москве живые и деревенские — они тепло принимали меня, как кавалера и ухажера.
Я продолжаю присматриваться к Ольге — и понимаю ее все меньше.
Она показывает мне свои детские фотографии, но я опять ничего не понимаю, мне даже порой кажется, что это хорошо законспирированная инопланетянка имеет такую легенду — семью с родителями не от мира сего.
Я ухаживаю за Ольгой как-то нелепо, у нас нет ни ресторанов, ни поездок на юг — мы ходим, взявшись за руки, как дети в саду, и говорим, говорим…
Мы обхаживаем Москву, я вожу ее по местам прогулок со своими бывшими подругами, привожу на пруды в Нескучном саду — и вдруг она сообщает:
— Я чувствую здесь всех твоих дам, они как призраки в Замке Синей Бороды — ты водил их сюда и теперь приводишь меня!
Я вижу, как шевелятся ее волосы, это настоящие антенны — она ими все чувствует…
Ольга сверхчувствительная особа, и надо быть с нею осторожнее.
Все было при ней, кровь с молоком — но она была как-то свободна от вопросов пола, как дети в саду, ее эта тема мало занимала, область ее поисков находилась где-то в других местах, не в теле.
Это меня тоже удивляет и настораживает — что это за холодная такая девушка, я пытаюсь ее расшевелить, обнимаю и целую — она послушно обнимает меня в ответ и говорит:
— Мне кажется, любовью надо заниматься с дикарями, с которыми не может быть ничего общего. Дело это животное — и надо заниматься с мужчинами-животными.
Эта очередная ее «телега» ставит меня в тупик. Я ей не гожусь? Недостаточно дикий?
«От мужчины должно пахнуть козлом…»
Слово «телега» я тоже почерпнул от нее.
Как-то раз я привел ее на капустник в клуб «Богема» в Дом актера (тот, что потом сгорел, — на углу Тверской и Страстного бульвара).
Там было весело — и выступал Леонид Ярмольник, показывал своего «Цыпленка табака».
— Знатные телеги гонит, — сказала Ольга.
— Какие телеги?
— Забавные истории. Хотелось бы с ним познакомиться.
Это были «телеги» тогда, лет тридцать назад, были мне незнакомы — сейчас уже пошли новые телеги, в Телеграме…
В перерыве Ярмольник стоит рядом с нами в буфете, но меня не тянет к знаменитостям — наоборот, отталкивает от них.
Я начинаю ревновать к Ярмольнику: значит, у него телеги забавные, а я тут при чем?
Вся моя дружба с Ольгой была аттракционом ревности. Она была в свои восемнадцать лет столь эффектна, что вызывала интерес всех мужчин вокруг.
Так что мне приходилось все время быть начеку. Куда она едет, с кем договаривается, с кем встречается без меня?
Все эти вопросы меня изрядно потрепали.
Я знал, что Ольга была до знакомства со мной в «Системе» — то есть хипповала понемногу, она мне рассказывала что-то про это, и я подозревал, что у нее остались там свои гуру, или друзья-любовники …
Белая кожа, светло-рыжие веснушки по всему телу, все это было как-то по-детски мило, но особенно тревожили всех волосы, которые она не заплетала в косу, они были распущенными всегда и топорщились, лезли всюду — как хвосты кометы.
Эта беззаконная комета мелькнула в моей жизни — и ушла.
Мы познакомились на лекциях по астрологии, потом пели спиричуэлсы вместе в какой-то культурной квартире — и я пошел ее провожать.
После знакомства с Ольгой у меня начался какой-то подъем во всем: мою первую повесть оценили детские писатели до такой степени, что пригласили в турне по Узбекистану на Неделю детской книги, и тут же пришла научная удача: мы открыли необычную форму ДНК — «параллельную».
Я сидел долгими вечерами за приборами: мучил молекулы, нагревал их, ждал от них заветных сигналов — а дома меня ждала Ольга.
Это ли не счастье?
Она ждала меня из Узбекистана, но я тогда обитал в коммуналке — и соседка прямо ополчилась на Ольгу, без меня стала ее выживать.
— Волосы! В ванной оставались волосы!
Потом я переехал в комнату, где не было солнечного света, окно выходило на север, во двор — и Ольга рисовала цветы на стекле.
Потом она ушла, потом вернулась, потом опять ушла…
Я ничего не мог с ней поделать, она жила независимой жизнью.
А просто сказать, что я ее люблю, у меня не было сил.
За слова надо было отвечать.
Наверное, все же это была дружба — редкое явление, почти невозможное между мужчиной и женщиной — и мне попалась такая девушка, с которой можно было дружить.
Но понимать я стал это гораздо позже, когда она меня нашла сама и опять проявила какой-то интерес.
И я подумал тогда — какую же редкую птицу упустил.
Может быть, и не совсем упустил — вот сейчас она читает мои слова, и значит, я еще на что-то гожусь.
Пусть даже и не той стороной, которой обычно интересны мужчины девушкам — ни деньгами, ни телом.
Неужели умом — или душой?
Я начинаю смущаться.
Ольга опять меня смущает.
Как-то раз она сказала:
— Я люблю ноль, это чудесное число, когда я думаю о нем, у меня голова кружится!
Может, я уже приближаюсь к нулю — и Ольга меня заценила за это?
Что же я все о себе да о себе, давайте поговорим об Ольге.
Когда я вспоминаю об Ольге, душа наполняется восторгом.
Как здорово было нам вместе!
И то, как мы ходили когда-то по Москве, взявшись за руки, кажется мне воспоминанием о чудесном путешествии на другую планету.
Куда занесла меня на миг эта комета.
