В рамках проекта «Наша Победа»
Ян Карский. Я свидетельствую перед миром: История подпольного государства.
1 сентября 1939 года двадцатипятилетний подпоручик конной артиллерии Ян Козелевский ( Ян Карский – его последний подпольный псевдоним, на Западе он оставит в качестве официального имени) встретит в Освенциме. Это название еще не связано намертво с лагерем уничтожения, это просто место на польско-немецкой границе, и здесь произошли яростные танковые атаки первого дня Второй мировой войны. Будущий Карский изучал дипломатию, уже работал в МИДе, но еще прежде закончил конно-артиллерийское училище. Неделей раньше в Варшаве он получил секретный приказ о мобилизации – и был отправлен в расположение своего полка. О том, что высшее командование ждет нападения, младшим офицерам не сообщали. Все догадывались, но надеялись на лучшее.
17 сентября остатки разбитой и практически небоеспособной армии движутся к восточной границе – и тут становится известно, что на территорию Польши вступила Красная Армия. В тот же день происходит встреча. Советская пропаганда — радио, громкоговорители —всячески подчеркивает, что в поляках не видят врагов, а пришли с целью взять под защиту украинское и белорусское население и призывает присоединяться к «русским братьям» — но, как выясняется позже, предварительно сдав оружие. У польских военных нет выбора, но попадают они в итоге не в казармы для переформирования, а в лагерь. Издевательств здесь нет, но есть нехватка еды, тяжелая работа – традиционный лесоповал, враждебное отношение местного населения, поскольку все «польские паны» считаются фашистами. Некоторое время спустя немцы и русские договариваются об обмене пленных – те, что из территорий, которые теперь приписаны рейху, должны отправиться в рейх – и наоборот. Но только солдаты, не офицеры. Карский меняется формой с другим заключенным и переезжает в немецкий лагерь – весьма вероятно, избежав таким образом Катыни.
Разницу между русским и немецким лагерями Карский чувствует сразу – здесь к пленным относятся как к скоту, в ходу любое унижение, физическое насилие – обыденность и жизнь не стоит ничего. Но Карскому удается бежать при транспортировке на новое место, на ходу выпрыгнув из окна вагона. Он благополучно добирается до Варшавы и уже через несколько дней, связавшись со старым другом, примыкает к подполью.
В собственно боевых операциях он участия не принимает, его обязанности с самого начала – курьерские. Одно из первых заданий – попытка установить связь с польским подпольем в советском теперь Львове – оканчивается ничем, ГПУ куда серьезнее гестапо, здесь подпольщикам особо не развернуться и они боятся любых контактов, предполагая провокацию. Затем он отправляется во Францию – сообщить польскому правительству в изгнании (после захвата Франции оно переместится в Лондон) о реальном положении дел в Польше. Собственно, именно после этой его миссии начинается успешная работа Делегатуры – представительства правительства на оккупированной земле. Карский постоянно подчеркивает, что основной задачей польского подполья было именно сохранение даже в таких условиях дееспособного польского государства – и эта задача выполнялась вплоть до того момента, когда Сталин назначил для Польши коммунистическое правительство.
При следующей попытке перехода границы, Карский в Словакии попадает в гестапо, проходит через пытки и собирается покончить с собой, но его переправляют в Польшу и тут прямо из больницы у него получается связаться с подпольщиками – и ему устраивают побег. Отсиживаясь некоторое время в горном имении, начинает заниматься также и пропагандисткой работой, он описывает своеобразные, но действенные ее приемы.
В конце 1942 году Карского, к тому времени уже не просто курьера, а, как ни странно это звучит, своего рода чиновника в подпольном государстве, отправляют в Лондон, чтобы он сообщил о положении дел и польскому правительству в Лондоне, и высшим английским властям. Как работают в подполье государственные и политические структуры, включая парламент, печать, даже школы — он знает из собственного опыта. Но перед отъездом ему устроили встречу с двумя людьми, в прошлом влиятельными лицами в еврейской общине, которые возглавляли еврейское сопротивление. Оба они находились в глубоком отчаянии. От них Карский узнает о готовящемся в гетто восстании, обреченность которого всем заранее ясна. И еще – впервые узнает о массовом истреблении евреев в Польше – и слышит цифры, в которые трудно поверить. Уже уничтожено более трехсот тысяч. Остается разве что четверть от прежнего их числа.
Карскому предлагают рискованную экскурсию в гетто – чтобы увидеть вещи своими глазами. Здесь он становится, помимо прочего, свидетелем охоты – ребятки из гитлерюгенда на улицах ради удовольствия отстреливают людей. Для того, чтобы он глубже прочувствовал происходящее, ему устраивают и более опасную вылазку – в лагерь смерти.
Лагерь расположен не слишком далеко от Варшавы, охраняют его украинцы. За соответствующую плату он получает форму охранника и его проводят через ворота – сами украинцы говорят ему, что за нормальные деньги тут можно и еврея выкупить. Однако большинство выкупать некому. Прогрессивные технологии уничтожения людей, «душевые» и «Циклон – Б» в этот не самый крупный лагерек не добрались. Но пытливая немецкая мысль и без них нашла оптимизирующее процесс решение. Голых людей плотно набивали в товарные вагоны, в которых пол был покрыт слоем негашеной извести. После чего вагоны просто отгоняли в поле, в тупик. Через сутки имели надежный, гарантированный результат. Карский наблюдал только процесс погрузки – с обычными эсесовскими шутками-прибаутками и стрельбой в толпу. И ему хватило. Он долго не мог прийти в себя, собраться с силами и уехать обратно в Варшаву из дома неподалеку от лагеря, где встречался с проводником и переодевался.
Информация из Польши представляет ценность. В Лондоне у Карского продолжительная и плотная программа – он встречается, помимо деятелей польского правительства, со многими западными политиками, готовит доклады – однако встречи с Черчиллем так и не происходит. Лондон – центр огромной, практически всемирной военной машины. Карский признается, что отсюда и участь поляков в оккупации, и вклад польских военных в ведущуюся войну выглядят совсем иначе, чем в Варшаве. Трудно заподозрить его в симпатии к русским, и все же он задается вопросом: «могли ли жертвы, которые выпали на долю поляков, сравниться с беспримерными страданиями и беспримерным героизмом русского народа»? И он опять возвращается к мысли – главное, в чем суть, отличие и достоинство именно польского сопротивления – сохранение и поддержание в самых жестких условиях структуры и функций собственного государства.
Карский просится обратно в Польшу, но его отправляют дальше на Запад – с США – с тем же заданием – и здесь ему удается даже встретиться с президентом Рузвельтом (на этом моменте и кончается книга). Польское лондонское правительство думает о времени освобождения своей страны, рассчитывает на помощь Англии и Америки (как бы забывая, что точно так же рассчитывала на помощь западных держав, обещанную договорами – и в 1939-м). Думает и о месте Польши в структуре послевоенной Европы. Обсуждаются – с надеждой на лучшие варианты решения – и будущие отношения с Советским Союзом (ведь даже знаменитое трагическое варшавское восстание в 1944-м одной из целей имело просигнализировать, что Польша готова бороться с немцами вместе с Красной армией). Но Тегеранская конференция, где, в сущности, будет определена политическая судьба Польши, уже не за горами, и Карский чувствует, что его послание Западу вряд ли что-то изменит, в лучшем случае – принято к сведению.
А вот с сообщением об участи евреев – происходит именно то, что после войны будут сложно, трудно осмысливать антропологи и философы. Оно не помещается в картину мира, не укладывается в базовые мировоззренческие представления – и потому практически никем не воспринимается, возникает своего рода ситуация ложной слепоты. Трагический эпизод – встреча в Лондоне с представителем еврейских социалистов в польском правительстве. Карский просто рассказывает ему все, чему стал свидетелем. И через некоторое время узнает, что тот покончил с собой, потому что ничего не смог сделать для своих соотечественников. Отравился газом.
И все же, и все же… Самое первое сообщение о массовом уничтожении евреев было сделано в Швейцарии членом Всемирного еврейского конгресса Ригнером – но в Америке его подвергли сомнению, попросту – сочли выдумкой, еврейскими преувеличениями. Сообщение Карского тоже практически не услышано – но подозрений в «преувеличении» оно уже не вызывает.
Новая задача, поставленная Карскому – создание художественного фильма о польском сопротивлении. Кроме того, он должен выступать с лекциями и писать статьи в польскую, американскую и европейскую прессу. Однако Голливуд не был особо настроен снимать про поляков, денег не было, дело не трогалось с места. И тогда Карский получил совет написать книгу. Его имя было на слуху, издатель быстро нашелся. И вот за два месяца, прерываясь только на сон и еду, он пишет польский текст «Истории подпольного государства». Еще два месяца уходят на перевод и редактуру. С издателем не все просто. С одной стороны, от автора требуют, чтобы сам он изобразил себя погероистей и проакцентировал «приключенческую» сторону подпольной жизни в ущерб идейно-политическому материалу. С другой, некоторые моменты представлялись драматизированными и сочиненными, что оскорбило Карского, и для разрешения ситуации понадобилось письмо за подписью польского премьер-министра: подлинность всего, изложенного Карским, удостоверялись от имени Польской республики. Наконец, из книги вырезали главу об участии в сопротивлении коммунистов и об отношении советских к польскому подполью (а уже в июле, после совместных действий Армии Крайовы и Красной армии по освобождению Люблина вышедшая из подполья Делегатура была арестована — и теперь лагерь Майданек принимал новых заключенных – а в Люблине теперь расположился собранный в Москве Польский комитет национального освобождения, который теперь, при поддержке русской армии, должен был считаться единственной законной польской властью). С русскими сейчас на западе никто ссориться не хотел. Все, что от этой главы осталось – короткое объяснение в эпилоге: «Польским подпольным государством, которому я служил, руководило лондонское правительство в изгнании. Мне известно, что, помимо наших структур, существовали другие организации, действовавшие по указаниям или под влиянием Москвы. Но поскольку я писал лишь о том, чему сам был свидетелем, то не стал упоминать о них в книге».
Книга вышла в конце ноября 1944-го, еще раньше отрывки из нее были напечатаны в журналах – например, мощнейшая глава о женщинах-подпольщицах – в женском гламурном, как сказали бы сегодня, Harper’s Bazaar. Уже в декабре ее признают лучшей книгой месяца, общий американский тираж достиг 360 тысяч.
В принципе, он пишет пропагандистскую книгу. Она должна послужить совершенно определенной цели, и он даже постоянно советуется по разным вопросам с людьми из польского правительства. Но абсолютная правдивость, на которой Карский настаивает, делает ее чем-то куда большим, ставит в ряд самых пронзительных и насыщенных текстов о Второй мировой. И кратким пунктиром событий, которые пересказаны в этой заметке, она, конечно, не исчерпывается. Ну, например, она полна уникальных подробностей о существовании и деятельности подполья, часто удивительными. Карский, например, говорит о том, что подполье – не только какие-то боевые и диверсионные действия, но и мощный бюрократический аппарат, который должен согласовывать эти действия и обеспечивать, например, финансами (вот, кстати, как это было устроено у отечественных подпольщиков – где бы прочитать)? Что у него в какой-то момент была в Варшаве просто контора, офис с секретаршами, причем они даже не выдавали себя за какую-нибудь фирму. Что в принципе, жизнь подпольщика была в чем-то даже безопаснее жизни обычного горожанина – ведь у него были качественно изготовленные документы, деньги, продуманные городские маршруты. Однажды в Варшаве немцы устроили грандиозную облаву, забрали десятки тысяч человек, и многие из них потом отправились в лагерь или вообще были расстреляны – по разным подозрениям. В облаву попали сотни подпольщиков – и все были отпущены, подозрений не вызвали. Впрочем, если заглянуть в справочный отдел книги, это утверждение Карского вызывает некоторые сомнения. Почти каждая биографическая справка на упомянутых им участников подполья кончается гестапо.
Увы, успех сам по себе долго не держится – особенно американский. В июле 1945 года Англия и США признали польское коммунистическое правительство. Теперь деятельность Карского становится бессмысленной. Он на некоторое время едет в Европу, а вернувшись в США видит, что его, в общем-то, уже забыли (хотя в Европе книга будет довольно активно переводиться на разные языки в первые послевоенные годы – и само название последней главы «Я свидетельствую перед миром» выносится на обложку именно во французском издании, ). Переживание полного поражения нанесло ему тяжелейшую травму. Через несколько лет он получил докторскую степень по политологии – и затем преподавал в Джорджтаунском университете. Кто он и что с ним было в прошлом, там знал только ректор. Он женился на своей давней, еще довоенной лондонской знакомой, польской еврейке – и у них был уговор вообще никогда, ни при каких условиях не вспоминать, не говорить о войне.
В 1977-м Карского нашел Клод Ланцман, режиссер знаменитого фильма «Шоа», восстановившего память о Холокосте. И волей-неволей Карский возвращается в публичное поле – как человек, первым рассказавший о Холокосте миру. В последние двадцать лет жизни ему присуждают немало титулов и наград, он выступает на влиятельных международных собраниях. Еще при Ярузельском в Польше снимают запрет на упоминание его имени – но вот первое польское издание книги отчего-то появляется лишь в 1999 году.
«Когда окончилась война, — сказал Карский в выступлении на Международной конференции освободителей узников нацистских концлагерей в 1981 году, — я узнал, что ни правительствам, ни политическим лидерам, ни ученым, ни писателям ничего не было известно о судьбе евреев. Все они были удивлены. Убийство шести миллионов невинных людей прошло для них незамеченным… В тот день я стал евреем. Я еврей-христианин. Еврей-католик. И не считаю ересью своё убеждение в том, что человечество совершило второе грехопадение: одни – исполняя приказ, другие – не обращая внимания, одни – не желая знать, другие – оставаясь равнодушными, одни – из эгоизма или лицемерия, другие – по холодному расчету. Этот грех будет преследовать людей до конца света. Он преследует и меня. И это справедливо».
История отношений нашей страны и Польши в предвоенные и военные годы – точно не то, чем нам следует гордиться (пускай сегодня уже видна вынужденность многих из принятых тогда решений и заключенных договоров). Но как бы там ни было, в конце концов мы боролись против общего врага. Карский, подвергавший себя риску подпольщик, оказался и участником очень одинокого сопротивления – когда его голос продолжал звучать там, где его либо по тем или иным причинам не слышали (возможно, не могли услышать), либо распространялся в среде, уже заведомо пораженной предательством (даже если оно называется умной политикой). Как всякая подлинная трагедия, это – для всех людей. Значит и наше.
