Писатель Александр, его шурин Санек, его жена Шура, ее папа Сан Саныч и мама Александра Алексеевна сидели на кухне родительской квартиры и чего-то культурно отмечали. Кажется, богатый дачный урожай. Не важно. Сидели они, сидели, и вдруг Александр завис… Глаза его остекленели, рот открылся, руки застыли на столе.
Александр, вечно молодой писатель, неизвестный даже в узких кругах, частенько зависал, то есть впадал в творческий непродолжительный паралич. В эти моменты его лицо вытягивалось, какие-либо телодвижения прекращались. Таким истуканом он мог протупить от пяти минут до часа.
В мире живой природы подобные замирания наблюдаются постоянно. Так ведут себя некоторые насекомые, рыбы и даже млекопитающие. Вот, скажем, скакал зайчик по полю, скакал — и вдруг застыл, встав на задние лапы. А чего застыл? Да бог его знает. Может быть, хищника учуял или просто решил помедитировать на горизонт, а то и поэтическую строку закончить. А богомол — тот вообще умеет в настоящий сучок превратиться и проторчать без признаков жизни на дереве целую вечность.
Александр зависал, когда его посещала «мысль», то есть идея будущего художественного произведения. А посещала она его всегда неожиданно и частенько в самый неподходящий для просветления момент. Например, он мог зависнуть на службе, во время важных переговоров. Поэтому с работ его гнали, хотя трудился он, в общем, честно, с полной отдачей. Однажды он завис во время близости со своей женой Шурой.
— Совсем обалдел?! — вскрикнула она, желая вцепиться в лицо мужа. — Не подходи ко мне больше, сволочь такая! Никогда! Писатель, блин!
Услышав это, Александр молча сел на край супружеского ложа, тупо уставился внутрь себя, посидел так с полчасика, а затем удалился на кухню записывать «мысль».
Когда-то Александр был «начинающим писателем, подающим большие надежды». Писал много, иногда печатался. Однако шагнуть на следующую ступеньку литературной карьерной лестницы он почему-то не смог. Да и не стремился особенно. Поэтому через двадцать лет творческой деятельности он, вместо того чтобы занять в писательской колоде хотя бы позицию валета, перепрыгнул с позиции девятки на позицию семерки. Но писать продолжал, невзирая на отсутствие какого-либо читательского внимания к своим опусам. Казалось, что ему это внимание, вообще, как говорится, «фиолетово».
Отупление Александра на семейном пиршестве окончательно выбесило шурина Санька. Он схватил писателя за шкирку, легко, словно огородное пугало, выволок в соседнюю комнату и захлопнул за собой дверь. К слову сказать, шурин Санек, в отличие от своего гашеного зятя, выглядел мужиком крепким и решительным.
Чего уж там за закрытой дверью произошло, никто так и не узнал. Но вышел Александр из соседней комнаты «огурцом», с чистой головой. У него был вид человека, очнувшегося после долгого летаргического сна, готового к активным действиям. Место заторможенного писателя занял шустрый крендель с цепким ушлым взглядом. Прямо чудо какое-то случилось!
— Ну, вот… — сказал Санек, швырнув в помойное ведро книжечку с мыслями и литературными набросками Александра. — А вы говорили! Совсем другое дело. Теперь жизнь наладится. Ладно, хорошего, так сказать, понемножку. Поеду я по делам. Пора мне…
Санек вышел в прихожую и завис, потому что забыл, какие у него дела и куда ему, собственно, пора. Он замер, напряженно собрав морщины на своем массивном лбу.
— А вы не знаете, куда я, воще, собрался? — задал он присутствующим нелепый вопрос. — Чего я должен дальше-то делать?
— Откуда же нам знать? — ответил вопросом на вопрос Сан Саныч. — Кстати, я тоже чего-то не могу понять, чего у нас дальше там по порядку. Саша, какие у нас планы?
Мама Шуры и Санька обалдело выпучила глаза. Все собравшиеся растерянно переглянулись.
— Харэ коматозить! Дела надо делать! — рявкнул Санек. — Что за мутотень? Пустота… Что происходит-то? Я воще не врубаюсь! До сейчашнего момента все понимаю и помню, а дальше ни черта не разберешь… Что дальше делать-то? А?
Шура испугалась и напрягла свой мозг, как это делает пробудившийся человек, пытающийся сохранить стремительно рассыпающийся сон. Казалось бы, вот он — сон, прямо перед тобой, под рукой, ан нет — близок локоток, а не укусишь, был сон да сплыл. Вот точно так же и понимание ближайшего и отдаленного будущего ускользало от Шуры, как шарики ртути из разбитого градусника. Не давало оно себя зафиксировать, это самое будущее, разбегалось в разные стороны.
— Что же нам делать дальше? — прокряхтел грузный Сан Саныч, отец Шуры и Санька. — Может быть, посоветует кто? Давайте, что ли, телик включим?
Включили. На огромном экране плазменного телевизора возникла аккуратно подстриженная головка модной ведущей новостей.
— Итак, — пролепетала она, — по поступившей к нам информации… Только что мы узнали… Главная новость последнего часа… Мы вынуждены сообщить…
Дикторша начинала проговаривать выдолбленные за годы работы фразы и никак не могла их закончить.
— Сегодня утром… бе-бе-ме-ме, — топталась она на месте, — только что стало известно… ме-ме-бе-бе…
Тут открылась дверь, и в дом зашел карапуз-третьеклассник Мишенька, сын Санька. Он как раз гостил в эти дни у бабушки с дедушкой.
— Вот я и пришел домой, — сказал он растерянно, — а что дальше? Пап, что дальше?
— Не задавай дурацких вопросов, — грубо ответил деловой отец. — Будто сам не знаешь… Вообще, чего ты встал, вон иди…
Куда должен идти Мишаня, папа, увы, не знал.
В доме стало тихо. Озадаченная семейка немного помолчала, посидела, а потом все встали и зачем-то подошли к окну.
Внизу, во дворе, также наблюдалась всеобщая растерянность. Дворник смотрел на свою мусорную тележку, не зная, что с ней дальше делать; респектабельный человек стоял перед открытой дверью роскошного автомобиля, то поднимая, то опуская ногу, видимо, отчаянно пытаясь ухватиться за стремительно убегающую цель намеченной поездки; детишки в песочнице с недоумением глазели на свои ведерочки и совочки; облака в небе замерли, не понимая, в какую сторону лететь дальше и рожу какого сказочного существа изобразить…
