Супрематические опыты Ксении Букши
1. Сюжет
Что связывает картины Казимира Малевича, климатические аномалии, кардиологию и комиксы? Если прочитаете роман «Чуров и Чурбанов», вы это поймете. Его герои, как и в сборнике рассказов Ксении Букши «Открывается внутрь» – наши современники, жители Петербурга. Люди небогатые, скорее даже бедные, неустроенные, несчастливые, с трудной судьбой, больные, одинокие старики, брошенные дети. Но если рассказы читаются мучительно тяжело, то роман – легко, с неослабевающим до конца текста интересом.
Автор переменил манеру изложения, а главное, нашел притягательную для читателя тему. В основе сюжета фантастическая теория синхронизации. По словам Ксении Букши, идею она вязла у Кена Кизи. Но у американского писателя речь идет о синхронизации мыслей, у нее – о синхронизации сердечных ритмов. По этой теории есть люди (синхроны). У них сердечные ритмы совпадают. Если к такой паре подключить больных с патологией сердца, они излечиваются. Достаточно просто поселить их в одной палате с синхронами на длительное время. Беда в том, что в случае смерти одного из синхронов подсинхроны (больные с патологией сердца) тоже погибают. Неожиданно выясняется, что в случае одновременной гибели синхронов подсинхроны не только выживают, но и выздоравливают. Сразу намечается этическая проблема: самопожертвование ради спасения. Но не слишком ли высока цена?
В романе мысль о синхронизации возникает неожиданно, очень естественно, по мотивам чисто романтическим. Чурову, влюбленному в однокурсницу Аги (Агнессу), хочется, чтобы их сердца бились в одном ритме. Поэтическая мечта, не более. А товарищи Чурова, студенты-медики, решили проверить эту идею на практике. К большому разочарованию Чурова, синхронности с сердцем Аги не нашли. Зато неожиданно совпали сердечные ритмы Чурова и Чурбанова. В последующих главах теория возникает уже как медицинская. К ней скептически относятся врачи, в том числе и Чуров, ставший кардиологом. Зато больные, их родственники ухватились за идею синхронизации, как за соломинку. Эта история, обрастая новыми деталями, создает и поддерживает напряженность сюжета и читательский интерес вплоть до финала.
2. Девочка не растет, собачка не стареет
Так недоносок или ангел,
открыв молочные глаза,
качается в спиртовой банке
и просится на небеса.
Николай Заболоцкий
Эти строки поэта выражают суть художественного мира, который создает Ксения Букша в «Чурове и Чурбанове». Больные люди в больном обществе. Очевидно поэтому критики называют прозу Букши «жестким реализмом». Вот и в аннотации к «Чурову и Чурбанову» (АСТ) читаем: «…жесткий реализм и лиризм, юмор и гротеск». Да, проза жесткая. Но Букша не реалист и никогда им и не была. А вот что она сама говорит о своих книгах: «В разных книжках у меня кусочки реальности разного размера. Например, в «Заводе «Свобода» я брала интервью у реальных людей, использовала их прямую речь. В «Открывается внутрь» местами тоже прямая речь есть, но меньше, и герои тоже не взяты напрямую из так называемой реальности. Ну а в «Чурове и Чурбанове» реальность накрошена еще мельче».
Дмитрий Быков назвал роман «Завод «Свобода» сюрреалистическим. С этим можно согласиться. Книга похожа на коллаж: воспоминания работников ленинградских заводов совмещены с условными персонажами. «Открывается внутрь» – истории болезней души и тела. Многие тексты явно экспериментальны. Краски сгущены до предела. По стилю книга ближе всего к экспрессионизму.
А что же с мелконакрошенными, по словам автора, кусочками реальности в «Чурове и Чурбанове»? Автор, кажется, совсем не заботится о психологических, реалистических мотивировках, даже о бытовом правдоподобии. Чуров и Чурбанов антиподы. Чуров – полноватый, рыхловатый, спокойный, рассудительный, даже флегматичный. Чурбанов – высокий, широкоплечий, импульсивный. Сначала действует, потом думает. У них не может быть синхронного сердечного ритма. Это очевидно любому читателю. Не надо быть медиком. Между тем, никакого читательского «не верю» не возникает. Если синхронизацию рассматривать метафорически (сильные поддерживают слабых), Чуров и Чурбанов в самом деле синхроны. Они оба обладают обостренным чувством справедливости и всегда готовы прийти на помощь. Школьник Чуров наклеивает бумажное черное сердце на дверь кабинета злой учительницы, которая затравила одноклассницу Чурова Сашу Улитину. Повзрослев, Чуров становится хорошим врачом-кардиологом и каждый день спасает своих пациентов.
Чурбанов, не оценивая соотношение сил, бросается спасать от бандитов незнакомую молодую женщину, защищает от вымогателей старую бабу Валю, избавляет от депрессии девушку-панка. Правда, столь экстремальным способом, что оба они едва остались живы. Поверить, что Чурбанов согласился на опасный медицинский эксперимент, легко. Сложнее с Чуровым. Как врач, он никогда в синхронизацию не верил. В отличие от одинокого Чурбанова, у Чурова жена и две дочери. Его внезапное решение принести себя в жертву не кажется убедительным.
История Байи изложена тоже без мотивировок, схематично. «Через полтора года их знакомства Байя полюбила Чурбанова и захотела жить с ним вместе. <…> Байя никогда не вернулась туда, откуда сбежала к сестре». Это похоже на комикс. Подпись под картинкой.
В романе есть очевидные несообразности. Чуров познакомился с Байей на последнем курсе. У нее уже была шестимесячная дочь Вика. Чуть раньше он завел собаку. Из текста можно заключить, что с тех пор прошло около пятнадцати лет. Но вот чудо: собачка не стареет, девочка не растет. Скупо набросанные автором детали поведения, речи, одежда Вики не оставляют сомнений: перед нами ребенок шести-восьми лет. Недосмотр автора? Не думаю. В «Чурове и Чурбанове» изобразительная манера Букши заметно смещается в сторону обобщения, схемы, абстракции.
3. Супрематизм
Я с детства не любил овал.
Я с детства угол рисовал.
Павел Коган
Помимо романов и рассказов, Букша написала биографию Казимира Малевича. Думаю, что ей близок метод этого художника – супрематизм, с его доминантами цвета, геометрических форм, композиции.
Цветовая палитра в книгах Букши однообразна, преобладают серые и черные краски. Их много и в последнем романе. Серое небо, серый тюль на даче Чурова, серые простыни в больнице, где проходят практику Чуров и Аги. Черная вода Невы, черные пальто и куртки бандитов, иссиня-черные волосы Байи. Но появились новые для Букши яркие, сочные, насыщенные краски: синяя, желтая, красная. Это и любимые цвета Малевича: «Красный квадрат», «Сложное предчувствие. Торс в желтой рубашке». У Букши – желтые квадраты окон, желтые пакеты в магазине, желтая луна, отражение которой в чашке похоже на кусок сливочного масла. Но самый важный цвет, конечно, красный. Красный – цвет крови, он объединил антиподов, Чурова и Чурбанова, ради спасения больных детей. А еще красный – цвет опасности. Стихия, шквалистый ветер и метель, которые внезапно обрушились на город, описаны в красноватых тонах. Наконец, «Редакция Елены Шубиной» выпустила книгу Ксении Букши в красной обложке. Это очень верное решение.
О супрематизме напоминает и пристрастие автора к геометрическим формам. В трех главах действуют безымянные бандиты: один – квадратный, другой – прямоугольный. В темноте ночи светятся квадратные окна хлебозавода. В квадрате неба висят провода. А еще квадратные плечи учительницы географии. Даже листья на дереве напоминают колесики от детской пирамидки.
Среди художественных средств Ксении Букши доминирует композиция. Не пейзаж, не портрет, не диалог. Именно композиция – ее фирменный знак. Букша строит роман очень рационально. С присущим ей чувством симметрии определяет порядок глав, эпизодов, расставляет персонажей. Слова «герой» Букша не любит. Противостояние Чурова и Чурбанова прослеживается от заглавия до финала. Главу «Чуров блюз» сменяет глава «Чурбанов блюз». Они меняются местами. То один, то другой выходит на первый план. Эпизодические персонажи создают эффект «старого знакомого». Появившись в первых главах и почти забытые, они неожиданно возвращаются в одной из последних. Саша Улитина появляется в первой главе и в четырнадцатой, Валентина Авдеевна – в первой и в двенадцатой. Это может показаться нарочитым, искусственным. На мой взгляд, демонстрация приема не снижает, а усиливает читательский интерес.
4. Место действия
«Я родилась в Ленинграде <…> если бы меня предоставили этому городу – просто оставили бы в покое <…> город и стал бы моим наставником, гувернером, духовником, ангелом-хранителем, другом. Но вышло не так».
Марина Палей, «Клеменс»
Ксения Букша родилась в Ленинграде в 1983-м. Советского времени почти не захватила, выросла и живет в городе, которому вернули историческое имя. Есть Петербург Пушкина, Гоголя, Достоевского, Некрасова, Крестовского. В XX веке Петербург – Петроград – Ленинград Блока, Ахматовой, Мандельштама.
Над башней рвался шар крылатый
и имя «Зингер» возносил.
Всего две строчки Николая Заболоцкого, и перед глазами сразу возникает знаменитое здание на пересечении канала Грибоедова с Невским проспектом. А есть ли в книгах Букши ее родной город? Критики уверяют, что есть. Но где? Есть скупо разбросанная по тексту топонимика Петербурга: Нева, канал Грибоедова, Московский вокзал, Пулковское шоссе. Но нет образа города, нет даже отдельных картин, описаний улиц, мостов, площадей. Мы не увидим ни Санкт-Петербурга, ни Петрограда, ни Ленинграда. «Пыльные окна, улица, пакет из-под чипсов рядом с переполненной урной, неоновая надпись «Деньги сейчас». Это питерская улица? Возможно. А возможно, это улица Екатеринбурга, Серова, Нижнего Тагила, Челябинска. «Чурбанов жил в ветхой двенадцатиэтажке среди грязей Юго-запада». И грязь везде найдется. Но что же тогда принимают критики за мрачную питерскую атмосферу? Ксения Букша в рассказах и романах описывает непригодное для жизни, обезображенное человеком пространство. Промзоны, ветхие, еще советского времени многоэтажки, ржавые гаражи, захламленные дворы, сырые темные подъезды, трещины на стенах и потолках. Но это не специфически питерская, а универсальная картина города.
5. Люди без лиц
Вот – в щели каменные плит
мышиные просунулися лица,
похожие на треугольники из мела
с глазами траурными по бокам.
Николай Заболоцкий
Вот такие же страшные, пугающие лица можно увидеть на рисунках Ксении Букши. Издательство «АСТ» включила их в книгу в качестве иллюстраций: «…я люблю рисовать, но предпочитаю не реалистичные фигуры, а почеркушки <…> какое-то уловленное движение, жест…» (Ксения Букша. Интервью агентству РИА новости 29 ноября 2019).
Так рисуют дети и современные художники. Мальчик Федя, один из персонажей романа, нарисовал на обоях свой портрет. Получился человечек с большой головой, квадратным туловищем, глазами-точками. И снова сходство с супрематизмом. Важнее суть персонажа, идея, схема, доминанта: мордатый полковник, белые (седые) волосы бабы Вали, низкий лоб, широкие плечи географички. Словесные портреты в романе лаконичны и гротескны: «Инга Ефимовна была выгоревшая врачиха, жестяная, страшная, с дырками вместо глаз». Букша редко рисует лица персонажей. Похожее на фарфоровую тарелку лицо Байи, скорее, исключение. Нет лиц даже у заглавных героев. Как нет лиц на картинах позднего Малевича: только головы и торсы. Букше важнее доминанта персонажей – их доброта и отзывчивость, а не зримые реалистические портреты.
6. Климат
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
<…>
Сердито бился дождь в окно,
И ветер дул, печально воя.
Александр Пушкин
Так и случится в романе. Действие будет развиваться под шум дождя и завывания ветра, а стихия обрушится на город именно в ноябре. Ненастье – единственный петербургский мотив в прозе Букши. Впрочем, еще больше ее интересуют глобальные изменения климата, природные аномалии. События третьей и двенадцатой глав развиваются на фоне аномально теплого октября. В текст включены сообщения о погоде, причем не только питерской: «…И о погоде, – доложил телевизор. Весь мир не без опасений следит за тем, что происходит с теплым морским течением в Атлантическом океане».
Погода играет существенную роль в сюжете. Природные катаклизмы предшествуют или сопутствуют важным событиям в жизни героев. «И вдруг то, о чем говорил профессор, обрушилось на него, как дождь, который отвесно лупил в асфальт двора и громыхал в жесть крыш и водосточных труб». Так впервые Чуров ощутил свой талант определять болезнь, ставить диагноз в самых сложных случаях. В финале романа внезапная метель, ветер, оставивший город без света, объединят Чурова и Чурбанова ради общего дела.
7. Мат или не мат, вот в чем вопрос?
В книгах Ксении Букши много нецензурной лексики. «Чуров и Чурбанов» не исключение. Любопытный казус: бандиты изъясняются вполне корректно. Самое грубое слово «сука», причем это последнее слово. Отравленный крысиным ядом, бандит умирает в страшных мучениях. А вы какое бы слово произнесли? Если, конечно, успели бы. В то же время вполне симпатичные Аги и Чурбанов, сначала влюбленные студенты, спустя годы, просто друзья, весело матерятся. Язык героев современен настолько, что начисто разрушает распространенный стереотип о воспитанных и старомодных жителях «культурной столицы».
Автор легко переходит на язык своих героев: «Есть много такого, что я могу «заценить» — типа, это очень здорово», «влюбившись в прозу Гюнтера Грасса — я в свое время залипла» (Интервью агентству РИА новости). «Так говорят на рынках», – сказал бы пастор Шлаг.
Может показаться, что между автором и героями почти нет дистанции. Но это не так. Дистанция есть, и значительная. Прочитайте ее рассказ «Кампоты Гуха» (из книги «Открывается внутрь»), не пожалеете. Живые характеры, смешные диалоги, заразительный оптимизм. Все, чего так не хватает «Чурову и Чурбанову». Для депрессивной прозы Ксении Букши «Кампоты Гуха» очень неожиданный рассказ. Так светится серебряная монетка сквозь мутную воду городского фонтана.
