В рамках проекта «Наша Победа»
Олег Лекманов: Самая правдивая книга о Великой Отечественной войне
Наверное, самое правдивое и впечатляющее о войне из того, что читал я – это страницы так называемых «не-мемуаров» великого русского филолога Юрия Михайловича Лотмана (в интернете их можно прочитать вот здесь: https://www.ruthenia.ru/lotman/mem1/Lotmanne-memuary.html). В них, с одной стороны, рассказываются всякие не парадные вещи о войне (большой кусок, например, воспевает безвестного гения, который придумал эффективное средство избавления от вшей), а с другой стороны – Лотман абсолютно не упивается низкими и, зачастую, страшными подробностями. В его тоне сочетается деловитость участника событий и интерес к этим событиям историка, еще до того, как микроистория вошла в моду, хорошо понимавшего, что главное – в деталях. А еще Лотман был очень остроумным рассказчиком, иногда – беспощадно остроумным. Не удержусь и приведу здесь одну из своих самых любимых коротких историй из «не-мемуаров»: «Провожали нас торжественно. Перед погрузкой нас выстроили около вагонов и командир эшелона объявил, что с прощальным словом к нам обратится старый питерский пролетарий. Слово это я запомнил на всю жизнь как «Отче наш»: «Ребята! Гляжу я на вас, и жалко мне вас. А пораздумаю я о вас, так и… с вами!» «По вагонам!» – взревел командир, и мы отправились в путешествие, которое оказалось долгим».
«Наконец, я получил приказ явиться в военкомат. Все казалось очень простым и прозаичным. Все знали, что приближается война, но как-то лихорадочно старались об этом не думать. Все, по крайней мере в моем кругу, непрерывно веселились, а в кинотеатрах шел фильм «Если завтра война» (1938), и все пели песню с тем же названием. И фильм, и песня были очень бодрые:
Если завтра война.
Если враг нападет,
Если тучею черной нагрянет…
Основной ударной силой в будущей войне представлялись тачанки. Фильм кончался праздником победы после войны: с экрана на нас смотрели популярные актеры (на войне, которая шла на экране, конечно, никто из них не погиб), а за спиной у них пылал фейерверк победы. Такой представлялась нам война. Такой, да не такой. Мы все читали «На западном фронте без перемен» Ремарка и «Прощай, оружие!» Хемингуэя и достаточно много слышали и говорили о мировой революции, о второй всемирной войне. И как-то усердно об этом забывали.
Это чувство напоминает мне следующее, лично пережитое: летом сорок второго года нам довелось вырываться из окружения. Мы вытаскивали с собой наши орудия, которые везли трактора. За минуты — не могу сказать, сколько их было, может быть пятнадцать, может быть сорок, — убило двух трактористов, на их место садились новые (тракторист не мог прижаться к земле, находился практически без зашиты на своей медленной, шесть-восемь километров в час, и неуклюжей машине). Трактора были гражданские, мы их до этого реквизировали в колхозе. Такое же чувство надвигающейся угрозы и вместе с тем желание забыть о ней было, помню, за несколько минут до начала прорыва. Мы все лихорадочно уснули «про запас», ощущая, что этот отдых нам еще потребуется. То же самое было и перед войной: все, не говоря этого, чувствовали, что эти минуты нам еще понадобятся. Все торопились веселиться.»
Артур Гиваргизов: Самая важная книга о Великой Отечественной войне.
Виктор Астафьев «Прокляты и убиты»
«…все, кто сеет на земле смуту, войны и братоубийство, будут Богом прокляты и убиты.»
Виктор Астафьев «Прокляты и убиты»
Сегодня, думаю, прочитавшим неоконченный роман Астафьева «Прокляты и убиты», станет понятнее, почему среди нас — потомков победителей — немало по-фашистски бесчеловечных. Жестокость невозможно пересилить жестокостью, «мы» проигрываем жестокости и страху, всё отступаем и отступаем. «Прокляты и убиты» — книга сопротивляющихся.
«Ребята – вчерашние школьники, зеленые кавалеры и работники — еще не понимали, что в казарме жизнь как таковая обезличивается: человек, выполняющий обезличенные обязанности, делающий обезличенный, почти не имеющий смысла и пользы труд, сам становится безликим, этаким истуканом, давно и незамысловато кем-то вылепленным, и жизнь его превращается в серую пылинку, вращающуюся в таком же сером, густом облаке пыли».
« – …В военном округе начались показательные расстрелы. По-ка-за-тель-ные! Вос-пи-та-тельные! Рас-стре-лы! Понял?
– Что за чушь? Как это можно расстрелами воспитывать?
– Воспитывать нельзя, напугать можно. Средство верное, давно испытанное и белыми, и красными. С этим средством в революцию вошли, всех врагов одолели».
Михаил Гиголашвили:
Думается, что в книгах о войне важны, прежде всего, произведения фронтовиков, которые на себе испытали это вечное проклятие человечества. Я не могу назвать одной книги, но могу перечислить тех авторов, которые сформировали во мне представление о войне – это Бондарев, Бакланов, Быков, Воробьев, Астафьев, Васильев, Некрасов, Никулин. Нет одной книги – есть вал фронтовой прозы, где важны и многозначны все детали, что порождены кошмаром войны, особенно – из уст очевидцев и участников. В сочетании с мастерством имеем пласт литературы, который будущие поколения будут изучать так, как мы изучаем время Пушкина или Гоголя по их творчеству.
