Отрывок из романа
Марина гнала Милку и Краснуху в стадо. После гулянки у Аманбеке она проснулась с тяжелой головой и в дурном настроении, поэтому Милкиному теленку, который норовил идти своей дорогой, то и дело доставалось от нее большой палкой по хребту. Возле детской площадки он все-таки отстал от матери.
— Да что же ты за козлина такая! А ну иди сюда! — крикнула Марина и, подскочив к теленку, огрела его по гулкому боку.
Тот лишь глубже закопался мордой во что-то белое. Запыхавшись, Марина наклонилась над пакетом, над которым теленок равномерно работал челюстями. Внутри лежали нетронутые куски мяса и белые комки — остатки сухого творога. Неподалеку грудилось что-то большое. Увидала знакомую полосатую рубашку, собравшуюся на спине горбом. Чуть сдвинула со лба платок, который повязывала во время утренней дойки и снимала только после вечерней, и потерла пальцем разболевшийся висок.
— Эй, ты живой? — громко спросила Марина, решив, что это какой-то загулявший гость со вчерашней свадьбы.
Она сделала несколько шагов в сторону лежавшего и вздрогнула. Это был Серикбай. За ночь он стал похож на вырезанную из дерева куклу. Не решившись подойти, Марина потыкала в него палкой: деревянный Серикбай не шевельнулся. Огляделась и, легонько постучав по бокам теленка, погнала его к Милке и Краснухе. Как назло, дорогой ей не встретился никто из молодых, кто мог бы быстро донести до Аманбеке печальные новости. Отогнав коров в стадо, она снова прошла через детскую площадку и, убедившись, что Серик на месте, свернула к дому Аманбеке.
Аманбеке сидела за сепаратором и смотрела в одну точку. Вид у нее был такой, будто она уже знает о смерти брата и скорбит по нему.
— Серикбай… он… — начала Марина, но тут же замолкла, пытаясь отдышаться.
— Его нет здесь, — отчеканила Аманбеке, не поднимая глаз на гостью.
— Я знаю, он недалеко от детской площадки лежит. Мертвый.
Аманбеке нахмурила брови и посмотрела в глаза Марине.
— Ты так пошутить решила с утра?
Марина ничего не ответила, только помотала головой. Аманбеке неожиданно резко поднялась с места, чуть не опрокинув сепаратор, и скрылась в доме. Через минуту оттуда выскочил Тулин и, не поздоровавшись, рванул за ворота.
Марина заглянула в бидон под сепаратором и вскинула брови. Все соседи удивлялись, что из молока полудохлой коровы у Аманбеке получаются такие густые сливки. По краю бидона разгуливала, словно тоже прицениваясь, уже подмочившая лапки в молоке жирная муха. Марина огляделась, не смотрит ли кто за ней, щелбаном отправила насекомое в белый мушиный рай и, потянув дверь, вошла в дом.
Айнагуль сидела рядом с ребенком и, держа на коленях кастрюлю, взбивала масло. Аманбеке нарезала круги вокруг невестки. Завидев Марину, она схватилась за сердце и плюхнулась в подушки на пол.
— Нет, ну как он мог! Именно сейчас!
— Наверное, он не специально, — ласково произнесла Марина.
Аманбеке смерила ее презрительным взглядом.
— А ты и рада! Прилетела, как стервятник. Ждешь, когда и меня головой на запад уложат?
— Ойбай, совсем понесло! — вскинула руки Марина и уронила их обратно на живот. — Если бы я была такой плохой, как ты говоришь, наверное, вчера бы потребовала, чтобы ты долг вернула.
— Да вернем мы тебе твои деньги, не переживай, — отрезала Аманбеке. — Благо место на кладбище куплено, да и склеп построен.
— Когда успели? — удивилась Марина.
Она считала, что в поселке только богатые заранее скупают места на кладбище, а уж склепы возводят и подавно после похорон.
— Так он Маратика все мечтал выкопать с русского кладбища и захоронить на правильном мусульманском. Потому и место купил заранее для двоих. А склеп… Да у Тулина кирпича на мясокомбинате завались. Старый хозблок недавно снесли.
— Так это и дом можно построить с кирпича?
— Ох ты и прошаренная, Маринка! Всюду свою выгоду ищешь, — впервые со вчерашнего дня улыбнулась Аманбеке. — Это же с бойни кирпич, оно тебе надо, жить с такой аурой?
— Ну, братца твоего это не смутило, — сказала Марина и тут же пожалела, подумав, что Серикбая, который похоронил наследника, меньше всего волновала аура скотозабойника.
— Да и ты сравнила, склеп и дом. Под твои запросы целый мясокомбинат разобрать пришлось бы по кирпичику.
Женщины заулыбались, и на миг показалось, что ничего страшного не произошло.
Айнагуль сумрачно сдвинула брови, замерла над кастрюлей с желтоватой массой: значит, симпатичный горбоносый дядька, который еще вчера снимал с нее ритуальный белый платок, теперь мертв. Розовощекий Асхатик перевернулся, сел в подушках, скуксился и захныкал. Будто чужой рукой Айнагуль намазала хлеб то ли еще сметаной, то ли маслом, сверху густо посыпала сахаром и дала сыну. Асхатик моментально измазался. Аманбеке и Марина снова заулыбались, на этот раз малышу.
— Какой красивый сынок у тебя, Айнагуль! — сказала Марина и по пути к двери вежливо добавила: — В родителей пошел. Ладно, забегайте, если что. Буду дома.
Айнагуль поймала взгляд Марины в засиженном мухами зеркале и благодарно кивнула. Затем всмотрелась в свое отражение. Ей казалось, что за эту ночь, когда умер Серикбай, а она сама стала женой Тулина, что-то должно было измениться в ее лице. Но ни морщин, ни седых волос не появилось. Белое лицо, как и раньше, светилось здоровьем.
Вдруг навалились тягостные воспоминания прошлой ночи. Вот она полощет в тазу гору жирной скользкой посуды, которая все равно остается сальной и липнет к рукам.
Вот Тулин впивается ей в шею долгим поцелуем, как вампир. И вот он уже сверху, тяжелый, сопящий. В нос забивается запах волосатых подмышек. Когда все закончилось, Айнагуль тоже почувствовала себя грязной посудиной. Теперь ей тоже не отмыться. Может быть, это даже свойство вещей и людей этого дома. Но Айнагуль не собиралась сдаваться, она перелезла через тушу законного теперь мужа, который всхрапывал и присвистывал, будто громадный толстый младенец, и пошла мыться сама и заканчивать с посудой.
Айнагуль вытерла Асхатику мордочку и ручки, прижала к себе притихшего малыша и запела песенку из своего детства:
Мой аул уехал вдаль —
Увела судьба лихая наш народ
От родных степей…
На душе моей печаль:
От родителей уже который год —
Никаких вестей…
Заснувшего сына Айнагуль уложила на корпе и сама прилегла рядом, подстраиваясь под его дыхание. Очнулась от криков Аманбеке, тихонько, стараясь не задеть сына, встала и подошла к окну.
Тулин ловил неуклюжими лапами виляющую струю из чайника. Аманбеке поливала ему, иногда сплескивая себе на ноги.
— Да я откуда знаю причины? — огрызался Тулин. — Лежал мертвый. Без признаков жизни, так, кажется, доктор из труповозки диктовал студентишке. Видела бы ты лицо этого ботана, зеленое, как у трупа.
Тулин хихикнул.
— И что, они его не забрали? — Аманбеке про студента было совсем неинтересно.
— Не забрали, справку только дали о смерти и сказали везти на вскрытие и потом уже в морг, пичкать формалином, вазелином или чем там фаршируют трупаков?
— Ойбай! — содрогнулась Аманбеке. — Еще чего не хватало!
— Я то же самое, мать, сказал. — Тулин потряс руками, разбрызгивая капли. — Поэтому мы его с Булатом в квартиру увезли, он сейчас поехал за гассалом, чтобы труп обмыть, а я тебе вот рассказать.
— А как они в квартиру попадут?
— А я им ключи оставил.
— Ойбай! — Аманбеке криво поставила чайник на чурбачок и встала руки в боки.
— А ты думаешь, кто-то украдет его тело?
— Тело нет, а вот заначку его вполне, — отрезала Аманбеке.
— Ладно, я поем и сам поеду.
— Потом поешь.
— Да щаз, я с утра голодный. Жрать охота.
— А мясо ты притащишь с работы на похороны? — спросила Аманбеке чуть потише, и Айнагуль почти высунулась из распахнутой створки, чтобы подслушивать дальше.
— Да я на свадьбу сколько натаскал, на меня уже косятся. Свою резать будем.
— Как свою?! — Аманбеке схватилась за сердце, и на ее лице проступил ужас, которого Айнагуль не заметила утром, когда пришла Марина с плохими новостями.
— Сходи к соседям за подмогой. Я поем быстро, а как Буренка вернется с пастбища, разделаю ее. Двух мужиков мне хватит.
Аманбеке промокнула платком повлажневшие глаза и исчезла за воротами.
Айнагуль на цыпочках отошла от окна, взглянула на спящего Асхатика, позавидовав его крепкому сну, и прошла на кухню ровно в тот момент, когда туда шумно ввалился Тулин. Увидев жену, он хищно улыбнулся, вывалив язык с отпечатками зубов. Край его был похож на шапку патиссона. Айнагуль бросилась кормить мужа вчерашними мясными остатками.
Ел он молча и жадно. Как пес. Словно в любой момент тарелку могли отобрать. Закончив, ковырнул ногтем между зубами и, облизав пальцы, смачно рыгнул.
— Что стоишь над душой? — зыркнул он на Айнагуль. — Посидела бы, поговорила с мужем.
Айнагуль отступила в дальний угол кухни, где на стене темнело жирное пятно, натертое Тулином.
— Асхатик может проснуться, я слежу, — пробормотала она.
— Хороши, конечно, твои родители, ничего не скажешь. — Тулин подпер кулаком массивную челюсть. — Но ничего, у тебя теперь муж есть. Уж кто-кто, а я решу вопрос. Дядя, видишь, какой подарок сделал нам на свадьбу? Самый лучший!
— Какой? — Айнагуль нахмурилась, вспоминая, как Булат записывал подарки в тетрадку.
— Да то, что помер! — усмехнулся муж. — Вот бы и твои родители последовали его примеру.
Айнагуль прикрыла рот рукой, запечатывая слова ужаса и гнева.
— Да шучу я, чего ты изображаешь тут из себя? Не нужны нам подачки. Корову повалим, дядьку похороним да поедем на квартиру, там деньги в каждую щель затолканы. Хоть подтирайся!
— Может, тогда и не надо резать Буренку?
— Надо. Пока негде мяса взять. А как заживем, так и получше этой дохлятины купим. Да и зачем нам в квартире корова? Где ее там держать, в туалете, что ль? А мясо я и с работы таскать могу. Молоко на рынке будем покупать.
Тулин задумался, полуприкрыв глаза: видимо, мысленно он уже разгуливал по рынку с пачкой дядиных денег в кармане.
— Самое лучшее, — хвастливо добавил Тулин, подтвердив догадки жены.
Затем он медленно встал и грузной горой пошел на Айнагуль. Она часто заморгала, но с места не сдвинулась. Ей показалось, что он снова вцепится в ее шею. Удивилась, что ничего не чувствует. «Никакой он мне не муж, чужой человек».