Алексей Колобродов, “Об Солженицына”. ИД “Городец-Флюид”, Книжная полка Вадима Левенталя, 2020 год.
Сначала немного о том, почему появление такой книги (и, надеюсь, впоследствии других разных книг такого рода) назрело.
1. Затянувшееся отсутствие традиционных для нашей страны значимых литературных и окололитературных полемик не о конкретной книге или стихотворении, но о чём-то большем. Полемик, часто перерастающих в общественные. Такого рода выступления в последнее время (за последние лет двадцать точно – всё-таки в девяностые жили и писали большие критики, чьё становление пришлось на Советский Союз) стали манифестами, не предполагающими ответа и диалога в принципе. Либо постами где-нибудь в фейсбуке, когда уже непонятно, серьёзно автор или нет, а комментарии к ним – такие насквозь ироничные, что уже неважно, добродушна эта ирония или злобна.
2. Необходимость осторожного переосмысления литературных иерархий с учётом нынешнего дня. Не покидает ощущение, будто поствоенная отечественная литература оценивается и поныне по гамбургскому счёту многолетней давности. Деревенщики-горожане, официоз-диссиденты, советчики-антисоветчики и так далее. Были писатели, да… Всё это замечательно, но вот новых размышлений именно об их книгах, об их приёмах, новаторстве или вторичности и, главное, о том, каким видится их масштаб “на расстояньи”, с высоты сегодняшних лет – ничего этого отчего-то нет. Литератор застывает на вершине своей былой славы – и высится там соляным столпом. Ни вверх, ни вниз. Время будто перестало расставлять всё по своим местам, как это было с Бенедиктовым, Надсоном или “Ключами счастья”. Алексей Колобродов говорит о несколько потускневшей в последнее время фигуре Набокова. Давайте же поговорим о Пригов или Горчеве, например, пусть и времени немного прошло – каков их масштаб? На самом деле, это очень интересная и важная, пусть и опасная стезя – не ниспровергнуть, но попробовать понять, как изменилась роль того или иного классика в нашем сознании. Какое место он занимает сейчас.
3.Наконец, нужно попробовать понять причины нашей окололитературной тишины. Увы, масштабные дискуссии такого рода сейчас маловероятны в том числе и по причине невовлеченности в них, как говорили раньше, “широких народных масс”. Хорошо ли, плохо ли, но далёкий от литературных кругов человек игнорирует литдискуссии любого толка как совсем чужеродные, никак его не касающиеся. То ли художники сейчас “страшно далеки от народа”, то ли, увы, Россия стала менее литературоцентричной страной. Будем надеяться, временно. И ждать – всё было, а значит, может и повториться:
“Средний советский провинциальный человек, не только технический интеллигент, но и рабочий, и служащий, был – это сегодня кажется социальным чудом – неплохо образован: почитывал “Иностранку”, выбирался в столицы на концерты и премьеры, откуда-то знал гениев, не поощрявшихся властью, и мог толково рассуждать о хороших стихах. Примерно на уровне нынешних кандидатов филологии”.
Оттого симптоматично, что книга “Об Солженицына” вышла именно в серии “Книжная полка Вадима Левенталя”. Там обычно выходит не только всё самое молодое и свежее, но часто и наиболее радикальное, контркультурное, что есть в нашей литературе.
Литературная критика с приглашением к общественной дискуссии стала почти андеграундом. Замечательно.
А ведь в статьях Алексея Колобродова (“Об Солженицына” – именно сборник статей) столько наживок! Спорь, предлагай, отвечай – только не молчи.
Например, про возможную четвертую волну русской литературной эмиграции. Ей, по Колобродову, как и четвёртому Риму – не бывать. Разве в пародийном виде. Но как же этот, в Швейцарии? И этот, в Израиле? А Берлин? А вот же ещё…
Или вот. В самом начале эссе об Ахматовой приглашение к важной и интересной дискуссии пробрасывается тактично и аккуратно:
“В слишком знаменитом двустишии из поэмы “Реквием” –
И если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне, –
может быть, впервые в столь декларативной форме появляется фразеологизм “эта страна”, через много лет ставший визитной карточкой отечественных западников и прогрессистов, своего рода видовым признаком”.
Какой простор и для филолога, и для историка литературы, да и для общественного, как сейчас говорят, дискурса. Ведь так и задумано автором, чтоб можно было “вносить свои предложения”. Подключайтесь!
“Читал 5 том Кюстина. Книга эта действует на меня, как пытка, как камень, приваленный к груди… И это страшное общество, и эта страна – Россия…”
Это Герцен, дневники от 10 ноября 1842 года.
Нас приглашают к дискуссии, а мы упираемся. Грустно всё это.
Но причины для оптимизма есть.
Во-первых, как ни парадоксально, косвенно способствует возрождению культурных дискуссий именно фигура Александра Исаича. Вот уж, натурально, равнодушных нет – о его книгах и личности продолжают вестись споры, зачастую гротескные и хармсовские, как положено. Не остаются в стороне ни заслуженные литературоведы, ни обыкновенные люди. Так победим?
Ну а во-вторых, сама книга Алексея Колобродова видится если не прологом к циклу, то первой его частью. Её герои – Набоков, Ахматова, Высоцкий, Галич, Довлатов, Солженицын, Пугачёва, да и Пелевин во многом, да и товарищи, осмысляющие “тоталитарное наследие СССР” – фигуры века двадцатого. Не до конца осмысленные, в известном смысле вневременные – но всё же. Из двадцать первого века, помимо того же Пелевина, в книге присутствуют режиссёр Юрий Быков и рэп-батлы. О литературе двадцать первого века ещё писать и писать – уверен, Алексею Колобродову и о ней есть, что сказать. Будем ждать.
Может, хотя бы тогда копья поломаем? Как нормальные люди.
