В рамках проекта «Наша Победа»
Это роман Владимира Богомолова «Момент истины», книга с парадоксальной судьбой. Я вот даже сейчас в растерянности остановился, взявшись перепроверять какие-то факты – и сразу же запутавшись даже в вопросе, а как книга называется теперь. Менее удачное «В августе 44-го…», которое всегда шло в скобках и как бы подзаголовком, теперь считается единственным названием; оказывается, Богомолов переименовывал роман еще несколько раз; ну, ок. И эта неопределенность как-то очень сочетается со всем, что было связано с именем автора в последние годы: писатель, считавшийся затворником, ушёл в 2003 году.
Так вот, книга с парадоксальной судьбой; с одной стороны – счастливой. Многие знаковые романы о войне, в том числе – признанные образцы той лейтенантской прозы, расцвет которой пришелся как раз на 70-е, не могли похвастаться тем, что стали знаменитыми. «Быть знаменитым некрасиво»? Кажется, пастернаковский полуупрёк лейтенантская проза, как остров «нравственного выбора» в море поздней советской литературы, могла адресовать «Моменту истины» – как редкому в этом корпусе тексту, который по современным меркам эксплуатировал «жанр». Не случайно режиссер Витаутас Жалакявичюс погорел на том, что в те же 70-е начал снимать фильм по «Моменту истины» как вестерн. Госкино увидело расхристанных офицеров, развязных, шикарно-небритых, и закрыло фильм. Тотальный дефицит «жанра». Да, ковбойский «Момент истины» родился как роман, беззастенчиво готовый быть знаменитым.
С другой стороны… Сейчас даже и не поймешь, что ударило по славе этой важной для 70-х – 80-х годов книге таким образом, что в XXI веке она оказалась странно скомпрометирована, по крайней мере, почти выключена из контекста той самой поздней советской «правды о войне». Отчасти, наверное, как раз балансирование на грани «жанра». В сторону боевика ее легонько подтолкнула экранизация 2000 года – по тем временам довольно громкая. Начиналась эра блокбастеров. Массовый кинематограф должен был ее с чего-то начинать. В городских легендах о том, как перезахоранивали Гоголя, есть полуанекдот о том, как кто-то из советских писателей прихватил из гроба гоголевские сапоги: они-де неплохо сохранились, а в начале 30-х в Москве царил дефицит, было не в чем ходить. Таким же абсурдом веет от истории о том, как российское кассовое кино, только что родившись (или очнувшись), в дефиците приключенческих сюжетов схватило как «сапоги Гоголя» важную русскую книгу.
Странно ударила по «Моменту истины» ситуация с самим Владимиром Богомоловым. Посмертно он стал объектом «разоблачений», его военную биографию пытались объявить сфальсифицированной. Я ставлю кавычки без интонаций неприязни. Я не знаю, что правда. Пожалуй, правда в том, что Владимир Осипович был человеком нелюдимым, сложным и склонным к мистификациям. Многое в обстоятельствах своей службы в СМЕРШе он запутал сам. Многое пытались опровергнуть после 2003 года. Автор, возможно, не тот, за кого себя выдавал? В других обстоятельствах этот флер мог бы сыграть в пользу «шпионского романа» (если уж, сдавшись перед экранизациями, рассматривать «Момент истины» так), но здесь получилось, скорее, «то ли он украл, то ли у него украли»… Читателя все эти неясности немного отпугнули, возможно, именно потому, что литература о войне, литература именно тех лет (потому что могла появиться и другая, и появляется, и пожалуйста – здесь нет табу ни для каких «попаданцев») – литература нравственного выбора.
Вообще, я хотел писать как раз о мистификациях (но обнаружил, что превысил установленные «Юностью» рамки уже раза в три). О том, как ловко Богомолов запутал всех со своим то ли документальным, то ли квазидокументальным пластом в «Моменте истины», со всеми этими шифровками, сводками и донесениями. С вопросом, взято ли это из закрытых архивов СМЕРШа (с нарушением всех инструкций), или так виртуозно придумано, разбирались и спецслужбы, и критики с того самого 1974-го, когда роман, всего-то через 30 лет после описываемых событий (с нынешней дистанции – это совсем ничего), появился в «Новом мире». Я прочитал несколько публикаций на эту тему, и всё равно ничего не понял. Да, Богомолов умел запутать следы. В последнее время мне очень интересен жанр, который в кинематографе назвали «мокьюментари», и было бы честно объявить одним из его родоначальников в нашей культуре – Богомолова с его шифровками. Если однажды поставить точку в путанице с их подлинностью или вымышленностью. Если вообще надо ставить такую точку.
Но полюбил эту книгу я не за шифровки, а… Это память из детства. Книга как-то очень вовремя «зашла». Лет десять-двенадцать – время, когда мы еще часто гуляли с папой, и он много рассказывал. И про любимые книги. Так живо и увлекательно их описывал – что, кажется, раскисший ржавый лес, начиненный минами и трупами, этот антураж «Момента истины», я представлял лучше, чем когда уже чуть позже сам читал роман. Чаще всего то, что папа так горячо «рекламировал» по подростковой и юношеской памяти, уже не читалось: тускнело за десятилетия, как «Проданный смех», или было слишком приукрашено, как «Трое в лодке». Или оказывалось мусором: папа периодически находил и радостно приносил какую-то букинистическую шпионскую бульварщину, а, открыв потом условные детективы Аркадия Адамова, сам был в тихом ужасе. «Момент истины», да, пожалуй, «Звездный билет» (мне важно упомянуть это в «Юности») – то, в чём мы совпали. Я много слышал от папы о романе Богомолова, лет в 13 – 14 сам с восторгом и увлечением читал и перечитывал, помню не очень много, но это, получается, и какая-то моя детская память тоже. Поэтому в дни юбилея Победы хочется вспомнить добрыми словами и этот роман, и его автора.
