Новинки литературы нон-фикшн:
Джон Селларс «Философия безмятежности. Тетрафармакос Эпикура» (Альпина нон-фикшн)
Преподаватель философии Лондонского университета и младший научный сотрудник Колледжа Вольфсона (Оксфорд) Джон Селларс написал небольшую, но очень важную и интересную книгу об эпикурейской философии. Согласно расхожему мнению, эта философия базируется на принципах гедонизма и ставит во главе всего наслаждение. Но есть нюанс. Дело в том, что наслаждение Эпикур понимал совсем не так, как может показаться на первый взгляд, смысл его учения — в привычке довольствоваться малым и отказе от лишнего — атараксии, или безмятежности. Селларс подробно объясняет суть учения Эпикура — тетрафармакоса (четверолекарствия), рассказывает, в чём была суть разногласий между стоиками и эпикурейцами («Если стоики выступали за воспитание добродетели и считали, что природа устроена разумно и в ней царит порядок, то эпикурейцы отстаивали идею удовольствия и видели окружающий мир порождением случайности и хаоса»), и наконец подводит нас к главе с интригующим названием «Объяснение всего».
Тетрафармакос — это принципы эпикурейской философии:
не нужно бояться богов, не нужно беспокоиться о смерти, благо в отказе от лишнего и наносного легко достижимо, а зло легко переносимо.
Изменить общество при помощи разума невозможно, и зло непобедимо. Задача истинного философа – научиться не замечать хаос и обрести гармонию. Как тут не процитировать блёрб Ленина на роман Горького «Мать»? «Очень своевременная книга».
Виктор Франкл «О смысле жизни» (Альпина нон-фикшн)
В эту книгу вошли впервые публикуемые на русском языке три лекции, которые всемирно известный психотерапевт и философ прочитал в 1946 году в Народном университете Вены. Вопрос о смысле жизни – ключевой для жизненной философии Франкла, основателя логотерапии («исцеления смыслом») и третьей венской школы (после психоанализа Фрейда и индивидуальной психологии Адлера). В 1942 году Виктор Франкл с семьёй были депортированы в концентрационный лагерь Терезиенштадт, где он вёл тайную работу с заключёнными, помогая им преодолеть первоначальный шок и поддерживая на ранних этапах пребывания в лагере. От того, сможет ли узник обратиться к смыслу жизни, зависел результат психотерапии. По мнению Франкла, в стрессовых ситуациях вопрос, который нужно себе задавать, звучит не как «Чего я хочу от жизни?», а как «Чего жизнь хочет от меня?». По сути, это и есть цель, ради которой стоит жить, тот самый образ будущего, который есть, например, в лагерной прозе Солженицына, и которого нет у Шаламова. Концлагерь – ужасающий опыт, который обнажает человеческую самость и позволяет встретиться с самим собой, эта встреча зачастую пугает, но она необходима. «Удовольствие само по себе никоим образом не может придать смысл бытию… Счастье не может, не должно и не смеет быть целью, оно лишь последствие».
Расселл Джонс «Как работают наши чувства» (Синдбад)
Помните бессмертную цитату из фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён»: ««Бодры» надо говорить бодрее, а «веселы» – веселее»? Вот книга Джонса именно об этом: как веселье сделать веселее, еду – вкуснее, запахи – ярче, а физические упражнения – легче. И всё это при помощи сенсорики. Эта книга, по сути, и есть сборник сенсорных рецептов по улучшению повседневного качества нашей жизни. Почему даже дешёвое вино, которым мы наслаждаемся в отпуске, кажется нам приятным и вкусным? А в повседневной рутине мы чувствуем совсем иной вкус: «Вино осталось точно таким же; это все остальное изменилось. Вы уже не расслабляетесь в приятном тепле послеполуденного провансальского солнца. Вас больше не окружают те звуки, запахи и краски, которые создавали очарование, отложившееся в памяти; а ведь именно окружающая обстановка и эмоциональное состояние изменили тогда ваше восприятие и сделали вино таким вкусным». Случайные на первый взгляд факторы меняют наше восприятие тех или иных вещей: цвет кружки может влиять на вкус напитка, а цвет стен в комнате – на ощущение времени. Хруст вафельного рожка с мороженым воспринимается нами только на слух – если мы не слышим его, значит, он не хрустит. Джонс показывает, как с помощью вполне нехитрых действий можно создать себе более комфортные условия жизни и добиться более ярких ощущений. Наши органы чувств работают комплексно: осязание оттеняет вкус, а зрение – запах. Если их задействовать в едином синестетическом восприятии, чувства способны усиливать друг друга — это называется супераддитивным эффектом. Рассел Джонс показывает, как им можно пользоваться.
Сара Бьязини «Моя небесная красавица. Роми Шнайдер глазами дочери» (Редакция Елены Шубиной)
Не столько автофикшн, сколько исповедь французской актрисы Сары Бьязини, которую она пишет для своей дочери Анны, рассказывая ей о собственной матери – кинозвезде Роми Шнайдер. Она умерла, когда Саре было всего 5, потеряв за год до этого своего 14-летнего сына. Эта книга – не сведение счётов, как это часто бывает (вспоминается «Моя мать Марлен Дитрих» Марии Рива) и не байопик. Это неспешный и очень искренний путь к себе: здесь и воспоминания, и размышления о матери, и о ролях и сценариях, и отповедь сплетникам, и разговор с совсем маленькой дочкой. Книга, которую равно интересно будет читать и поклонникам Шнайдер, и тем, кто мало о ней знает – в этом случае это будет начало пут знакомства с многочисленными её ролями.
Составитель серии «На последнем дыхании», в которой вышла книга, Сергей Николаевич пишет: «Книга Сары Бьязини — образец “новой чувствительности” в современной литературе. Открытые эмоции отныне не в почете. Все резкости намеренно приглушены. Никаких жестких противопоставлений. Все построено на полутонах. Ключевые слова — “деликатность”, “сдержанность”. И в этом тоже слышится тайная полемика со страстями, которыми были переполнены фильмы и жизнь ее матери. Почти ничего земного, все только небесное».
Чарльз Харрис «Питч всемогущий» (Альпина нон-фикшн)
Практическое руководство по подготовке и проведению питчингов, которое поможет избежать типичных ошибок новичков и доказать, что ваш сценарий достоин экранизации. Автор – английский писатель и сценарист с большим опытом – рассказывает о том, что самого по себе блестящего и проработанного сценария недостаточно, потому что за несколько минут его трудно оценить адекватно. Даже идеальный сценарий нуждается в качественном, кратком и интересном представлении. Фактор случайности, конечно, никто полностью исключить не может, но всё-таки у человека подготовленного гораздо больше шансов на успех в этом деле. Как представить проект художественного фильма и чем он отличается от питча документального проекта? Как правильно написать сценарную заявку? Как выйти на контакт с продюсером? Как реагировать на вопросы и замечания? «Питч всемогущий» поможет вам чётко понять алгоритм действий и тем самым снимет как минимум половину поводов для волнений и сомнений на этапе подготовки:
«Много лет тому назад, как гласит предание, два сценариста вошли в офис продюсера в Голливуде и продали сценарий, сказав всего три слова: «Челюсти в космосе». Сценарию суждено было стать блокбастером под названием «Чужой» (Alien), а этот случай вошёл в мифологию Голливуда как идеальный питч».
Новинки художественной прозы
Малика Ферджух Трилогия «Мечтатели Бродвея» (КомпасГид)
После «Ужина с Кэрри Грантом» и «Танца с Фредом Астером» вышел «Чай с Грейс Келли». Так что если вам близка эстетика послевоенного Нью-Йорка, Бродвея, джаза и кино, «Завтрака у Тиффани» и «Всего этого джаза», вас ждёт 1400 страниц чистого удовольствия. Истории людей, мечтающих о славе – актёрской, танцевальной, модельной. Атмосфера послевоенного мира, кажется, таит в себе безграничные возможности. А ещё – диалоги, множество диалогов и минимум описаний, романы Малики Ферджух – это практически пьесы, в которых ничего не «объясняется», а всё происходит прямо на глазах у изумлённой публики. Главное – успеть, не выпасть из вихря событий и впечатлений. В первом романе один из главных героев – семнадцатилетний Джослин – приезжает в Нью-Йорк и случайно оказывается в женском пансионе «Джибуле», где его окружают яркие и взбалмошные девушки, мечтающие о счастье. Эти романы полны аллюзий на золотую классику голливудского кинематографа, а названия глав – песни того времени, позволяющие включить дополнительные органы чувств при чтении. Герои – старшие подростки или совсем молодые люди, которые уже живут отдельно от семей и сами зарабатывают себе на жизнь, не предавая мечту, и потому «Мечтатели Бродвея» – это ещё и романы воспитания. Путь героев не будет простым: пианист Джослин вынужден работать лифтёром, танцовщица Манхэттен – ассистенткой по костюмам, актриса Пейдж играет в радиоспектакле и остаётся невидимкой, а Грейс Келли, головокружительная карьера которой ещё на самом старте, может только мечтать о независимости. С первого раза получится не у всех, но недаром Нью-Йорк – это город возможностей.
Александр Иличевский «Точка росы» (Альпина.Проза)
Рассказы Александра Иличевского – это всегда проза поэта. Образная и стилистически безупречная, она плавно погружает читателя в свою атмосферу. Сюжет здесь зачастую практически не важен или не важен совсем. «Точка росы» Александра Иличевского дважды притворяется. Во-первых, она притворяется малой прозой. В то время как и по широте поднимаемых тем, и по глубине их осмысления это, конечно, проза большая. Во-вторых, она притворяется малой прозой. А сама по уровню лиризма и обобщения неудержимо стремится к поэзии. Что же такое «Точка росы»? Малая проза Шрёдингера — и малая, и большая, и проза и поэзия одновременно. Эти рассказы писались в разные годы и в разном настроении, и потому чувства, главенствующие в них, очень разные. Здесь и ностальгия, и меланхолия, и радость, и страх. В итоге создаётся уникальная, тыгучая, мерцающая вселенная текстов Иличевского, которую хочется исследовать вдоль и поперёк: «Тем августом в четвертый раз мы распутывали на байдарках выход в Каспийское море. Миновав Харабалык, с трепетом проникли в бронхи дельты. Шел двенадцатый день наших плутаний в протоках и ериках. Двенадцать раз солнце, дрожа, подымалось над кружевом воды, тонувшим в чащобе. Я возвращался к завтраку, приструняя за собой по мелководью сазана на кукане. Сильная рыба раскрывала мясистые губы и, захлопав хвостом, тащила меня на глубину. В этом отпавшем от мира водном лабиринте, перемежаемом то плавнями, то островами — степными и лесистыми, пространство казалось сгустившимся до отдельной вселенной. Здесь, то попадая в ловушки заросших чилимом проток, то будучи отброшенным назад сильным встречным течением, можно было месяц петлять в пределах лишь нескольких квадратных сантиметров карты».
Вячеслав Курицын «У метро, у «Сокола»» (Livebook)
Неожиданный детективный роман от известного литературного критика эпохи 1990-х – дань канону советского детективного романа. Этот текст на первый взгляд действительно словно перенесён в настоящее из семидесятых годов прошлого столетия. Но только на первый взгляд. Потому что на каждой его странице скользит едва уловимая, но столь популярная сейчас метаирония – не с целью деконструкции или обличения, скорее, с целью надстраивания дополнительного яруса смыслов для читателя вдумчивого и внимательного.
Детектив – это прекрасное упражнение в жанре для человека, видящего сюжетный и структурный скелет литературного произведения, а ретро-детектив – это возможность избежать слегка навязшей в зубах повестки и актуалочки.
Упражнение в жанре определённо удалось: загадка придумана, интрига создана уже на первых страницах, герои вызывают симпатию и интерес, сложная детективная система не просто работает, но живёт по своим законам – и вот перед нами возникают районы Динамо, Сокола, Аэропорта в позднесоветское время. В интервью Владиславу Толстову для «Лабиринта» Вячеслав Курицын рассказывает:
«Один мой друг, прочитав книгу, даже пеняет мне за это: ламповый текст о сомнительной эпохе. Мало хорошего можно объективно сказать о советских семидесятых. А ведь у меня не только «ужасные злодеяния», как вы выразились, описаны, но и грустная повседневная жизнь, две коммуналки, бедные люди, дефицит, двуличие… Однако ностальгическая интонация все это побеждает. <…> Я писал об эпохе, в которой лично мне было хорошо. Потому и писал о ней: это все то же бегство от реальности».
Матиас Энар «Ежегодный пир погребального братства» (Polyandria No Age)
В новом романе известный французский писатель, исследователь и переводчик, лауреат Гонкуровской премии Матиас Энар вновь поражает читателя сложно организованным, интертекстуальным, тонким, но при этом очень смешным романом. В нём почти тридцатилетний аспирант-антрополог едет из Парижа изучать французскую глубинку и селится в небольшой деревне Пьер-Сен-Кристоф. Начинается роман как обычный дневник молодого человека, фиксирующего мало чем примечательные события: встречи с разными людьми, прогулки, план исследовательской работы, борьба с обитающими дома улитками и червяками. А на фоне этого перед нами разворачивается масштабное полотно исторических, экономических и социальных связей региона. И к середине романа к голосу рассказчика добавляется целый хор разных, временами весьма странных голосов местных жителей. Из спокойного повествования мы вдруг перемещаемся в раблезианский хронотоп, где души персонажей меняют тела (душа аббата переселяется в новорождённого кабана, где юноша с ментальными расстройствами становится провидцем (традиция юродивых), а мэр сельского поселения оказывается не только Вергилием, открывающим герою мир болот Пьер-Сен-Кристофа, но и директором похоронного бюро. Вся эта вереница персонажей являет нам неумолимое и неостановимое колесо Сансары, выйти из которого оказывается невозможным.
«Вернулся домой и уже подумывал отменить ужин с мэром Марсьялем — больше всего хотелось сидеть с котами в тепле и читать (и жрать разогретую в микроволновке фасоль), — но не успел: раздался стук в окно. Я чуть не умер от страха, да тут признал народного избранника-гробовщика, который решил — вот те на! — забрать меня из дома. Так что пришлось ехать к нему ужинать (он даже отвез меня назад). Тоже опыт. Очень стыдно: не смог съесть закуску. Запеканка из куриной крови. Господи, видела бы это мама, сразу бы в обморок упала. Плотный, гладкий блин какашечного цвета — я только попробовал, — малость железом отдает. (Поневоле вспомнил профессию хозяина и содержимое его холодильников — жуть!) Есть кровь! Просто мурашки по коже. Во всяком случае, этот примитивный предок черного зельца здесь называется «санкет», и я с ностальгией вспомнил Арьеж. «Очень просто готовить!» — сказала Моник. Отрезаем курице голову, кровь стекает в миску. А потом запекаем. Ага-ага. Марсьяль и его жена Моник хотели познакомить меня с местными деликатесами, и тут я их слегка подвел, но потом реабилитировался, оценив по заслугам вкуснейший паштет с пряностями, который здесь просто называют «фаршировкой» (мангольд, щавель, шпинат, яйца, шкварки, специи — взять на вооружение!), и белую фасоль, так называемый «Болотный можетт». (Съесть вместо моей банки фасоли их «Може́тт», в общем-то, что в лоб, что по лбу. Опасная тут почва в плане жратвы.) Не так чтобы сильно изысканно, но калории зашкаливают. «А зайди вы неделю назад, — сказал Марсьяль, — были славные дрозды». Но в такой мороз кто пойдет на охоту. Да, можно сказать, чудом пронесло. Это напомнило мне ягненочка из Монтайю, которого я по неведению обрек на смерть, — пастух сказал, чтоб я выбрал кого-нибудь из стада, и я показал на самого кроткого, не зная, что назавтра снова увижу его за обедом — уже на вертеле».
Людмила Петрушевская «Королева Лир» (Альпина.Проза)
Как-бы-детские сказки с очень двойной адресацией: детям интересно следить за сюжетом и смеяться над вневозрастными шутками, взрослые считывают вторые и третьи слои. В прозе Петрушевской сказкой притворяется наша повседневная реальность. И, встраиваясь в сказочный хронотоп, привычные нам сюжеты действительно начинают жить по новым, литературным, канонам. Волшебство в её историях не отменяет реализм, а наоборот словно усиливает его, оттеняет и обогащает. Это не магический реализм и не фэнтези, это детское и романтическое двоемирие, существующее в сознании одновременно и неразрывно. Такая сингулярность порождает совершенно особый мир, которому можно пытаться подражать (и многие это делают), но повторить практически невозможно – получится как с теми ёлочными игрушками: как настоящие, но не радуют. Сборник «Королева Лир» – истории о принцах и принцессах, королях и королевах, которые живут в своём некотором царстве, и никто не знает, как к ним попасть. До тех пор, пока не встретит кого-то из них прямо на улице, у подъезда:
«Было дело в одном государстве, что старушка-королева, которую все звали Лир, слегка рехнулась, сняла с себя корону, отдала её своему сыну Корделю, а сама решила наконец отдохнуть, причём где-нибудь в глухих местах и безо всяких удобств. Это ведь только простые и рождённые в тяжёлых условиях богачи строят себе роскошные дворцы, а аристократы любят всё натуральное, хотя обязанности не позволяют им переезжать из своих замков в избы, бани и сараи. Но наша королева-бабушка, как женщина сильная и свободная, решила, что выполнит свои мечты тут же».
Роки Ларраки «Комемадре» (Polyandria No Age)
По-настоящему жуткий в своей правдоподобности триллер от испанского писателя Роки Ларраки, сына психиатра, клиника которого находилась в доме, где жила семья врача. Увиденное, а точнее будет сказать, насмотренное в детстве превратилось в пугающий и достоверный роман о границах науки и этики, медицины и религии.
Начало ХХ века. Клиника «Темперли» обещает неизлечимо больным пациентам чудлодейственную сыворотку, которая спасёт их от смерти. Отчаявшиеся люди идут на всё ради сохранения жизни, но получают плацебо и сокрушённые вздохи врачей: индивидуальная особенность организма – сыворотка не действует. Обычная мошенническая схема ради наживы на умирающих? Конечно, но лишь отчасти. Никто не знает, что «Темперли» – тайная лаборатория для проведения запрещённых медицинских экспериментов на (пока ещё) живых людях. Отчаявшиеся окончательно, многие из них соглашаются перед смертью послужить науке: есть теория, что обезглавленное тело ещё 9 секунд сохраняет сознание. Врачи клиники решают узнать, что чувствует человек в эти 9 секунд. Для этого нужно всего лишь отрубать голову так, чтобы речевой аппарат оставался невредимым. А растение комемадре с Огненной Земли позволит избавиться от множества трупов людей, согласившихся на эксперимент…
Вторая часть романа отделена от первой целым столетием – здесь, в начале XXI века, действует правнук одного из врачей клиники Себастьян и его бывший возлюбленный, экзальтированный художник, завещавший мумифицировать своё тело и превратить его в арт-объект. Та же дилемма, то же противоречие между наукой, искусством и этикой возникают перед нами, но совершенно под другим углом зрения. И снова в центре внимания вопрос о пересечении границы между жизнью и смертью. А дневник прадеда Себастьяна, доктора Кинтаны, помогает сюжетно связать две романных линии воедино. Сильная, хлёсткая, провокационная психологическая проза.
Ольга Кромер «Тот Город» (Редакция Елены Шубиной)
Роман в жанре альтернативной истории, напоминающий подходом к работе с историческим материалом прозу Владимира Шарова. Тот случай, когда, по словам Джулиана Барнса, «писатель говорит правду через ложь, в то время как все другие лгут, говоря правду». Роман охватывает период с 30-х до 80-х годов прошлого столетия. Старшеклассник Андрей знакомится с женщиной Ольгой Станиславовной, которую все зовут Осей, и узнаёт, что она провела семнадцать лет в лагерях. Рассказывая о своей жизни, Ося раскрывает мальчику тайну, которую пронесла через всю жизнь: в тайге есть тайный город, основанный теми, кому удалось сбежать из лагерей. Об этом месте Осе когда-то рассказала в тюрьме женщина, но Ольга Станиславовна так и не отправилась на его поиски, а её друзья – нашли. И не вернулись. Теперь его может найти Андрей. «Тот Город» – роман о встрече советского мальчика с людьми, которые почти полвека живут в отрыве от окружающей социально-политической реальности, о том, как сила духа и жажда жизни вступают в борьбу с государственной машиной, о стойкости и любви в античеловеческих условиях, о том, как частное вступает в борьбу с общим.
«Берегите свою душу. Не опускайтесь. Никогда ничего не просите. Требуйте, настаивайте, пользуйтесь, если возможно, но не выпрашивайте.
Не унижайтесь. Человек способен выдержать многое, если он душевно здоров. Никакая пайка не стоит душевного надлома. Но и пустая гордость не стоит дополнительной пайки, дополнительной возможности провести день в тепле».
Саша Николаенко «Муравьиный бог» (Редакция Елены Шубиной)
Лето. Мальчик живёт в деревне с бабушкой. Максимально простая и максимально понятная завязка для романа, мгновенно вызывающая в памяти мириады обрывков воспоминаний, чувств, впечатлений. Саша Николаенко умеет воздействовать прямо на читательское подсознательное, ловить его внутренние вибрации и создавать удивительную ритмическую прозу, которая работает с ними в унисон. Это роман о детстве, которое оказывается беззащитным перед обвиняющей старостью: бабушка, ругая мальчика, вновь и вновь обвиняет сироту в гибели его родителей. Николаенко создаёт роман-матрёшку. Мальчик Петруша – царь и демон мира насекомых – он волен казнить и миловать, давить или щадить. Но его жизнь, его детство в свою очередь зависят от взрослого – бабушки. На этой иерархии построен текст, и она же выносит события романа за пределы текста, в большой мир. Несмотря на трагичность описываемого в книге, она удивительным образом несёт в себе не очерствление, а надежду; не тьму, а свет. И это означает, что детство – с его надеждами, дружбой и солнцем – всё-таки побеждают.
«Чирикая, стуча, мыча, бренча, жужжа и лая, день погружался в сумерки протопленной каленым зноем ночи; меж флоксами проплыл Добжанский кот; фиалки раскрывали синие глаза, дышало ими. Низко, неподвижно над почерневшими бархотками висели тучки мошкарья. Открылись звезды. Авиалинии чертили меж небесных свои короткие меловые пути, и синева развеивала их и превращала в перья от гигантских куриц.
Петруша посмотрел на небо. Две белых полосы, очерченные отблеском заката, пересеклись и постепенно растворились в глубине над ним.
В саду запахло колдовским и тайным, все ближе на тропинку выползали тени из цветов; лягушка — шлеп из-под ноги ожившей темнотой, и ужас остановит сердце. Все тише голоса старух, присевших лавочкой у дома, как будто с каждым шагом уменьшался звук, как ручку радио крутить».
Алисса Наттинг «Созданы для любви» (Лайвбук)
Брак с эксцентричным гением-мультимиллионером предполагает изоляцию от общества. Героиня романа «Созданы для любви» Хейзел бежит от мужа, который подчинил свою жизнь высоким технологиям и в стремлении контролировать свою жену задумался о вживлении ей в мозг чипа для чтения мыслей. Сбежав, Хейзел укрывается в трейлере у почти восьмидесятилетнего отца и его силиконовой женщины. Но отец совсем не в восторге от нового соседства: он убеждает дочь, что измены, абьюз и прочие странности вполне можно стерпеть от очень (нет, не так: очень-очень-очень) богатого мужа.
«— Типа того. Как файлообменник. Чип у меня в голове соединялся бы с чипом в его голове и наоборот. Мы бы слились в одно. Первая в истории пара, соединенная нейросетью.
— Боже. И этим сейчас занимается молодежь? Как хорошо, что я уже по дороге на выход. Слияние мозгов. Не для меня. Мы с твоей мамой даже к французским поцелуям относились с подозрением.»
После десяти лет изоляции и тотального контроля Хейзел наконец обретает свободу физическую, но получится ли у неё избавиться от страха преследования? Обманчиво лёгкий, написанный с тонким юмором роман на очень серьёзные темы свободы личности, отношений в семье, личного выбора, абьюза и психологического насилия, психологических и сексуальных девиаций – и многие другие.
Мег Вулицер «Жена» (Лайвбук)
Один из важнейших феминистских романов нашего времени, который лёг в основу фильма с Гленн Клоуз в главной роли. Джоан Кастельман много лет живёт в тени своего гениального мужа – писателя Джозефа Каслмана. Даже имена – максимально похожие – Джо и Джоан – словно созданы для того, чтобы сделать жену невидимой, приложением к знаменитому мужчине. Терпению и смирению Джоан приходит конец внезапно – в бизнес-классе самолёта, который везёт супругов на вручение Джозефу Нобелевской премии по литературе. Казалось бы, не совсем подходящий момент для принятия таких решений. Но у этого сорокалетнего брака, как у любого долгого и бурного брака талантливых людей (а то, что талантливы тут оба, сомневаться не приходится), есть свои тайны. Какие скелеты скрывают в своём шкафу супруги, читателю только предстоит узнать. Но это – лишь одна из сюжетных приманок, даже если благодаря фильму сюжет вам знаком, роман стоит прочтения. Это книга о природе творчества и подлинном таланте, а также патриархальной инерции общества, которое готово признать настоящий гений только за мужчинами; о воспитании и нормах поведения, закладываемых в раннем детстве, а ещё о смелости и верности себе и своему призванию: «Я знала, что талант не исчезает с лица Земли просто так, не разлетается на частицы и не испаряется. У него долгий период полураспада; возможно, в конце концов я смогу им воспользоваться. Смогу взять частицы всего, что видела и делала, всего, что у нас было, и сотворить из них что-то подлое или прекрасное, полное любви или сожаления, и, может быть, даже подписать это своим именем».
Фланн О’Брайен «Уплыли-две-птицы» (Подписные издания)
Новый, максимально близкий к оригиналу и комментированный перевод одного из главных ирландских романов ХХ века. Мы все знаем «Улисс» и тексты Оскара Уайльда, но имя Фланна О’Брайена незаслуженно в тени для российского читателя. Меж тем роман, увидевший свет в 1939 году благодаря Грэму Грину, нашедшему его в самотёке, включён The Guardian в список 100 лучших англоязычных романов всех времён. Среди поклонников этого текста Хорхе Луис Борхес, Энтони Бёрджесс и Джеймс Джойс (любопытно, что в этом романе множество аллюзий и на «Улисс», и на «Дублинцев»).
Некий студент-литератор рассказывает нам три истории: о Пуке Макфеллими, «представителе бесовского класса», Джоне Ферриски, который оказывается выдумкой автора вестернов, и Финне Мак Куле, легендарном герое Ирландии. Связывает все эти разрозненные истории линия самого студента-нарратора. Роман подробно исследован литературоведами и разъят на множество слоёв и вложенных в него культурных пластов: это литературная головоломка, которую приятно разгадывать неспешно, с обязательным чтением комментариев. Роман, маскирующийся под модернистский, на самом деле намного обогнал своё время: переводчик Шаши Мартынова называет его постпостмодернистским романом-балаганом: «Энн Клиссмен, одна из первых исследователей текстов О’Брайена, насчитала в романе около тридцати шести разных литературных стилей и сорок два включения сторонних текстов. Соединив всё это многоголосье в слитную фантасмагорию, О’Брайен ухитрился выстроить причудливый лабиринт, где читателю предоставляется ловить отголоски и отблески целой литературной эпохи, в которой довелось жить автору».
Эмили Карпентер «Девушка жимолости» (Синдбад)
Готический роман о родовом проклятии, передающемся по женской линии – роман-метафора: за ошибки отцов (здесь – матерей) приходится расплачиваться их детям. Накануне своего тридцатилетия героиня узнаёт, что их семья проклята: женщины внезапно умирают в тридцать, и причины этого никому неизвестны. Надо сказать, жизнь Алтеи Белл и без этого знания была далёкой от безмятежности: ранняя потеря матери, равнодушный отец, который теперь при смерти, брат с женой, выставившие её из родного дома, борьба с зависимостью в реабилитационном центре. И всё же просто сдаваться смерти она не намерена. Попытки докопаться до истоков зла приводят её – а вместе с ней и читателя – к истории её прабабушки Джин в тридцатые годы прошлого столетия в Алабаму, где царит куклукскан, а неугодных жён и дочерей запирают в психушку.
«Дождись ее, дождись девушки-жимолостницы. Думаю, она найдет тебя. А если нет, найди ее сама», – говорит перед смертью мать героини. Что это значит, совершенно непонятно, но постепенно Алтея узнаёт, что Джин делала лучшее вино из жимолости в округе… «Девушку жимолости» трудно назвать триллером. Впрочем, это и не психологический роман. Скорее, магический реализм, заставляющих читателя заглянуть в прошлое и увидеть, насколько близко от нас «тёмные времена».
