Гаэль Ноан

«Бюро расследования судеб»

(«Лайвбук»)

Иногда определение «важная книга» несет в себе и положительные, и отрицательные коннотации, потому что художественной книге мало поднять актуальную и наболевшую проблему: КАК написано имеет не меньшее значение. Чем О ЧЕМ. Роман Гаэль Ноан в переводе Д. Савосина — тот случай, когда важность темы не нивелирует художественных достоинств. Историческая память, коллективная вина, опыт Второй мировой войны и преступлений нацистов — темы в литературе по понятным причинам важные и заметные. И потому особенно важно найти новый ракурс, верную интонацию, интересный поворот.

Героиня романа «Бюро расследования судеб» Ирен живет в городе Бад-Арользен в Германии уже четверть века, но ее до сих пор считают иностранкой: инаковость по рождению, «отдельность» героини подчеркивается сразу — и дополняется образ местом ее работы, в которую она убегает от своего одиночества. Она работает в архивном бюро, Международной службе розыска, и выполняет задание, которое становится ее жизненной миссией: вернуть вещи бывших узников концентрационных лагерей их родственникам. Держа в руках эти вещи, среди которых, например, тряпичная кукла Пьеро или вышитый платок, она обращается к личным историям, общая страшная трагедия прошлого для нее персонифицируется, становится личным делом. С каждым днем Ирен все больше убеждается в том, что все душевные шрамы, которые она получает, узнавая о трагедиях и кошмарах, не напрасны, она занимается не просто расследованием, но восстановлением семейных историй и человеческих судеб. Это роман о памяти и идентичности: героиня помогает потомкам узнать потерянные истории родных людей; о вине и возможности (или невозможности) искупления: помимо личных дел узников, она изучает и документы нацистских служащих; об этических границах вмешательства в семейные дела даже с самыми благородными целями. Героиня каждый день ездит на работу через дикий лес, чувствуя себя частью этой первобытной силы. Этот повторяющийся эпизод становится центральной метафорой текста — прорваться через бурелом к свету, знанию, ясности, даже если порой это весьма непросто.

«Она рассказывает ему о том, как протаптывает дорожки Мальчик-с-пальчик там, где в архивах вместо них белые камешки. О следах, ведущих в никуда, о своем нетерпении и неудовлетворенности.

— Если я правильно понимаю, ты должна искать заключенных, владевших этими вещицами, и по следу найти их потомков? А что делать, если их нет?

— Значит, мой труд окажется напрасным, — говорит она. — Но я надеюсь, что под конец поисков кто-нибудь да выявится. Дальний родственник или кто-то из друзей… Тот, для кого все это будет иметь смысл.

— И много таких поисков ведется?

— Необходимо вернуть тысячи вещей, поэтому каждый отрабатывает несколько следов, да плюс к этому еще много других поручений… В общем, работаем в поте лица!

— А предмет ты обязана возвращать потомкам лично? — спрашивает Антуан — он хорошо знает ее.

В ответ она помолчала.

— Полагается приглашать их в Арользен. Если они не в состоянии перемещаться — можно послать им предмет, но всегда предпочтительнее личная встреча. Для нас это большая разница. Обычно расследование начинается по ходатайству кого-то из близких. А тут они ни о чем не просили, мы сами с ними связываемся. Это может их сильно травмировать. Я стараюсь не задумываться лишний раз. Ты и представить не можешь, как это меня мучает».

Алексей Семихатов

«Сто лет недосказанности: квантовая механика для всех в 25 эссе»

(«Альпина нон-фикшн»)

Тот факт, что Алексей Семихатов — рок-звезда от теоретической физики, давно ни для кого не секрет. Его лекции собирают едва ли не стадионы, а онлайн-эфиры набирают миллионы просмотров. «Эффект Семихатова» поразителен: когда даже самый ярко выраженный гуманитарий слушает его лекцию или читает книгу, он абсолютно убежден, что все понял и теперь готов даже принять участие в олимпийских играх по квантовой механике. Конечно, спустя некоторое время иллюзия этой глубины понимания несколько рассеивается и приходит осознание ограниченности собственных возможностей, однако те мгновения, когда тебе кажется, что ты все постиг, поистине бесценны. «Сто лет недосказанности» — новая книга ученого и популяризатора науки, обращенная к максимально широкой аудитории. Эссе написаны увлекательно, кратко, но понятно, и сопровождаются милым и наглядным иллюстративным материалом. Квантовая механика разработана для описания мельчайших частиц — квантовых объектов — и лежит в основе многих современных технологий. Однако при всей глубине исследований в этой области до сих пор не вполне понятно, как именно квантовая механика достигает такого уровня точности. Квантовая механика показывает, что объекты могут находиться в нескольких состояниях одновременно. Это приводит к феномену, известному как «квантовая запутанность», которая играет ключевую роль в понимании квантового мира.

Квантовые явления — фундамент всего сущего (от происходящих на солнце процессов и взаимодействия света с веществом до обеспечения возможности существования атомов), но при этом квантовые объекты не похожи ни на волны, ни на атомы и существуют по своим правилам. Объяснить доступным языком эти правила и есть цель этой книги. Алексей Семихатов описывает квантовую механику как уникальную в своей точности область науки, которая неизбежно порождает философские вопросы и разнообразные интерпретации.

«Увидеть атом и правда нельзя, причем не из-за свойств нашего зрения, а в силу определения того, что значит “увидеть”. Дело в том, что различить с помощью света можно только те подробности, которые по размеру больше (а лучше — заметно больше), чем длина световой волны. А у видимого света, даже если он фиолетовый, т. е. наиболее коротковолновый, длина волны такая, что на ней укладывается пара тысяч атомов. Попробуйте-ка разглядеть одну букву в слове, если самое мелкое, что можно увидеть, — слово из тысячи букв! (Красивые изображения атомов, которыми нередко иллюстрируются научные достижения, — например, атомы, уложенные регулярными рядами, — это результаты компьютерной обработки данных, которые получены довольно хитрыми, непрямыми способами и сами по себе фотографиями не являются; обычно это восстановленная по некоторым косвенным измерениям усредненная электронная плотность.) В общем, я предлагаю начинать привыкать к тому, что атом никак не выглядит».

Гюнтер Грасс

«Каменная месса»

(«Альпина.Проза»)

Новелла, которую Гюнтер Грасс писал как вставную главу в знаменитую «Луковицу памяти», в итоге не вошла в основной текст мемуарной книги и вообще не была опубликована при жизни писателя. Только после его смерти законченный и даже сопровождающийся прекрасной и такой узнаваемой авторской графикой текст был найден в его бумагах и опубликован сначала в Германии, а теперь, спустя годы, и в России — в переводе Петра Абрамова. Когда-то Умберто Эко спросили, с какой женщиной из истории искусства он хотел бы поужинать, и он назвал Уту фон Наумбург. Имя это не слишком знакомо широкому русскоязычному читателю, однако в немецком (а пожалуй, и шире — в европейском) сознании оно рождает цепочку ассоциаций. Рассказчик этой истории, нобелевский лауреат Гюнтер Грасс (никаких совпадений и попыток спрятаться за своего героя, перед нами писатель собственной персоной, с подлинными фактами биографии и женой Утой), чувствует то же, что его итальянский коллега. Во время писательского тура по ГДР в конце 1980-х годов Грасс встречает ее, самую красивую женщину Средневековья, с одиннадцатью другими фигурами-донаторами в Наумбургском соборе. Эти статуи признаны шедеврами готической скульптуры, это первая портретная галерея в средневековой Европе. Впечатлившись увиденным, писатель решается на творческий эксперимент: за письменным столом на бумаге он приглашает всех тех, по чьему подобию художник создал в XIII веке эти реалистичные скульптуры, отобедать в его саду. Особенно ему нравится девушка, которая была моделью для Уты. Этот образ настолько прочно оседает в его сознании, что в конце концов он воплощается в виде живой скульптуры, которая предстает перед ним на площадях Кельна, Милана или Франкфурта. Рассказчик влюбляется в нее так сильно, что следит за ней повсюду и в конце концов даже позволяет использовать себя для выполнения весьма рискованного поручения. Прекрасный образец поздней прозы немецкого классика: краткий, сюжетный, емкий — и с фирменной грассовской языковой игрой, которую удалось передать переводчику.

«Едва я окунаюсь в прошлое, как перед глазами встает тот самый момент, когда мы, вступив за арку и перешагнув алтарную преграду, тотчас были разочарованы, представ перед низкорослыми фигурами величайших донаторов, описанных во всех альбомах по искусству. Теперь мы увидели их наяву, они возвышались на постаментах под каменными дугообразными балдахинами. Вот так и бывает с подлинниками. Нас вводили в заблуждение узнаваемые фотографии этих монументальных скульптур, запечатлевшие Конрада и Гепу, Германа и смеющуюся Реглинду, мечтательного Тимо и темпераментного Зиццо, и особенно маркграфа Эккехарда и всем прекрасно известную Уту. Вот и одна из трех туристок в нашей группе, которая уже собралась вокруг скульптур, сказала: “Да они же намного меньше, чем я думала”.

Нам пришлось смириться с их реальными размерами, равно как и с остатками въевшейся краски, которая местами еще держалась и искажала форму. Тщетной была попытка представить фигуры донаторов в их первозданной красочности. А потому мы стремились воспринять каждую статую как оригинал в его нынешнем состоянии. Объяснения, представленные нам с отточенной дикцией, не принимали во внимание ни поблекшие краски, ни почти фантомные образы, которые фотографировали при хорошем свете и в изящно найденном ракурсе».

Марк Хабер

«Бездна святого Себастьяна»

(Polyandria NoAge)

«Бездна святого Себастьяна» — это гротескная и ироничная книга Марка Хабера о двух искусствоведах и их одержимости картиной Хуго Беккенбауэра «Бездна святого Себастьяна». Один из исследователей получает письмо от старого друга и коллеги, Шмидта, сообщающего о своей приближающейся смерти и необходимости срочно встретиться в Берлине.

Ученые познакомились в колледже Раскина в Оксфорде и были одержимы искусством Раннего Возрождения, особенно голландским маньеризмом и картиной Беккенбауэра. И — шире — сложной судьбой и трагической смертью художника. Их совместные исследования фактически привели к открытию и популяризации полотна — благодаря этому коллеги получили признание в мире искусствоведения, однако однажды по вине повествователя их отношения разладились. Марк Хабер исследует феномен дружбы как соперничества, одержимости и общего дела: банальная истина «все люди разные» благодаря авторской иронии и интересной теме искусства перестает быть банальной. Шмидт — консерватор, он критически относится к современному искусству, все, что создано после начала ХХ века, воспринимается им как мусор и поделка. Повествователь придерживается более широких взглядов, и в письме Шмидт его за это критикует — а заодно делает намек на то, что расшифровал таинственную аббревиатуру WFG на картине «Бездна святого Себастьяна». Проблема нераскрытых исследователями тайн и их влияния на судьбы ученых — еще одна тема, которая звучит в этом тексте.

«После “Бездны святого Себастьяна” любимой картиной Шмидта была “Минерва, побеждающая невежество” Бартоломеуса Спрангера, причем не из-за ее сюжета, а благодаря особому свету, точнее, как выражался Шмидт, благодаря драматичной цветопередаче, особым образом подчеркивающей таинственность. Мы со Шмидтом были одержимы светом. Точно так же как были одержимы тьмой. Одержимы тенями. Открытым пространством и в то же время заполненностью этого пространства. Мы были одержимы двусмысленностью, ироничностью и замысловатостью того, насколько художник предан искусству, отнюдь не религии, а искусству, которое так подробно может показать апокалипсис. Мы были одержимы палитрой, масляными красками, пигментами, холстами и вообще всеми внутренностями живописных полотен. Особенно мы были одержимы ранней нидерландской живописью и голландским маньеризмом, и если бы мы, учась в колледже Раскина в Оксфорде, не получили какой-то малоизвестный учебник по искусству, в конце которого наткнулись на графа Хуго Беккенбауэра, наши со Шмидтом жизни, безусловно, пошли бы по совершенно иному пути — скорее всего, мы изучали бы раннюю нидерландскую живопись или голландский маньеризм, потому что до встречи с графом Хуго Беккенбауэром и его “Бездной святого Себастьяна” мы со Шмидтом ничто не любили так сильно, как раннюю нидерландскую живопись и голландский маньеризм. Но мы наткнулись на “Бездну святого Себастьяна”, это чудо, этот шедевр, эту зыбкую драгоценность, в конце какого-то малоизвестного оксфордского учебника в колледже Раскина, где мы со Шмидтом познакомились, и если бы не мы, наше открытие осталось бы простой сноской в мире искусства эпохи Возрождения. Таким образом, случайное открытие “Бездны святого Себастьяна” изменило не только ход жизни каждого из нас, но и навсегда изменило мир знаний об искусстве эпохи Возрождения».

Имоджен Кримп

«Реальная жизнь»

(«Синдбад»)

Название «Реальная жизнь», пожалуй, как нельзя лучше отражает содержание книги. Во взрослой жизни каждый человек сталкивается со сложным выбором между предназначением и счастьем, крушением надежд, трудностями общения и лавирования между личными границами близких людей. Двадцатичетырехлетняя Анна учится в консерватории, а по вечерам поет в маленьком баре. Здесь она и встречает более зрелого и гораздо более успешного Макса. То, что начинается с не самого приятного смолл-тока за барной стойкой, неожиданно получает продолжение. Герои обсуждают жизнь и интересы друг друга, но Макс остается для Анны некоторой загадкой, что, разумеется, не может не вызвать интерес и привязанность. Первое романтическое очарование довольно быстро сменяется повседневностью с ее непростыми вызовами и задачами: большая сцена плохо монтируется с личной жизнью, которая к тому же едва ли может перерасти в семейную, да и дело Макса требует все его внимание. Оказывается, что отношения, которые по идее должны быть тылом и отдушиной, все более походят на отягчающее обстоятельство…

«Вечером у меня была репетиция “Манон” — первый фортепианный прогон на сцене. До выступлений оставалась неделя с небольшим. Я сидела в темноте задних рядов и слушала, как поет Софи.

— По-моему, это пустая трата времени, — говорил Макс, когда репетиции спектаклей, где я числилась во втором составе, выпадали на его свободные вечера. — Тебе ведь даже петь там не дают? Вообще никак?

Я пыталась объяснить, как это важно. Манон — серьезная партия, говорила я. Быть дублером тоже нужно уметь. Я так это подавала, словно сам факт, что тебе дали роль, — уже достижение, делала вид, что первокурсники — это всегда второй состав, не желая, чтобы он заподозрил, что между мной и другими певцами есть какая-то разница. Свое разочарование я держала при себе, хотя в глубине души считала, что он прав. У меня не было чувства, что я занимаюсь чем-то важным. Я входила в концертный зал консерватории — громадное пространство, в помещениях такого размера мне раньше петь не доводилось, — направлялась в партер и сидела молча, часами конспектируя мизансцены, в которых никогда не сыграю. Глядя, как режиссер злится на Фрэнки и Софи, хихикающих над поцелуем».

Подберите удобный вам вариант подписки

Вам будет доступна бесплатная доставка печатной версии в ваш почтовый ящик и PDF версия в личном кабинете на нашем сайте.

3 месяца 1000 ₽
6 месяцев 2000 ₽
12 месяцев 4000 ₽