Я не поэт и, в общем-то, не критик. Может быть, тем и лучше: эта статья – взгляд рядового, но не чуждого литераторству читателя на новый стихотворный сборник казанского поэта Алексея Остудина НИЩЕНКА НА ТОРТЕ и – через эту книгу – на творчество его в целом.
К стихам Остудина нельзя подходить строго научно или слишком серьёзно, анализируя каждую строчку, цепляясь к словам. Вообще рецензировать его – задача непростая.
Как и сам признаётся А. Остудин, учился он у «очень ярких и неповторимых поэтов: Э. Багриицкий, П. Васильев, И. Уткин». Он и сам о себе знает всё: «Меня, кроме как в излишней метафоричности, необязательном словотворчестве и чрезмерных аллитерациях с каламбурами пока не обвиняли.» (Из переписки в ФБ). Прости, Автор, возможно, много нового, по крайней мере для себя, ты и не узнаешь – о тебе прекрасно говорили уже критик Денис Липатов («дает всему новые имена, чтобы тем самым переосмыслить и увидеть по-новому давно знакомые и привычные»), и украинский поэт Игорь Кручик: “Алекс не забывает, … что главная задача поэта – превратить язык наизнанку, бросает его читателю как перчатка…» Но пусть эта статья явит читателю некий компендиум особенностей формы, излюбленных приёмов и генерации смыслов поэтики Остудина, сдобренный притом достаточным количеством цитат из сборника. (Кстати, отчего-то современная критическая мысль не очень-то жалует разбор формы. А жаль).
Прежде всего, глаз просто слепит от блестящей, сумасшедшей, даже, как говорят, «избыточной» образности… (Ну, это – кому как…) Стихи Алексея – это каскад разящих сердце и ум метафор, это троп на тропе, это яркие, почти физически осязаемые сравнения – это всё можно цитировать бесконечно:
«Звезда, внезапная, как инсульт…» (Гаудеамус спиритус.)
«…Протаивала пальцами узоры щекотные, как буквы для слепых.» (Студентка.)
«Глазам усталым при нажиме тесно, будто тесто в голове.» (Марьяж.)
«Сошлись сугробы в рукопашной, и месяц — выбитый, как нож.» (Ножевая корана.)
«Ударил ливень, как бульон из чебурека.» (Один-нольчество.)
«… дрожит локомотив, как огурец на вилке…» (Диоген)
«Маяк пучеглазый в серёдке на волны вскарабкался вдруг, и море блестит, как селёдка и свеженарезанный лук.» (Ялтинский прогон.)
Скажете – это нормальный пейзаж? Да ну-у, скажете вы – другая планета. А оказывается, что вы, ялтинцы, такое каждый день видите… (Читайте Ялтинский прогон – всё цитировать здесь не буду.)
При этом «техническая» основа стихосложения чисто классическая –размер и ритм чеканно и стройно встают во фрунт, всегда способствуя удобству прочтения и адекватной читательской оценке:
«Смотреть, как буревестник морду бреет,
над ним — ночного спутника треска,
где солнечная стынет батарея,
как негатив тетрадного листка.» (Относительное.)
Да и формат стиха приятен – он оптимален, как я понимаю, чтоб не утомлять слушателя – это 5-6 строф, не больше. Да и рифмы – чаще непрямые и, как правило, очень удачные: «Джаз – держась», «Помнить – смоковниц», «Шёпот – штопать» … А когда и шутливо, как бы ненавязчиво извиняются рифмы за свой столь невольный финт: буквы не хватило-с… И усечение слова ради рифмы, да и просто залихватский перенос слова на следующую строку – как я понимаю, ныне модный – не выглядят натяжкой, не остужая Остудина, а вписываясь в его оптимистическую парадигму. Это всё опять же – из серии лёгкости и полной свободы:
«На заборе фаллос перечёркнут, во дворе буксующий «Камаз»,
«…Потому что всё пока терпимо, и, шинкуя воздух, как в кине,
фыркает Осоавиахима гипсовый пропеллер на стене.» (От винта).
«Печень, как у Прометея, жизнь по-прежнему не сах,
только маковки желтеют стрелок лука на часах.» (Забегая вперёд.)
«Дворник, под хмельком, слагает ямбы-с, занимаясь мусором в саду,
я сегодня тоже малость пьяндекс — как объехать пробки не найду.» (От винта).
Пьяндекс… Так в одном слове и рифму Алексей находит, и намекает на Яндекс-навигатор, и на себя, взъерошенного, который так же, как и Яндекс, не совсем в себе.
И не парься, если что-то не задалось – в этих стихах всегда оптимистичный взгляд на мир. Удивительно жизнеутверждающий везде и всегда позитивный настрой, игривый, радостный, летучий – и ты заражаешься этим жизнелюбием.
«…Заглянешь под утро к знакомой розетке вселенную подзарядить…» – вот такой у Алексея, видимо, девиз: энергетики ему не занимать (Сказка).
«…А мне, отложив берданку, поскольку ни звёзд, ни лун нет —
дыру во Вселенной чёрной на голой коленке штопать.» (Заполярье 1990).
«…Поскорей сырком закусишь плавленым, выпив водки, с привкусом резины — недосуг мне выглядеть подавленным, типа помидор со дна корзины.» (Возраст.)
Смысл у Остудина зачастую сильно плавает, подчиняясь завихрениям авторского летучего настроения, а сюжет неуловим и иногда вообще не даётся читателю. Верно угадать или поймать его порой не так просто, он как листок с макушки клёна… Иногда подумаешь: а что же, собственно, стоит за столь цветистой формой, что хотел донести нам поэт, о чём, чёрт возьми, сей стих? – А ни о чём, это внежанровая такая поэзия, «поэзия состояния». (Возьмите, например, Нахал страстей.) Есть просто впечатленческие вещи, как, к примеру, От винта – автор просто едет и собирает импрессии от дороги – никуда не проехать, смотрит по сторонам; порой ситуационные – вот купил на рынке рыбу – и пошёл танцевать вокруг этой темы; Страстная суббота – о несовершенстве мироустройства; Стремянка в небо – размышление о несовершенстве человека перед лицом Божественного… Иногда вообще будто вне смысла: за призрачность да эфемерность бытия…
«От хлопушки новогодней веет ужасом пещерным,
в светлом будущем сегодня перебои с освещеньем,
несмотря на то, что провод перегрызли крысы-лоси,
в гриппе выжили Петровы, может, и не жили вовсе.» (Низкая обморочность.)
Но всё равно ведь – здорово! Ведь здорово же?.. Однако, помногу читать такого не станешь – устаёшь от тропного мельтешения, переизбытка всего-всего.
На самом деле, некоторые вещи штурмуешь по нескольку раз, чтобы не просто словить первое чувство свежего вихря, а над глубинною сутью призадуматься… Которая часто и проклёвывается:
«Какой порок скрывается в деталях машины жизни, выцветшей с торца,
какая подлость в будущих Дедалах, и что стоит за образом творца?» (Стремянка в небо.)
Зато всегда создаётся настроение – солнечное, остающееся с тобой надолго.
«В зубах блестит фольга от шоколада, ещё стакан, и Гитлеру капут. Давно играет детство там где надо, откуда руки больше не растут.» (ОРВИ-голова.)
Впрочем, здесь конкретно всё относительно ясно: речь всё о том же вечном – о творчестве, о прошедших годах, не сказавшихся на молодой душе, о коллегах-поэтах, друзьях, которых, видимо, у него немало:
«Забрезжит утро кисточкой хлыста, когда взойдут Кабанов или Месяц, чтоб возложить распятие Христа на грудь мою, и холтера подвесить. (Волошин-фест, 15.)
«В сумерках не выйдешь, аки тать, отличить узбека от еврея, поспешишь Кабанова искать — обретёшь Коровина Андрея.» (Коктебельский морок).
Сделаем здесь отступление, продышимся… Дело в том, что общий налёт Коктебеля и знаменитого сентябрьского поэтического фестиваля чувствуется во всём – где-то на заднике, через стих. Там и Андрей Коровин, и Александр Кабанов, и издатель сборника Вадим Месяц, всё поэты очень разные и интересные. Кстати, многое роднит Остудина с киевлянином А. Кабановым… Буду не первым, кто, безусловно, отметит следующее: это во многом общие приёмы, «эквилибристика, словесная игра, «гибридная стилистика»… «Поэт здорово «микширует» высокое с низким, его ирония касается злободневных тем, и это привлекает к стихам повышенное внимание.» (Александр Карпенко – об А. Кабанове.) «Яркое многоцветие в стихах Кабанова, … чрезмерная метафоризация. Это суперцветное кино. «Сорочинская ярмарка». Глаз и наслаждается, и устает.» (Андрей Грицман – об А.Кабанове.)
Разница же, на мой скромный взгляд: Кабанов чаще всего серьёзен (тоже часто шутит – но как-то печально), всё-таки более сконцентрирован на тематике, внутренне более напряжён, порой тревожен, многозначителен и потому воспринимаем как бы основательней и сложнее, в отличие от нашего поэта, вечно уносимого весёлой интертекстуальностью в кучи райские.
Как заклятый постмодернист, Остудин свободно играет эпохами: времени для него нет. Соединяет классические, часто даже античные мотивы с самой последней современностью – интернетом али каким иным модным писком, и это смотрится весело, свежо и ненавязчиво. Нелишними здесь оказывается и культурный кругозор автора, и знание исторических, мифологических символов, литературной классики, которая тут же нещадно, но забавно перелицовывается. Всё полотно стиха пестрит отсылками, создающими радужный флёр, кружащий голову не вполне внятными, но очень яркими цепями ассоциаций и бурлением бессознательного. Или неосознанного?
Здесь и Ворон, который каркает: Никуда! (Ворон), намёк на знаменитое стихотворение Э. А. По; здесь и своя, авторская его Галатея, создаваемая в стихотворении Пигмалион; и «висящая на ниточке двустволка» = висящее на стене ружьё из А. П. Чехова (Второе дыхание). И «…пусть в этом скетче все — за дурака, чьё сердце не расплавится от лести — он, как ружьё, не выстрелил пока, хотя висит на самом видном месте.» (Свободу попугаям!)
«Надумал старый дуб к рябине перебраться…»
«…Гуляя Эбби роуд поперёк, почёсывая пятку Ахиллеса, не каждый что-то путное изрёк, жалея остальных, идущих лесом…» (Второе дыхание. Основание – последняя песня Биттлз. Но «идущих лесом»… — это классно вдвойне.)
«Поныне сбирается вещий Олег…» (Тихий ужас). – Ой! Не так?.. Хотите КАК НЫНЕ? – их есть у меня! Только вовсе не о том Олеге – но таки в конце уж обязательно и отзвук классика: «…весёлые, с виду, южане, и в каждой глазнице свернулась змея, не тронешь её — не ужалит.»
Отсылки эти отнюдь не только литературные – даже замечательную картину Пикассо ненароком припомнит Поэт: «… если в цирк сходить не удалось, достаёшься девочке на шару.» (Когда горят ютубы).
Да что же это вообще такое происходит?! – А ничего особенного, всё нормально: смыкается несмыкуемое, соединяется несоединимое, включая в мозгу твоём рас- и по-терянность, а то и, чего доброго, непривычную внутреннюю дисфазу – впрочем, таки, как правило, вполне лучезарную:
«Пусть икс-хромосомы надежды разбиты на пары —
удобней мечтать, забывая, что следует помнить —
на нерест махно поплывёт сквозь пустыню захара,
где нет ни фига, ни инжира засохших смоковниц.» (Страстная суббота).
«… нацелил кобылу свою аксакал пройти стометровку от гунна до галла.» (Тихий ужас).
«… крутит сальто кукуруза початками икры без рыб…» (Привет Заболоцкому – которому и посвящён один из разделов сборника). При чём тут Заболоцкий?.. Как, а вот же ж – Википедия: «Творчество Н. З. отмечено предметностью, свойственной футуризму, и многообразием бурлескной метафорики. Конфронтация слов, давая эффект отчуждения, выявляет новые связи.»
Вот оно, кредо – мешай туда всего того, что ни в масть – что в голову придёт аль в рифму ни ляжет… жонглируй понятийными гирляндами – чтоб удивить, чтоб ахнул читатель, словив когнитивный такой мини-диссонанс.
«… Но лезут времени приметы, и вянет в Книге Перемен советский фантик от конфеты. (На все без дачи).
Нарушения временных смысловых сцепок вызывают у тебя, взрощенном на Блоке, Тарковском и Луговском, лёгкий заворот мозгов, в котором пребываешь до окончания чтения, долго размышляя потом: и как всё это понимать?! Иногда это красивость ради неё же, форма ради формы – что так и оставляет тебя в зачарованном недоумении: как можно соединить столько всего из разных степей, из совершенно несочетающихся смысловых полей?!
«… отчего, заложница попкорна,
Джобса или Стива Возняка,
память, как дуршлаг нерукотворный,
прозябает в каплях сквозняка.» (Лукоморье).
По этим своим новоиспечённым смыслам скользит Поэт резво и ярко, смело и не спросясь скрещивая их:
«Ты посмотри, какая вьюга прошлась по окнам шкуркой грубой, приговорив к столу заочно, где сельдь в пальто и конь под шубой,
и Дед Мороз на нервной почве…» (Зимние каникулы.)
«… Через двор несутся куры без яиц, а за ними неспособные танцоры.» (Весенний метр.)
«…Настало быть игуан гуманней, растить в селе кочаны капуст, а ты, как ванька, валяешь аню — в кустах цикуты терновый хруст…»
«… Сыроварню свою проворонил, но остался настрой боевой, где японец, буквально «я понял», или немец от слова «немой». (Первопоймайское).
Ну и вот – опять: какая тень, сороки, скотч, любовь?!
«…где невозможно тень перешагнуть, сороки шелестят засохшим скотчем, опять любовь теснит младую грудь, пора бы с ней завязывать, а впрочем…» (Второе дыхание). Впрочем, это «а впрочем» здесь просто блестяще.
Он строит тебя, а ты, оглушённый чеканностью формы и шквалом образов-реминисценций, и рад построиться… он задорно так лупит тебя шпицрутеном – и больно вроде, но ты понимаешь, что наступает на тебя что-то совершенно необычайное, упоительное и энергическое, и вот ты готов ему-этому отдаться, и вот вдруг отдаёшь ему честь – а, отдав, порой и не поймёшь, чему…
