***

Оставшийся взлетает и парит
над постоянством. Сумеречный вид
не тяготит, но к жизни возвращает.
И облако над яблоней болит
и всю огромность родины вмещает,

где только свет, где только свет нести
от смерти и тоски, от глупости
в пространство сна и клетчатого лета,
где шепчет мальчик «Господи, прости!» —
а вдруг не хватит радости и света…

К земле вернется аист-атеист —
бесплодный, грустный, как осенний лист, —
и растворится в немоте вещей.

И ничего не будет вообще.