В рамках проекта «Наша Победа»
Гайто Газданов. «На французской земле».
Дело было в 1943 году. Сорокалетнего писателя Гайто Газданова, некогда белогвардейца, теперь парижского таксиста и масона, брата ложи «Северная звезда», однажды пригласил в гости его друг, тоже русский эмигрант. Хозяин дома был связан с Сопротивлением, даже сформировал собственную группу из эмигрантов. Здесь Газданов знакомится с человеком, которого называют Николай, и узнает то, что и сегодня кажется не менее удивительным, чем должно было представляться тогда. Николай координирует не только действия групп сопротивления среди русских пленных в концентрационных лагерях, но и целый ряд партизанских отрядов на территории Франции – причем отрядов советских!
Газданов сразу же принимает предложение участвовать в выпуске русской газеты, которая будет распространяться в лагерях. Его жена становится связной, переправляет бежавших из лагерей в отряды. Нужно заметить, что подпольщики разных стран писали после войны, что именно роль связных, которую выполняли обычно женщины, была в структуре подполья самой опасной и требовала настоящей отваги. Их ловили первыми, и погибло их много. Но с женой Газданова все закончилось, слава Богу, благополучно.
Для Газданова это оказалось настолько важно, что первая вещь, которую он пишет после освобождения Франции (и заканчивает через 10 дней после взятия Берлина, 19 мая 1945 года) – документальная повесть о советских партизанах «На французской земле». Написана она была по-русски, потом был сделан авторский перевод на французский – и небольшую книгу издали под названием Je m’engage á defendre – «Я начинаю борьбу». Текст тут скромнее французского названия – про собственную деятельность во время оккупации Газданов не пишет практически ничего. Мы даже не узнаем, бывал ли он сам в этих партизанских лагерях. Скорее всего – нет, но очевидно, что после освобождения он много беседует с партизанами и подпольщиками. И ему было очень интересно.
Газданов писатель строгий, выверенный, мастер реплики, но здесь он словно бы взахлеб проговаривает, без оглядки, интонация напоминает несколько пафосный газетный очерк. С не вполне ясной целью он меняет имена (даже подпольные клички), а когда речь идет о его собственных контактах с Сопротивлением во время оккупации, говорит о себе в третьем лице: «мой приятель».
На других писателей эмиграции Газданов не похож. Конституирующие для предвоенной литературы русского зарубежья ностальгия и переживание изгнанничества ему не свойственны вовсе. Хотя большинство его вещей построено на русском материале, русская жизнь для него вполне равноценна любой другой, к которой ему суждено было прикоснуться – константинопольской, французской. Газданов сосредоточен на попытках вскрыть смысл человеческой судьбы, ее поворотов так, чтобы исторические обстоятельства остались здесь лишь рамкой; на собственном экзистенциальном усилии сосредоточен. Ему и в масонстве близко отсутствие национального. Во Франции в нем не узнавали русского, вообще иностранца, если он сам того не желал (разумеется, в том числе и благодаря идеальному французскому языку) – многие ли из эмигрантов могли этим похвастаться? Он и на войну, предопределившую эмиграцию, отправился из желания войну испытать, не имея особых идеологических предпочтений (хотя культурные тут волей-неволей играли роль – юному Газданову, конечно, трудно было представить себя в том мироустройстве, который предполагался за красными). Так что, расставшись с Россией, особой ненависти к большевикам он не имел и ни в чем их не обвинял. Любви, понятно, не имел тоже. Россия прошла для Газданова, и он не особо интересуется тем, что там после него происходит, поскольку то, что его действительно волновало и интересовало, было по определению всегда здесь, рядом.
И вот тут из ниоткуда появились совершенно неведомые и небывалые другие русские, которых, оказывается, в этой зашторной России успели выплавить. Газданов не может скрыть, что рассматривает их откровенно антропологически, как ученый путешественник людей удивительного племени – но, конечно, без ощущения превосходства.
Мужчины и женщины, бывшие солдаты, офицеры, остарбайреты, они бегут из лагерей в Голландии и Бельгии, из Эльзаса, с севера и юга Франции. У многих это уже не первый плен и не первый побег. Никто из них не знает языка – это как раз создавало трудности в ассимиляции их во французском Сопротивлении. Их продвижение по оккупированной стране само по себе великое чудо– ведь выдать себя за французского, скажем, крестьянина они не смогут даже перед самым необразованным немцем, их чужеродность повсюду прямо-таки сигнализирует о себе. Тем не менее они добирались до больших городов, до Парижа, не попадались гестапо и там, наконец, находили выходы на подполье. Без помощи простых французов, тех же крестьян, это было бы точно невозможно. Но французы, если верить Газданову, помогали всегда, да и у советских беглецов не возникало сомнений насчет их отношения к оккупантам. К к французам, с известной осторожностью, за помощью они обращались уверенно (а вот у эмигрантов, как раз, относительно немцев встречалась разная «ориентация»). Вообще это время и место какой-то максимальной открытости друг другу, общности советских и французов, даже деликатности, больше такого не будет. В клятве, которые давали партизаны при вступлении в отряды, был специальный раздел: «Выполняя мой долг перед Советской Родиной, я также буду честным и справедливым в отношении французского народа, на земле которого я защищаю интересы моей Родины. Я всеми силами буду поддерживать моих братьев-французов в их борьбе против нашего общего врага – немецких оккупантов».
Постепенно стали формироваться уже полностью советские партизанские отряды – и в 1943 году численность советского сопротивления во Франции как минимум равна численности французского. Существуют отряды по-разному: одни сидят в катакомбах и смену дня и ночи определяют по движениям нетопырей, другие партизанят в русском стиле, по лесам, третьи действую практически в городах. В отрядах нет политруков, комиссаров, если есть, их роль невелика, иначе это не прошло бы мимо Газданова. Русскими, воюющими во Франции, движет не идеология, не любовь к Сталину и даже не столько любовь к отечеству, но лютая, стальная ненависть к немцам, на деяния которых они насмотрелись и в России, и в концлагерях. Теперь они готовы уничтожать их всюду и любой ценой.
И вот решая для себя вопрос, как вообще появились такие люди, что для этого было нужно, Газданов приходит к выводу, который не пользуется популярностью в нынешнем либеральном строе мысли. Да, это устройство жизни в Советской России, где любое частное, личное, подчинено целому, где существует культ самоотдачи, где профессор и пастух читают одну и ту же передовицу в газете «Правда». Умный Газданов в данном случае не выносит этических и политических оценок, хотя понятно, что сам он вряд ли видит себя в подобном обществе. Но именно оно оказалось способным создать новый народ, который он вдруг увидел, внутренне готовый ценой самопожертвования сокрушить завоевателя. Мы, конечно, знаем теперь, что это очень идеализирующая точка зрения. Но Газданов не изучал советскую жизнь во всей ее сложности и многообразии. Он просто видел советских, прошедших жесточайший отбор – не сломленных, не умерших в лагерях, сумевших бежать – и узнал их истории.
Эта документальная повесть, конечно – не систематическое исследование партизанского движения. В сущности, она из историй и состоит – из историй и рассуждений, – и в этих историях ее, пожалуй, главная ценность. Тут не только линии судеб, но и повседневный опыт партизан и подполья (а ведь каждый, кто читал воспоминания о подполье, не проходившие советскую цензуру, наверняка поражался, насколько этот опыт порой расходится с устоявшимся образом, созданным романами и фильмами) – весь тот материал, который не так давно признали значимым для исторической науки. Ну, например – как проехал целый отряд на нескольких грузовиках из конца в конец оккупированной Франции с развевающимися флагами – и добрался благополучно.
Но главное-то значение повести Газданова – что в ней вообще обо всем этом рассказано. И едва ли не в ней одной.
Куда они все делись? По оценкам, в советском партизанском движении участвовали как минимум несколько тысяч человек, если не десятки тысяч. И это одна из самых малоизвестных страниц истории Второй мировой. Где воспоминания, серьезные исторические монографии, фильмы совместного советско-французского производства? Ничего нет. Вот, например, один из отрядов после освобождения Франции расквартирован в казарме – здесь как раз Газданов точно побывал и все подробно описал. Поддерживается дисциплина, однако недавние партизаны чувствуют себя свободно, ходят в кинематограф и в театр (не зная языка), но французская классика в театре им не особо по душе. Их хорошо знают местные жители, у многих здесь уже устроились, как это называет Газданов, «постоянные знакомства». То есть какая-то часть, можно предполагать, осталась во Франции. А остальные? Вернулись домой и отправились по лагерям, поскольку воевали без комиссаров и не в той стране? Хочется верить, что это не так. По крайней мере, не так. Но ведь тогда должен был найтись хоть кто-то по ту или другую сторону границы, кто все-таки собрался бы об этом рассказать. Кто дожил, скажем, в СССР до «оттепели», когда уже не нужно стало совсем застегивать себе рот.
Однако книга Газданова, похоже, единственная. Да и о ней быстро забыли. Советские (если вообще знали) – потому, что написана белогвардейцем-эмигрантом. Эмигранты – потому что вышла, по сути, просоветской. А французы… ну, вероятно, хотелось, чтобы Сопротивление было беспримесно патриотическим.
И остается теперь только поклониться Газданову за этот одинокий памятник.
