Учеба — это как-то более или менее понятно, все мы учились или учимся понемногу… А вот наука, что это такое, с чем ее едят? Первый раз попробовал я науки на родном факультете, когда надо было писать курсовую работу. Выбрал себе более или менее безобидного преподавателя и пошел к нему «сдаваться на милость». Преподаватель ставит перед студентом задачу — так инструктор по скалолазанию показывает человеку горку и говорит: взберись-ка вон туда. При необходимости может дать пару веревок, топор и ледоруб — в общем, снарядить страховочными инструментами.
В моем случае такой «горкой» оказалась задача по квантовой химии. Что такое квантовая химия? Скажем, попалась вам любопытная молекула — и захотелось разобраться в ней получше, узнать, в какие реакции она будет вступать, во что превращаться. Обычный химик будет долго ее мучить в разных растворах и пробовать на свет и на вкус, стараться в разных варевах сварить и на разные части разложить.
А квантовому химику такая морока не нужна: он при помощи компьютера ее нарисует, рассчитает и предскажет, чего от такой молекулы можно ожидать. Потому как молекула состоит из атомов, а свойства этих атомов давно известны, как известны и свойства связей между атомами: все они описываются на языке квантовой механики. Именно квантовая механика на части — мелкие кванты — разбивает молекулы: как малыш разбирает паровозик на колесики.
Каждый такой квант описывается «волновой функцией», потому что волнуется, волнуется, крутится он вокруг ядра атома, как хула-хуп вокруг жонглера в цирке. Задача моя состояла в том, чтобы разобраться, как именно волнуются в молекуле эти функции. Для этого пришлось пойти в библиотеку и почитать статьи на английском языке — иностранные ученые придумали новый способ описания функций. В общем, тут потребовались многие знания — и про ряды, и про переменные, и про волны…
Это мне понравилось, потому как несколько лет уже наши мозги загружали какими-то функциями, одна другой мудреней. Поначалу эти функции были чужими, странными, нескладными — вроде как новые одежки. Но потом мы к ним привыкали, примеряли на себя, осваивали понемногу… Однако куда применить их, что с ними делать, мы толком не знали. Представьте, что вам каждый день дают обновки — тут и футболки, и рубашки, и модные брюки, — вот только надеть это все некуда. То есть померить удается, повертеться перед зеркалом, надеть на экзамен — это да, а вот выйти в люди, то есть показать кому-то, кроме таких же студентов из своей комнаты в общежитии или преподавателей на факультете, — некому.
И вот теперь эти все одежки я стал «примеривать» у себя в голове: они пригодились для курсовой работы. Ладно сшитый комбинезон, удобные штаны и перчатки — и все такое прочее, что помогает добраться до сути дела. Я покопался в задаче и увидел на людях, которые решали эту задачу до меня, такие же одежки.
То есть я увидел «своих», обнаружил в авторах работ компанию понятных мне, в чем-то похожих и милых людей. Даже заметил какие-то их недочеты: опечатки или просто небрежно прописанные места. Мне стало так приятно, что эта самая высокая наука — на той горке, куда меня послал преподаватель, — делается такими же людьми, как и я.
В общем, от первого своего похода в науку я получил большое удовольствие. И не то чтобы я как-то чрезвычайно умно справился с задачей, нет, просто оказалось, что чтение настоящей научной статьи, в отличие от учебника, несет немало сюрпризов. Здесь в любой момент тебя может ждать подвох. Тот, кто пишет, — такой же простой смертный. Он может ошибаться — и ты можешь даже поправить его. Да, так бывает даже с известными учеными: начинают решать новую научную задачу — и теряются. Они показывают ее студенту — может, он что-то им подскажет? И бывают такие студенты, которым есть что сказать!
История с курсовой работой мне понравилась — это тебе не экзамен, где задают уже решенные задачи, отвечают на известные вопросы. Здесь студенты на деле проверяют и применяют свои знания: напрягают сознание, извлекая оттуда такие формулы и формы, что возникает что-то совсем новое.
«Душа есть форма форм», — так говорил писатель Андрей Платонов.
Наука на своей «передовой» занята извлечением этих форм — и потому наука здесь уже напоминает искусство. Такая наука не знает субординации: школьник может оказаться проницательнее академика — перед непознанным все равны…
Это-то я и почувствовал на курсовой, это меня и привлекло в науке.
Другие рассказы Юрия Нечипоренко читайте в 11 номере журнала.
