Где теперь тот город шумный?
Пал, и сделалось незримо
То, что прежде плыло шхуной,
Балаболило, искрило.
Там, где корчились кварталы,
Окликали исламиста
Репродукторы, картавы,
Почва лишь лежит, слоиста.
Вспомню, медленно бледнея,
Долгие земные пяди,
Вавилонские плененья,
Рукописные объятья.
Вот она, моя эгида,
Первый и последний признак —
Тростниковый блеск Египта,
Пыль борений клинописных.
Вот она, моя прапамять —
Измышленья Моисея
Наскоро оттарабанить,
Не вдаваясь в объясненья.
Меж руин, как шут, шагая,
Скажешь глухо, скажешь вчуже —
Чушь какая, чушь какая,
Как я мог предаться чуши?
Всяк безумца упрекает
Воскресеньем и субботой —
Окровавленный пергамент,
Горький скрежет, вой зубовный,
Но единственная скрепа
И развязка личной драме —
То, что билось и пестрело,
Прах, развеянный ветрами.
