* * *
Едва успев на поезд свой ночной — Транзитный, непрестижный, запыленный, — Я возвращалась из Москвы домой В коробочке купейного вагона. В оконное дрожащее стекло Глаза неспящих пялились устало. Пространство растекалось тяжело Вокруг несущегося в ночь состава. Так гулко, продираясь сквозь туман, Мчал поезд через пустоши и степи, Что волновался предок мой, цыган, Стуча мне в сердце, как Клааса пепел. В поездках жить — не по теченью плыть, Но иногда на долгом перегоне Ты вдруг перестаешь собою быть: Никто, нигде... лишь ночь — и ты в вагоне. В который раз, спасая и губя, Москва не отпускала от себя. Лежала тихо я — меня качало, Как на пруду оторванный листок Качает равнодушный ветерок, Которому нет дела до финала.
* * *
День за окном. В тревожном полусне Покачиваюсь, но не на волне, Не в узком яле с бортиком овальным, — В купе, на нижней полке откидной, Где Муза вьется мухой надо мной. Соседи спят, стишки резвятся, а Нелепый поезд Петербург — Москва — Дневной, обычный, почему-то спальный — Везет меня, но не на острова, До них потом лететь еще дня два. Выглядываю в щелку между штор (Соседи спят — темно, закрыт обзор Окрестности глухой провинциальной) И вижу непарадный, но живой Мир между Петербургом и Москвой. Я от зимы, как от тюрьмы бегу, Для моря рифмы-силы берегу, Но заоконный вид неидеальный И этот промежуточный итог Важны не меньше, вот в чем суть дорог. Мир повидать — не поле перейти: Все, что увидишь на своем пути, В нескорый поезд к станции финальной С собой возьмешь, едва вкатив в вагон. И тихо мимо поползет перрон.
* * *
Лето, Москва, одиночество. Тридцать Градусов, сонная лень. В мареве душном здесь негде укрыться, Желт и безжалостен день. От Поварской до Арбата прогулки, Видимо, стали нужны, Если в груди отзывается гулким Звоном твоей тишины Каждый мой шорох и вздох, губ движенье. — Может, и я здесь нужна? — Спросишь с надеждой и ждешь — дуновенья, Вздоха... Молчит тишина. Что, ж, промолчи, а я выпью твой холод Вместе с тоскою своей, Дымных надежд и возможностей город, Рай, барахолка, музей. Лучше молчи, я ведь тоже не знаю И не гадаю, что там, Лишь без раздумий в поток твой бросаюсь. Лето, Москва, духота. Время меня упекло в оболочку, Что герметично тонка. Как никогда, я теперь — одиночка, Ты — мой сигнал маяка. Как никогда, я сильна и двужильна, Хоть и слаба моя плоть. Смотришь, прищурясь: не слишком ли жирно — Просто перемолоть? Знаю, еще полюблю и твой холод, Что после лета придет... Лето, Москва, одиночество. Сорок Девять мне стукнет вот-вот.
* * *
Меня поставили на паузу, Когда октябрь пришел в Москву, И с той минуты я живу, Забыв Арбат и парк у Яузы, И небоскребы, и проезды, И закоулки, и подъезды, Куда скользили светотени, Дразнясь, с витиеватой улицы, Когда я провожала день и С недоумением петербуржца Отыскивала дно столичное, В довольстве сытом — грусть болотную, В широких арках — подворотни, В помпезно-праздничном — обычное. И вот теперь живу в кармане я, Неделя за неделей тянется, — Хорошее напоминание О том, что в никуда и канет все: В больничный тихий коридор, Что розов, вымыт и нестрашен, В нестыдный личный разговор С интерном-парнем, чуть постарше, Возможно, сына моего, Во врачеванье-колдовство, В покой приемного покоя, В реанимационный ад — Единственный портал назад, В блаженный сон, и все такое. В Москве богатство с красотой, Рука в руке, по паркам бродят, Так только осени златой Доступно выглядеть в природе, И так лирично напевать О том, что пауза закончится На этот раз, и наплевать, Когда Творца мелок источится, — Нам ни к чему об этом знать, Нам в этой паузе комфортно, И гармонично, и курортно, Жаль, начинаю забывать Спонтанный наш пикник у Яузы, — Меня поставили на паузу...
Баллада о Бумере
Посреди Москвы в жаркий день в авто-яндекс-прокате Не нашлось машины попроще, а ехать надо. Я в аренду взяла Черный Бумер. «Не лучше ли на самокате, — Ныл мой разум, — ты вспомни Хонду, привезенную из Канады...» Нет уж, дудки, — сгинь, призрак прошлого! Виртуальный Сим-Cим, откройся! Не разверзся асфальт, гром не грянул, никто не умер, Когда я, на раз-два разобравшись с переключателем и коробкой, Увела с Тверского бульвара пригревшийся Черный Бумер. Что ж, теперь расскажи, моя Хондочка, — как тебе на том свете? Смотришь ли на меня с небес необъятной Северной Свалки? Ты скорее меня бы представила в кабриолете, В коробчонке, в набитом болтами ведре, в катафалке, Чем в таком вот — непоцарапанном — чуде рассекающей по планете, по Москве, где от жара — марево, как в Каире, Где я скрылась в гостеприимной чужой квартире От чугунных проблем, что другую бы раздавили... Но сегодня я, переполненная участьем И заботой строгих своих, и посторонних даже, Оторвавшись от всех, в арендованном VIP-экипаже Открываю дороги Москвы — разве это не счастье? Так давай, мсье Мустанг, догоняй улепетывающее лето, Разметавшее планы, а мне подари надежду, Что назад не летит бумеранг — в проводах запутался где-то, Что закончится сон и что скоро будет, как прежде... Но «как прежде» не будет. Ничему нет обратного хода. Не о том ли урчал мотор полукровки-Пегаса? Десять лет назад я разбила вдребезги свою Хонду. А сейчас — арендую Бумер для клиентов премиум-класса.
* * *
В Москве водятся свои призраки, а ты думала — только в Питере, на Петроградской, в доме, отмеченном литерой, в сером особнячке, фасад которого вытерла кожаной курткой, прижатая к стенке разлюбленным мальчиком, тысячу лет назад уже ставшим призраком места и времени, ауры и настроения города, где обитают твои привидения. Но теперь есть и в Москве у тебя свои призраки, а у них — крючки и приманки, почти как у питерских: помеченная крестиком плитка на станции Киевская — чтоб ты застряла здесь, напиталась местом и временем, кабачок, из которого не уйти, хоть он и закрывается, старый ржавый фонарь, что к полуночи загорается, проступившие в чашке кофейной символы твоего имени. А старик, хозяин питейного заведения, рад, похоже, и сам побеседовать с привидением: заперев за другими калитку, вина подливает, расспрашивает, подпирает дубленую щеку, смолкает, уставившись в прошлое — в мрак двора, где уснули покрытые плесенью семидесятые, где белеет беседка и тлеют кусты диковатые, от луны и от фонарной подсветки потусторонние, синие.
Петербурженка — Москве
Не ждала, не гадала, а здравствуйте: Словно тонкая кружевная вязь, Между нами сплелась загадочная Необъяснимая связь, Родилась из жаркого марева, Натянулась струной, но не лопнула в дождь, — Ты все видишь, призрак нежданный мой, Раз улыбку-радугу шлешь. Не впитала твой дух с рождения, Не скучала и не болела тобой, Да и ты мое появление Принимаешь, как мегаполис чужой Принимает пришлого — нехотя-снисходительно, Не спешишь обнять, исследуешь не спеша, — Но вдруг стало все в тебе удивительно: Мне открылась твоя душа. Здесь лежит мне неведомая территория, Твои тяжбы-склоки — история не моя, Но отныне ты — моя акватория, Оберег в чехольчике и маяк, И, пока горяч привокзальный кофе, сладок сон в гранд-экспрессе И Арбату к лицу нежнейшая акварель, Пусть сквозь толщу нестройных бульварных песен Прорывается твоя изумительная свирель.
Лето-осень 2022 года
