В октябре 2021 года Ассоциация союзов писателей и издателей при поддержке Президентского фонда культурных инициатив объявила первый в своей истории конкурс «Мир литературы. Юность» в номинациях «Проза», «Поэзия», «Журналистика» и «Критика». К участию в нем были приглашены подростки от 11 до 16 лет, а победителей ждала путевка в международный детский центр «Артек» на литературную смену. За два месяца заявочной кампании мы получили более 2600 работ от ребят со всей страны. Мы очень надеялись на то, что такой широкий охват позволит нам всем чуть лучше понять, что же волнует, тревожит, увлекает и вдохновляет детей XXI века. В этом номере журнала «Юность» представлены некоторые из работ победителей конкурса, о каждой из которых хотелось бы рассказать чуть подробнее.

TikTok, компьютерные игры, пестрящая мемами лента новостей — все это в изобилии встречается в текстах наших взрослеющих участников. В большинстве произведений цифра не просто дополняет жизнь, она является ее повседневной частью, утренним ритуалом, последним из многочисленных дел школьника перед сном. Да, это новая реальность, и она смотрит на нас из текстов подростков беззастенчиво, даже не притворяясь приметой времени. Она — и есть их время. И я сейчас отнюдь не собираюсь брюзжать и говорить, как это плохо, что они от своих компьютеров да телефонов не отрываются, глупые видео под плохую музыку записывают. Все-таки в тех же самых компьютерах и телефонах 2600 подростков написали много тысяч знаков о своих мечтах, любимых книгах, лучших друзьях, великих родственниках.

Последовательное раскрытие темы цифровизации происходит в рассказе «Луч озарения» 11-летнего Романа Герасимова из Электростали. Игровой текст — реалистичная фантазия на тему того, что было бы, если бы тренды TikTok воплощались в реальность, — переносит главного героя в будущее победившей виртуальности. А там, между прочим, творятся совершенные чудеса: «Смотрю: все идут, уткнувшись в телефоны и не глядя по сторонам, без опаски на кого-то натолкнуться. Но самое интересное, что никто ни с кем не общается. На месте бывшего детского сада — огороженная территория, на которой дети поодиночке созерцают улицу. <…> Стало понятно, что сова, которая выдается каждому ребенку при рождении, заменяет ему родителей. Производители снабдили игрушку обещанием “научить дружить и любить”. Такие громкие замечания, мягко сказать, шокировали. Меня дружить и любить учат родители. Мы вместе путешествуем, смотрим фильмы, иногда читаем вслух, ставим елку и украшаем ее гирляндами. Поддерживаем друг друга. А тут всего этого нет! И мне стало страшно…»Отгороженность, обособленность, самососредоточенность — все это в гиперболической перспективе невероятно пугает ребенка. Забавно, что угадывающиеся здесь голосовые помощники «Алиса» или «Сири» потенциально претендуют на то, чтобы заменить собой человека, социально заместить мать и отца. Антиутопически глубокое прочтение Романом Герасимовым современной ситуации является одним из самых оригинальных текстов, осмысляющих новую цифровую действительность.

А вот кому уж точно не занимать оригинальности и самобытности, так это 11-летнему Родиону Краеву из г. Санкт-Петербурга. Его короткие «Городские заметки» — пример начинающегося торжества поэзии в прозе. Здесь простая детская игра в «танчики» соседствует с необъяснимой, непонятно откуда взявшейся в таком возрасте мудростью не отрицать свое детство, а наслаждаться им: «Я с мамой люблю ходить за руку. Да, я знаю, что большой. Знаю, что большие мальчики не ходят за ручку с мамами. Но так теплее. И в это время она не похожа на важную котлету. И да, я так хожу, когда рядом никого нет, то есть когда нас никто не видит из знакомых. Тепло ее большой ладони передается моей. И на душе тепло: так я могу маму контролировать, чтоб она шла рядом и слушала мои рассказы про танки. А на даче, когда мы гуляем по аллеям, она прячет руки в карманы своей черной вязаной кофты. Я ей говорю: “Ты — домоседка”. Тогда она меня смотрит как на осложнение! Ну, она домоседка не потому, что дома сидит: ее руки сидят у нее “дома”, в теплых карманцах черной вязаной кофты».Видно, что Родион очень любит слова — слушать, писать и даже создавать самому. Непрерывный процесс слововарения происходит в самых различных формах, маленький автор находится в усиленном творческом поиске и не боится ставить важные для себя вопросы ребром. Слова он ищет везде: в книгах, приложениях по подбору рифмы и даже… в телевизоре, выуживает их из песен бронзовой эстрады. Радостно, что слово в «Городских заметках» побеждает какую угодно виртуальность, потому что оказывается сильнее, важнее и непримиримо увлекательнее.

Вторая часто встречающаяся в произведениях участников тема — это взаимоотношения с домашними животными и осознание через них себя как взрослой личности. Здесь подростки демонстрировали наибольшую глубину психологического анализа и чуткость восприятия. Рассказ «Байкал» 15-летней Екатерины Ионовой из деревни Ольховка — о любимой собаке, которая после отъезда семьи в короткий отпуск неожиданно пропала. Потеря лучшего друга для героя произведения становится настоящим ударом, и какую радость испытывает он, случайно встретив пса на улице. Однако жизненные обстоятельства ставят его перед сложным нравственным выбором: «Мы остановились перед высоким зеленым ограждением. Ворота были распахнуты, поэтому Байкал вошел дальше и сел на пороге неизвестного мне дома. На террасе в ветхой рубахе сидел старик, покачиваясь на деревянном кресле-качалке. Его седые волосы поблескивали в лучах солнечного света, однако глаза были безжизненны, словно покрыты белой пеленой. Он смотрел в никуда. У стены стояла кривая тросточка. Пес аккуратно подошел к нему и сел рядом, положив тяжелую голову на старческие колени. Не проронив ни слова, я решил не забирать друга насильно и, довольный встречей, повернул назад».Этот рассказ, написанный очень сдержанно и стилистически аккуратно, говорит тем не менее о многом: если любишь — отпусти, кому-то забота близкого может быть нужнее, чем сейчас тебе. И если ты сделаешь в своей жизни правильный выбор, твое обязательно вернется к тебе во стократ. Внимания заслуживает и то, что герой рассказа в столь юном возрасте ищет проблему своих бед не в окружающем мире, а прежде всего в себе, анализирует поступки и действия, дает им трезвую оценку и, сделав выводы, продолжает движение вперед.

В рассказе «Хранитель дома» 13-летняя Дарья Зимина из Бийска берется за сложную историю: у главной героини только что умерла собака. Не облегчает себе задачу Дарья и выбранным композиционным решением — рассказ параллельно ведется то от лица переживающей потерю девочки, то от морды недавно почившего питомца, оставшегося в доме в качестве призрака-наблюдателя. У каждого из героев этого повествования свой, ярко окрашенный и выписанный характер, сформированные интересы и убеждения. Вот, например, собака с человеческим именем Вика — веселая, задорная ворчунья, а ко всему прочему иногда еще и ревнивица: «Однажды они даже решили меня сфотографировать. Не думаю, что кого-то из собак на привязи с нашей улицы когда-то фотографировали. Мелких — тех да. Приезжали к моим хозяевам гости с таким собачьим недоразумением. Лапки тоненькие, голосок писклявый, характер вредный. И моя хозяйка с нею как только не фотографировались: и так, и на ручку возьмут, и на коленочки посадят». Наблюдая за безутешным горем своей бывшей хозяйки, дух питомицы проходит разные стадии от обострения чувства собственничества до все того же очевидного, но сложного понимания: любимому существу нужно позволить жить дальше, пускай даже без тебя, если ему так будет лучше. «Хранитель дома» — щемящий, нежный и ироничный текст, в котором автор взрослеет по пути написания, переживая заново противоречивые чувства принятия неизменимой ситуации, осознавая необратимое величие смерти, а вслед за ней — и жизни.

Оригинальный выбор питомца сделала героиня произведения 16-летней Дарьи Машевской из Энгельса. Центробежной силой рассказа «Рачок» стал речной длинноусый рак. Жизни девочки Мадины из маленькой деревушки не позавидуешь: у нее недавно умерла мама, на ее место в семейной вселенной пришла неласковая бабушка. Отец постоянно работает, а брат изо всех сил ревнует сестру к памяти родительницы. И вдруг в безвоздушном пространстве из запретов и попреков происходит взрыв света и воздуха. Мадина видит живое существо, так похожее на нее, несвободное и обреченное, и решается на смелый бунт, отчаянную трансформацию, спасение обреченного на варку рака и вслед за тем — настоящую жертву: «Мадина остолбенела. Рак беспомощно щелкал клешнями в ее руках. Опустив взгляд на своего друга, девочка заплакала еще сильнее от боли и несправедливости, которых не могло перенести хрупкое детское сердце. Кукла бездушно смотрела на девочку пустыми глазами. Не говоря ни слова, девочка рванула с места что есть мочи, чуть ли не кубарем скатилась с холма вниз, к реке, только б подальше от этого места. Позади доносился звук рвущихся ниток, ткани и — прошлого…»Рак — это мощный символ, процесс наращивания защитного панциря, элемент противопоставления обретенной взрослости кудрявому и кружевному детству. Животные в произведениях лауреатов конкурса «Мир литературы. Юность» не просто милые кошечки и собачки, которых дети треплют за ушами и целуют в носы. Они — проводники психологической инициации и настоящие духовные собратья. Именно поэтому читать вроде бы детские рассказы про питомцев будет интересно не только детям, но и взрослым.

Еще одной из главных тем текстов участников конкурса стали приведенные со слов бабушек и дедушек рассказы о Великой Отечественной войне и в частности — о блокаде Ленинграда. Чаще всего они сопоставляются с собственным опытом, подростки пытаются представить себя в иной исторической обстановке, в обстоятельствах предельного напряжения человеческих возможностей. Так, соотносит свою сытую повседневность, где она прячет черный хлеб в халате от мамы, лишь бы его не есть, с бытом блокады 13-летняя Алена Порубова из Афанасьево. Ценен вывод, который делает юный поэт:

  Такое я представить не смогла.
 Мне крикнуть захотелось в небо:
 — Я съем кусочек хлеба за тебя!
 Вернись! Живи! Ты слышишь? Где ты?
 С тех пор, как я представила себе
 Ту девочку в блокадном Ленинграде,
 Я полюбила вкусный черный хлеб.
 Его не прячу больше я в халате. 

Представляя такую же, как она, девочку, для которой черный хлеб — заветная драгоценность, лирическая героиня начинает дорожить тем, что имеет. Но самое главное, что с этого момента она пронесет по жизни память о тех героических и уже не мифологических для нее событиях, которые выросли из вечернего рассказа мамы о судьбе ребенка в блокадном Ленинграде.

Предметно-символьное письмо удалось и 13-летней Анне Артешинойиз Самары. В рассказе «Мандарин» юный автор приводит реальную историю, как на Новый год, 1944-й, детям блокады привезли самые настоящие оранжевые и солнечные мандарины. Для читателей-ровесников А. Артешиной будет важен как повод, послуживший для создания данного рассказа, так и выбранное обстоятельство: маленький мальчик, получивший настоящее чудо, без всяких размышлений дарит его самому близкому своему человеку: «Поправив подушку под маминой головой, Петя достал новогодний подарок: открытку с Дедом Морозом-партизаном, фантик и засохшую краюшку хлеба. На тарелку положил котлету, самое ценное, что у него было. <…> — Ты только поправляйся, мамочка! Для того, чтобы ты не плакала, я принес заморский фрукт! — Мальчик достал рыжий шарик. — Вот, бери!»Способность реалистично представить своего сверстника из прошлого века в художественной прозе и сопереживать ему по-настоящему говорит о прозаическом чутье и чуткости, в столь раннем возрасте уже присущих нашим победителям.

Послевоенную историю любви своей бабушки невероятно трогательно удалось передать и 14-летней Галине Бекетовойиз Пятигорска. Позволю себе непрофессиональное отступление от анализа: каждый раз, когда я читаю этот полуторастраничный текст, потом еще минут десять плачу. Г. Бекетова с фотографической точностью воспроизвела сцену первой встречи молодых людей на празднующем Победу перроне. Вываливается молодой солдатик из поезда, видит молодую девушку, и может сказать только: «Вот, выскочил из вагона на минутку за кипятком, а тут ты стоишь и… победа! Конец войне! Наша, слышишь, победа, а тут ты… такая!» Ты — такая, и зима вокруг — такая, и жизнь впереди — ух какая! Ощущение полноты момента, юношеской восторженности, спаянности личной судьбы с судьбой страны — все это обдает свежим зимним духом из короткой зарисовки, полной смысла и будущих событий. То, что дети вдохновляются темой Победы, воспринимают ее настолько лично — конечно, также заслуга их родителей, бабушек и дедушек, которые хранят семейную и историческую память и передают ее по наследству. Потому вдвойне радостно было увидеть не выученные риторические штампы, а прочувствованные и близкие истории, получившие развитие в произведениях наших участников.

Для меня не стало удивлением то, что среди более 2600 работ встретились по-настоящему талантливые прозаические и поэтические тексты. А вот за номинацию с громким названием «Критика» оргкомитет «Мир литературы. Юность» переживал всерьез: конкурсным заданием было написать эссе о своей любимой книге, но не так уж и просто это сделать в 11–16 лет, когда текст зачастую еще самоцель, а не предмет для размышления. Не скрою, что мы ожидали получить массу школьных сочинений, по которым рассчитывали хотя бы первично понять литературные предпочтения подростков. Каково же было наше удивление, когда на конкурс пришла масса работ с развитым аналитическим аппаратом и отсутствием боязни эмоционировать в заданной структуре. Было сложно выбрать три наиболее интересных эссе для «Юности», но меня успокаивает мысль о том, что другие победившие работы будут также опубликованы в итоговом сборнике конкурса.

В самое сердце поражает даже не эссе, а статья 13-летнейЯны Павлюкиз Новосибирска, которая называется «“Перевертыши” Варлама Шаламова». Конечно, «Колымские рассказы» никак нельзя отнести к категории детской литературы, и сам автор статьи это понимает. Отдельное впечатление производит то, каким образом это понимание приходит: «И еще — в своем культурном развитии я, конечно, не дошла до по-настоящему большой, великой, всепоглощающей литературы (это если честно). Но “Колымские рассказы”, которые, будто нарочно в духе того времени, “вычищены” от художественности, произвели на меня впечатление сродни первому удару плети для только вышедшего из стойла жеребенка».Изумление, шок, восхищение — все это бьется и слышится в тексте, настоящем переживании после прочтения. «Колымские рассказы» меняют восприятие и жизнь девочки из Новосибирска… она впервые вот именно сейчас узнала, что такое боль, и поблагодарила автора, что смогла испытать незнакомое чувство не на собственном опыте, а посредством чтения художественного произведения. Да, все еще впереди, и возможно, познакомилась она с этим текстом преждевременно, но вдруг резко стала по-другому воспринимать происходящие вокруг события и ценить их тихую успокоенность, ведь ей теперь есть с чем сравнить.

 В рецензии 16-летней Марии Рябковойиз Республики Татарстан, в отличие от работы предыдущего автора, уже больше аналитического ума, нежели чувства, но наблюдать за его движением не менее интересно. Мария пишет о романе Мариам Петросян «Дом, в котором…», разбирает подростковый бестселлер очень вдумчиво и в какой-то мере даже профессионально. Предметом анализа становятся композиция произведения, сюжетные линии, взаимоотношения персонажей. Развивая въедливую внимательность, Рябкова в будущем рискует стать настоящим критиком или даже литературоведом. Компанию ей может составить 14-летняя Таисия Ксенофонтоваиз города Новороссийска. В качестве темы для своего эссе она выбрала «Педагогическую поэму» Антона Макаренко. Помимо энергичного описания сюжета произведения, заряжает и пафос восстановления исторической литературной справедливости: Таисия призывает нас ни в коем случае не забывать такое чудесное произведение и убедительно доказывает, почему этого делать не стоит.

Словом, критическая номинация дарит надежду на будущее — подростки все еще замечательно умеют думать, читать не только глазами, но и сердцем. Примечательно, однако, что среди присланных текстов почти не было эссе о произведениях детских и подростковых писателей, исключение составляет разве что упомянутый выше фэнтези-роман Петросян. Но это уже повод подумать нам, литературному сообществу, как изменить ситуацию: в том числе посредством знакомства писательских поколений в рамках работы детских центров и лагерей.

Я заканчиваю писать эту статью в день начала заезда детей на вторую смену в МДЦ «Артек», которая называется «Штурманы книжных морей». Сегодня в сопровождении писателей-педагогов от АСПИ туда отправились и первые победители конкурса «Мир литературы. Юность». Уже прислали фотографии: на них ярчайшее крымское солнце и разноцветные детские куртки. Посреди зимы, в феврале, юные литераторы отправились в сказку. За всем этим стоял огромный предварительный организационный труд, в том числе самих детей и их родителей. Нужно было собрать кипу документов, пройти испытание регистрацией в АИС «Путевка», разобраться с трансферами, скоординироваться с педагогами и наконец, спустя месяц, угнездиться на рейс и долететь до мечты.

А там… там они будут учиться, читать друг друга, получат рекомендации, как сделать свой текст лучше, познакомятся с самыми разными представителями современной литературы от классика Валерия Воскобойникова до молодой, но уже состоявшейся писательницы Анастасии Строкиной. Но самое важное, что в свободное от учебы и моря время дети со всей страны узнают друг друга — и, быть может, мы очень на это надеемся, сформируется сообщество из ста человек, выпускников «Литературного “Артека”». После того, как они разъедутся по домам, будут продолжать интересоваться творчеством друг друга, помогать развиваться и создавать новое литературное поколение. Когда чуть-чуть подрастут, попадут на мастерские для молодых авторов, в перерывах напишут по книжке, затем отправятся совершенствовать тексты в резиденции, а потом представлять их и обретать своего читателя в творческие командировки… Но это уже совсем другая история, следующая осуществимая мечта, исполнение которой обязательно — впереди. Хорошей смены, дорогие артековцы! Мы очень рады знакомству.

Яна Сафронова

Роман Герасимов,

г. Электросталь,

11 лет

Луч озарения

Утро. Луч солнца ударил мне в глаза. Я отворачиваюсь. Беру телефон. 9:34. –22 градуса по Цельсию. «Бр-р-р, на улицу сегодня не пойду», — думаю я.

— Сынок, ты уже проснулся? — Это мама заглянула в комнату.

Кошка запрыгнула на кровать и стала щекотать мне левую ногу, высунувшуюся из-под одеяла. Вставать не хотелось, и я, накрыв голову одеялом, включил телефон. Ленты соцсетей пестрили мемами, мне стало скучно, голод одолевал, с кухни тянуло ароматом кружевных блинчиков.

— Доброе утро, мамочка! А что сегодня на завтрак?

— Твои любимые блины! Умойся — и за стол!

Дзынь-дзынь: пришло сообщение.

— Да что ж такое, поесть спокойно не дают.

Открываю WhatsApp, а там сообщение от Кольки со ссылкой в TikTok. На видео веселый парень дает инструкцию, как попасть в будущее: сядьте в лифт на семнадцатом этаже, потом спуститесь на пятый, к вам должен подсесть человек, поезжайте с ним на первый этаж, но, не покидая кабины лифта, поднимитесь на четырнадцатый. «Очередная ерунда», — подумал я и выключил телефон.

Блинчики на этот раз были объедение. После еды я начал учить «Бородино», так как нам задали знать его наизусть к концу недели.

Прошел час. Лермонтова я выучил, делать было нечего, потому что все уроки были сделаны еще вчера.

— Ром, сходи за хлебом, — послышалось с кухни.

Я начал собираться. Пекарня находится у нас в доме, так что на улицу в такой мороз выходить было не надо. Я оделся, взял телефон и карточку. Подойдя к лифту, вспомнил парня из TikTok и его инструкцию. Мы живем на семнадцатом этаже. Я нажал на пятый: каково же было мое удивление, когда за распахнутыми дверями лифта я увидел мужчину. Лифт поехал на первый этаж, незнакомец вышел и посмотрел на меня очень странно. Я, сделав вид, что забыл дома что-то важное, остался в лифте и нажал на кнопку четырнадцатого этажа.

Двери лифта распахнулись, и какой-то непривычно яркий свет буквально ослепил меня.

Очнулся я минут через пять.

— Гм… Ерунда какая-то.

Поехал на первый, а там стены не белые, как обычно, а зеленые! Может, не заметил?! Открываю дверь в магазин, а там не пекарня, а аптека…

Выхожу на улицу и вижу: машины по небу летают, роботы по улицам ходят, люди все в черном и с QR-кодами на левом рукаве. Подхожу к парню лет двадцати и спрашиваю, как в фильме:

—Какой сейчас год?

— 2222, — промычал он в ответ.

Идет навстречу женщина. Засунула палец в ухо и разговаривает. Передвигаются по улицам люди с большей скоростью, чем в наше время, а все из-за кроссовок с гидромагнитной подушкой в подошве. Я пошел дальше, пытаясь узнать привычную улицу. По сторонам — дома, на горизонте — заводы. Нет ни одного деревца, кустика, ни одной травинки! Везде бетон и стекло. Дом, похожий на мой, как будто вырос в три раза, этажей сосчитать я не смог, так как они уходили в свинцовые низкие облака. «Пятерочки» на каждом перекрестке пропали, и я понял, что даже хлеба негде купить. Смотрю: все идут, уткнувшись в телефоны и не глядя по сторонам, без опаски на кого-то натолкнуться. Но самое интересное, что никто ни с кем не общается. На месте бывшего детского сада — огороженная территория, на которой дети поодиночке созерцают улицу. У каждого в руках была серая сова.

Мне стало настолько интересно, что я подошел к невысокому забору, чтобы лучше рассмотреть детей, которые гуляли без воспитателя. Сердобольная старушка, проходящая мимо, поинтересовалась, почему я одет так, как одевались люди столетия назад. Я попытался отшутиться, но бабушка оказалась разговорчивой и стала вслух размышлять о том, как тяжело детям расти без участия родителей. Стало понятно, что сова, которая выдается каждому ребенку при рождении, заменяет ему родителей. Производители снабдили игрушку обещанием «научить дружить и любить». Такие громкие замечания, мягко сказать, шокировали. Меня дружить и любить учат родители. Мы вместе путешествуем, смотрим фильмы, иногда читаем вслух, ставим елку и украшаем ее гирляндами. Поддерживаем друг друга. А тут всего этого нет! И мне стало страшно… Я вспомнил, как недавно мы дома смотрели фильм, который посоветовала мама. Фантастический триллер «И грянул гром», поставленный по одноименному рассказу Рэя Брэдбери. Я читал этот рассказ летом, и меня поразила ничтожность тех изменений, которые повлекли за собой такие непредсказуемые последствия в будущем. Фильм усилил мои впечатления от прочитанного. И теперь, глядя на этих детей, я вдруг понял, как люди, отклонившись на градус от привычной «тропы эволюции», потеряли человечность, разучились дружить, любить и общаться. Мне стало очень горько, и я решил, вернувшись к себе в 2021 год, уделять больше времени родным и друзьям.

— Рома, вставай! — услышал я мамин голос.

Тут я вскочил с кровати и понял, что это, к счастью, был сон. Я побежал на кухню, кинулся маме на шею, потом обнял сестру и подумал, какое счастье, что у меня есть близкие люди, которые всегда рядом.

Родион Краев,

г. Санкт-Петербург,

11 лет

Городские заметки

Хор моих мыслей

Мона Лиза существует? Какого размера тунец? Зачем в кинотеатрах люди едят попкорн? Почему мне приснилось, что я невкусный? Если налить кипяток в пластиковую бутылку — почему бутылка завянет? Учитель танцев Раздватрис из «Трех толстяков» Ю. Олеши — мужчина или женщина? Если он мужчина, то почему ведет себя, как женщина? Это хор моих мыслей. Моя мама говорит, что хор — это стройное звучание. А то, что у меня в голове, — это какофония.

Домоседка

Я с мамой люблю ходить за руку. Да, я знаю, что большой. Знаю, что большие мальчики не ходят за ручку с мамами. Но так теплее. И в это время она не похожа на важную котлету. И да, я так хожу, когда рядом никого нет, то есть когда нас никто не видит из знакомых. Тепло ее большой ладони передается моей. И на душе тепло: так я могу маму контролировать, чтоб она шла рядом и слушала мои рассказы про танки.

А на даче, когда мы гуляем по аллеям, она прячет руки в карманы своей черной вязаной кофты. Я ей говорю: «Ты — домоседка». Тогда она на меня смотрит как на осложнение! Ну, она домоседка не потому, что дома сидит: ее руки сидят у нее «дома», в теплых карманцах черной вязаной кофты.

Остановка «Грязная лужа»

Я все время что-нибудь придумываю. Вот мы идем в библиотеку с мамой. Но просто идти скучно, надо играть. И вот я уже машинист поезда. Я бегу впереди мамы и останавливаюсь. Рядом осенние кусты. «Остановка “Засохший кустик”!», — важно объявляю я. Бегу дальше. Важная мама идет позади. Она не делает остановки вместе со мной. Она несет тяжелую сумку с книгами. Я снова бегу вперед. «Остановка “Березовая аллея”!» Мама снова не делает остановок. Я продолжаю движение своего поезда. Надо успеть и попыхтеть, и издать гудок, и нажать на тормоза. Я останавливаюсь. Смотрю по сторонам. Достопримечательности отсутствуют. Ан нет… вот одна — это большая грязная лужа на нашем пути. И тогда я важно произношу: «Остановка…» И мы с мамой говорим одновременно: «Грязная лужа!» Не сговариваясь. Так само собой получилось.

Ну вы поняли, у кого мысли-то сходятся…

Переизбыток красного супа у меня в животе

«Бабушка, ты меня оборщевала!» Это значит, что я переел бабушкиного борща. Суп должен быть непременно красного цвета. А самый вкусный борщ у бабушки. Вы не знаете, почему бабушки готовят лучше всех?

Когда я вырасту

Все дети любят макароны. Однажды, придя в гости к соседям в многодетную семью, моя мама в разговоре упомянула про макароны. Тогда та многодетная мама перешла на шепот и сказала: «Не произноси это слово». Это означало, что если б дети услышали про макароны — они бы попросили сварить целое ведро макарон…

Я тоже люблю макароны! Мама сварила на обед тоненькую вермишельку. Не вермишель, а вермишельку. Спросила, будет ли есть дедушка? Он ответил, что будет, но положить ему надо на блюдечко. А ел он чайной ложкой.

Я съел свои макароны, особенно они вкусны с маслом и с мелко порезанной колбаской. Я сходил к другу Леше, мы поиграли в «танчики», и я, как старший товарищ, поддался и проиграл сражение. Вернулся домой, выпил свой чай, помог бабушке отгадать несколько слов из заковыристого кроссворда. Прошло не знаю сколько времени. Дедушка все еще гонял ложкой вермишельку по блюдцу. Туда — сюда, туда — сюда. Могло показаться, что он играет с ними в футбол. Содержимое блюдца за все это время не уменьшилось. Вермишель туда-сюда. Туда, сюда. Это было летом. Вот уже несколько недель дедушка или ел очень плохо, или ничего не ел… минувшее лето мы провели уже без дедушки. Приезжая на опустелую дачу, словно бы приезжаем повидаться с ним, туда, где все построено его руками.

 Я стану врачом, когда вырасту, чтобы изобрести лекарство. Но тогда мне надо будет стать еще ученым, чтобы изобрести машину времени: я хочу вернуться в прошлое и спасти дедушку.

Человек без души

Меня давно интересовало — кто такой «человек без души»? Я часто слышал это выражение. И вот наконец я догадался. Человек без души — это искусственный интеллект. То есть это такие люди, но они совсем не люди, а роботы и могут быть очень похожи на людей. Но у них отсутствует душа. А это значит, что когда я возьму такого человека за руку, то моей душе теплее не станет.

Если бы я был другом Пушкина

Если бы я был его другом, то я бы спросил: «Александр Сергеевич, а есть ли рифма к слову “окунь”?» Вот моя мама думала и придумала только слово «шпокунь». Я поискал рифму в приложениях, которые помогают находить рифмы. Приложения не выдали созвучной рифмы. Почему у слова «окунь» нет красивой рифмы?

Почему Чехов ругается

Я читал книгу «Железнодорожные рассказы» Антона Павловича. Сам не знаю зачем, но выписал ругательные слова, которые мне повстречались на страницах его рассказов. Вот они: идиот, дурак, глупая голова, болван, сволочь проклятая, дуб, аспид, ведьма, паскуда. Ну, некоторые слова узнал впервые. Мама сказала мне, что теперь я обогатил свой словарный запас. Но лучше бы эти слова мне сложить в камеру хранения памяти и не использовать. Ну, я догадываюсь, почему она так сказала.

Какими дорогами ходят идеи?

Лингвист Лев Щерба придумал такое предложение: «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка». Он это придумал в учебных целях. Я, между прочим, тоже придумываю слова. Вот некоторые из них: сын коровы — «коровенок»; уличное кафе, где кормят шашлыком — «Свинохрюка»; шашлык женского рода — «шашлыковина», приятель кошки — «кош», подмышки у мышки — «подлюдинки», непослушные волосы — «льюисики». Но это какие-то несуразные слова. Мама говорит, что таких слов нет в русском языке. Но они же есть в моей разговорной речи.

Льюисики

Когда наша учительница заболела, ей на замену пришла другая, кудрявая и крикливая. Голос у нее такого же цвета, как ее невкусная помада. Она была очень сердитая и поэтому заслужила капельку моего воображения. Когда я слышу одно слово, мой мозг связывает его с другим. Волосы — это… льюисики! Раз эта учительница кудрявая, то у нее не волосы, а льюисики! Когда она сердится, то ее льюисики выпрямляются в знак возмущения вместе с ней.

Брутальные слова

Вы знаете эти слова. Они принадлежат известному певцу российской эстрады. Моя мама любит слушать его песни. Наверное, вы, ваши знакомые и знакомые знакомых тоже знают и любят эти песни. И я люблю. Но самое главное, что в них есть брутальные слова. Но я не знаю, что они означают. Вот эти слова: чикипибарум, оле-оле… Вы догадались, о каком певце я пишу. Ура, не только я придумываю слова.

Я разукрашиваю слова

Война — черного цвета. Голос чужой учительницы — цвета ее помады. Безумная ярость грозы — зловещего белого. Вкусный сон — сладкого цвета. Жесткий южный палящий зной — грязно-желтого. Зубная боль дачного дождя — серого. Легкая вуаль августовского тумана — снежного. Громкая музыка сентября — багряного. Тихий шепот надежд — нежно-синего. Поэтика ноября — музыкального цвета. Мои мечты — разноцветные.

Скворечник для мух

В нашем дачном скворечнике живет белка. Ее детеныши похожи на крысят — голенькие и маленькие. А я придумал скворечник для мух.

Сестра моего друга — девочка Юля построила из большого лего домик, со скворечником. Мне стало любопытно: что в скворечнике? Я туда заглянул и увидел игрушечного пони. Я взял лошадку и посмотрел на нее поближе. Первое, что пришло мне в голову, — это муха! Вот я и дал кличку этому пони — Муха. Когда я поделился своими мыслями с друзьями, они громко засмеялись. «И правда, эта лошадка похожа на муху!» Так и появился скворечник для мух.

Собрание знаменитостей

Я живу в Санкт-Петербурге. Это красивый город. И мне нравится гулять по городу с мамой. Если вы выйдете из метро на Невский проспект, то попадете на собрание знаменитостей: слева вас встретит Казанский собор, справа — Спас на Крови, а прямо с вами поздоровается знаменитый дом Зингера.

Кто его покорит?

В нашем районе намывают песок из Финского залива. В результате намыва образовалась высокая гора из песка. Эту гору видно из окна трамвая. Зимой гора покрывается снегом. Прям Эверест. Ну, а если это Эверест — то кто его покорит?

Сквер изобретателей

Когда я вырасту, я создам «Сквер изобретателей». Но создам после того, когда изобрету лекарство от рака и машину времени. Так вот — «Сквер изобретателей» — это то место, куда будут приходить изобретатели разных возрастов и делиться своими идеями, чтобы использовать их на благо человечества.

Екатерина Ионова,

деревня Ольхово,

15 лет

Байкал

«Какие милые птички! Хрупкие и беззащитные, словно маленькие дети. Однако они умеют летать. Интересно, каково это — не чувствовать земли под лапами? Никаких цепей, вольеров, только ты и свобода!..» Казалось, так думала собачка Барбара, разглядывая прыгающих неподалеку воробьев. Не могу с уверенностью сказать, умеют ли животные мыслить. Но видели бы вы их глаза! В них порой можно разглядеть нечто настолько глубокое, что ощущение понимания со стороны якобы низших существ приходит само собой.

В нашей семье с недавних пор ожидалось пополнение. Уже ближе к вечеру Барбара принесла на свет десять слепых щенков. По правде говоря, прокормить такую армию — задача не из легких. Но мы все равно приняли решение оставить всех.

Десять малышей, три девочки и семь мальчиков, росли быстро. Когда им исполнился месяц, мы стали искать для них новый дом. Мальчишек по объявлению разобрали в течение недели, девочки волей судьбы остались с нами. А с ними еще один щенок. Он не был похож на других и вообще выглядел несуразно: большая голова с крупными, будто у мопса, голубыми глазами; длинные лапы, никак не сочетающиеся с тощим тельцем. Когда приезжали новые люди, он держался в стороне, при удобной минуте вовсе уходя прочь. Словно не хотел покидать это место. Мы решили оставить малыша себе. Так появился у нас первый домашний пес, Байкал. Столь символичное имя не было случайным. С этим озером связаны исторические корни нашего рода. Таким образом мы хотели подчеркнуть особую привязанность пса к дому, его ценность и значимость для нас.

Байкал рос кротким и дружелюбным. Большую часть времени он проводил на улице, играя с сестрами. Трусливым малыша было не назвать. Как-то раз он даже вцепился в огромного соседского пса, задав ему хорошую трепку. Тогда же получил первую боевую отметину — правая лапа была разодрана практически до кости. Дома его никто не обижал, наоборот, все очень любили. В свои три месяца он до сих пор выглядел забавно. Всякий раз, когда кто-то из семьи возвращался домой, слюнявый щенок бежал навстречу, размахивая своими большими лапами, и приветствовал довольным урчанием. Веселый, не знающий суровой жизни бродячей собаки, Байкал каждый день радовал нас своими проказами.

Однажды нам пришлось уехать из дома. Дела затянулись, с того момента прошел целый месяц. На время отъезда мы договорились с соседкой о том, чтобы она присмотрела за животными. Однако по возвращении оказалось, что ни одного щенка — ни Байкала, ни сестер — не было на месте. По словам женщины, они сбежали накануне ночью. Мы обыскали всю деревню, но никаких следов пропавших обнаружить не удалось. Не впадая в отчаяние, решили дождаться следующего утра. Не прошло и суток, как под дверью стали скрестись и скулить знакомые голоса. Когда мы отворили защелку, в дом вбежали лишь три девчонки. Байкала с ними не было.

Пес не возвращался в течение нескольких дней. Мы все думали: что с ним могло случиться? Почему сестры вернулись без него? Вдруг он заблудился и не смог найти дороги домой или его забрали другие люди, вдруг щенка и вовсе уже нет в живых… Мысли о потере любимца никак не укладывались в нашем сознании. Сойдясь на том, что слезами горю не поможешь, мы отправились на поиски собаки. Объехали каждый дом в соседних деревнях, звали, вместе и по очереди. Все тщетно. Несколько людей, по слухам, якобы видели похожего пса на днях. И это было нашей единственной надеждой на то, что он жив.

Прошло несколько недель, однако о местонахождении Байкала все еще было ничего неизвестно. Воспоминаний о прошлом не сотрешь, но зато спустя время эмоции улеглись, и на передний план вышел логический анализ произошедшего. У животных слишком хорошая память, и забыть дорогу домой пес однозначно не мог. Оставалось лишь надеяться на то, что он жив и нашел способ прокормить себя. Будь то новые хозяева или участь бродячей собаки.

В один момент мне пришла в голову мысль: а вдруг он не вернулся нарочно? Может ли свобода быть важнее уютного домашнего очага? Стоит ли она того? Наверное, вполне, раз пес был готов лишиться всего ради раздольной жизни. И все же, умеют ли животные рассуждать? Или каждый их выбор сопровожден инстинктами? Знал ли Байкал, на что идет? Вероятно, мы сами виноваты в том, что он сбежал. Нас слишком долго не было рядом.

Минуло лето. Мы уже смирились с тем, что рядом нет любимой собаки, и просто жили дальше, изредка вспоминая радостный топот несуразных лап. Но вот в один день по дороге из школы я заметил вдали собачий силуэт. Большой пес с черной мордой провожал меня внимательным взглядом. Его благородный вид привлек мое внимание: мощные лапы и шея, крепкая массивная грудь — все было при нем. Точно гранитная стена, он сидел и смотрел, и ни одна собака в округе не смогла бы сравниться с ним красотой и силой. Что-то знакомое я увидел в его умных глазах. Первая мысль: «Неужели Байкал?» Подошел поближе. И не был бы я настолько уверен в своей правоте, если бы не разглядел шрам на лапе. Тот самый первый боевой трофей, полученный когда-то в схватке с незваным гостем. Словами не передать полноту моих чувств в тот момент. Сам факт того, что он жив и стоит передо мной таким взрослым, благородным псом, разрывал сердце на части. Первым делом хотелось бросить все и усадить потеряшку в машину, отвезти домой, но… что-то меня остановило. Попытки поймать или как-то задержать Байкала раз за разом оканчивались неудачей. С каждой проезжавшей мимо машиной нагнать его становилось все труднее. Мы уходили дальше и дальше, пока я не понял, что пес ведет меня. Ведет к своему новому дому.

Мы остановились перед высоким зеленым ограждением. Ворота были распахнуты, поэтому Байкал вошел и сел на пороге неизвестного мне дома. На террасе в ветхой рубахе сидел старик, покачиваясь на деревянном кресле-качалке. Его седые волосы поблескивали в лучах солнечного света, однако глаза были безжизненны и словно покрыты белой пеленой. Он смотрел в никуда. У стены стояла кривая тросточка. Пес аккуратно подошел к нему и сел рядом, положив тяжелую голову на старческие колени. Не проронив ни слова, я решил не забирать друга насильно, и, довольный встречей, повернул назад.

 С тех пор мы видели Байкала почти каждый день. Это было странно, ведь раньше он не показывался на улицах. Невольно стали подозревать, что нечто нехорошее случилось с его новым хозяином. Всякий раз проезжая мимо того дома, мы невольно обращали на него внимание. Ворота были плотно закрыты, свет в окнах не горел. Приближалась зима, однако дыма из печной трубы мы тоже не наблюдали. Так или иначе, пес стал бегать на свободе и жить на то, что бог даст. Каждый раз при встрече его глаза были наполнены глубокой тоской, но он по-прежнему аккуратно вилял хвостом. Любое лишнее движение пес воспринимал с испугом и напряжением, так что мы оставили всякую надежду на то, что сохранилось что-то в его собачьей памяти из раннего детства.

Спустя несколько дней ранним утром меня разбудил безудержный лай. Спешно одевшись, я выбежал на улицу и глазам не поверил: за забором, в траве, весь мокрый и дрожащий сидел Байкал. Он боялся подойти ближе и то пятился назад, то поддавался вперед. Придя в чувство, я схватил сухой плед и осторожно пошел навстречу промокшему псу. Медленно укутал его в одеяло, с трудом поднял на руки и понес в дом. Сложно описать чувства, наполнившие сердце в тот момент. Это и радость, и абсолютное непонимание одновременно… А Байкал лизал мои руки и безостановочно махал хвостом.

Как он вспомнил дорогу? Быть может, при встрече с нами в его сознании воскресли воспоминания о детстве. В жизни любого человека бывают моменты, когда необходимо «выключить» разум и всецело довериться зову сердца. Для Байкала и для всей нашей семьи это был тот самый миг. Мы вновь обрели друг друга. Нельзя однозначно сказать, что послужило причиной его возвращения. Но одно было ясно точно. Байкал вернулся домой.

Дарья Зимина,

г. Бийск,

13 лет

Хранитель дома

* * *

Вот опять что-то зашуршало. Мне кажется, или в мире вдруг сразу стало столько шорохов? Может быть, это потому, что я все больше сижу дома, а раньше мы гуляли. Теперь дом словно живой, а Вики нет. После ее смерти мне мерещится всякое: то тень промелькнет, то собачий хвост из-за угла покажется, то как будто во дворе кто-то косточку грызет… Но в будке, которую уже порядком замело снегом, никого нет. Вика, как же так? Скоро Новый год, а тебя нет…

* * *

Вот я и умерла. Еще вчера мне было очень больно и плохо, а сегодня вроде и не болит ничего. И ничего не надо…

У меня на самом деле веселая и интересная жизнь была. У меня было много хозяев. Двое из них меня предали: первые взяли меня щенком, но когда поняли, что я вырастаю в здоровенную псину (это они так говорили), отдали меня в этот дом на цепь. Второй хозяин меня хорошо кормил, не обижал. Сердился только, если я по ночам гавкала просто так. Потом второй хозяин продал дом, получается, вместе со мной.

Но последние хозяева оставались со мной до конца. Я до сих пор помню наше первое знакомство. Хозяин — тот, второй, — выносит вещи из дома, складывает их в машину, а потом просто хлопает калиткой и уезжает. Я сразу поняла, что он не вернется. Весь день я проплакала у себя в будке. На следующий день приехали незнакомые мне люди с коробками. «Может, они вернут мне хозяина?» — с надеждой подумала я. Но нет, не вернули. В этих коробках были их вещи, запах от них был чужой, но хороший. Я вышла к ним, все начали улыбаться и ласкать меня. Но мне было страшно. Они мне никто, где мой хозяин?

* * *

Вика была такая смешная. Мама говорила: «Не суй в будку руки, вдруг цапнет. Чужая собака, кто знает, что у нее на уме. Плохая была идея — покупать дом вместе с собакой». Папа ей отвечал: «Но дом-то хороший. Вика в нем сто лет прожила. Получается, нам дом оставили вместе с хранителем».

И правда. На прежнем месте с нами чего только не случалось, один раз даже пожар был. Папа пришел со смены, поставил себе варить пельмени и прилег. Проснулся уже от пожарных за дверью. А в новом доме как-то все сразу задалось. Новая школа, нормальный класс. Под яблоней скамейка, можно летом с друзьями сидеть. Главное, не шуметь. А мы и не шумели, сосиски жарили. Давали Вике.

* * *

За первое лето я вроде привыкла к ним. У новых людей есть два ребенка, но один, который постарше, никак мне не давал покоя. Зовут ее Даша. Не знаю, что со мной происходило, но, когда она просила, я по команде давала ей лапу. Раньше меня не просили такое делать, но мне ведь за это лакомства теперь дают — кусочек сосиски.

Было дело, однажды украла курицу и принесла ее гордо домой. Новый взрослый хозяин сказал мне так больше не делать, и все. Тот бы, прежний, стукнул бы меня чем-нибудь. А этот только пальцем погрозил. Но курица все равно была вкусная, это вам не каша с костями.

Новую взрослую хозяйку зовут Наташа. Она, не знаю как, сама догадалась, где меня лучше гладить. Она купила мне такую штуку, чтобы меня чесать. После зимы очень приятно, когда чешут, — старая шерсть сходит прямо клочьями, самой страшно на свои бока смотреть. Но приходит Наташа с этой штукой — чешет, болтает о чем-то и говорит, что вот теперь я красавица.

Однажды они даже решили меня сфотографировать. Не думаю, что кого-то из собак на привязи с нашей улицы когда-то фотографировали. Мелких — тех да. Приезжали к моим хозяевам гости с таким собачьим недоразумением. Лапки тоненькие, голосок писклявый, характер вредный. И моя хозяйка с нею как только не фотографировалась: и так, и на ручку возьмут, и на коленочки посадят.

Но зато у меня есть Дашка. Она моя свобода. Когда мы с Дашей сдружились и когда взрослые хозяева поняли, что я их детям ничего плохого не сделаю, стали разрешать Даше со мной гулять.

Даша отстегивала цепь, пристегивала мне поводок, клала в карман пакетик с едой — для меня, и мы шли в рощу. Там поводок мне отстегивала, и я могла бегать! Много-много бегать! Я научилась прыгать через Дашину ногу. Даша говорила, что я способная, могла бы в полиции служить: она прячет свою перчатку, а я ее нахожу. Она же Дашей пахнет, и дурак найдет. Как же она теперь без меня?

Плохо ей без меня. Гулять не ходит, дома сидит. Раньше плакала, теперь молчит. А ведь зима, снег — самая гулятельная погода. Пошла бы ты, Даша, в нашу рощу, побегала бы там. Я, когда бегала, всегда радостная была — будто я снова щенок.

Я с ней пойти теперь не могу. Я чувствую, что если выйду за нашу калитку, то я улечу куда-то, домой не вернусь. Чудеса! Я теперь внутри дома, а не снаружи, хотя раньше взрослые хозяева не разрешали в него заходить. Если честно, дом я теперь так себе охраняю — я лаю, а меня не слышат, толку нет от меня. Ну, мышь шугануть могу, занавеска может качнуться, если я рядом пробегу, и все. А что вы хотите от старой мертвой собаки?

* * *

Без Вики совсем не то. Мама спрашивает, хочу ли я новую собаку. Давай, предлагает, щенка от Шарлиз возьмем. Шарлиз — это собака ее подруги, йорк. Миленькая, конечно. Но… Вика была простая, как я. А Шарлиз — гламурная собачка. Я такую не хочу.

Нет, я пока не могу взять этого щенка. Если возьму йорка, предам и Вику, и всех простых дворняг, у которых и ума больше, и сердце доброе. Как мороженое у Сережки выпрашивала! Как огурцы наши на грядках поедала! С папой в гараж ходила — ляжет на пороге и смотрит, что он там делает. Господи, разве я смогу после большой, сильной, верной Вики полюбить это маленькое собачье недоразумение?!

* * *

Примерно за год до моей смерти я заболела. Мне было очень больно, я стала много ворчать на хозяев. Они меня понимали и не ругали, а, наоборот, старались помочь мне. Позже я перестала хотеть прыгать и бегать. Но я все равно старалась играть с Дашей, потому что она больше всех любила меня. Даша могла сделать так, что я на время забывала о боли. Просто смотрю на Дашу, слушаю ее, и мне не больно. Но потом больно опять.

Примерно за две недели до того, как я уснула и не проснулась, у меня пропал аппетит. А за неделю мне стало понятно, что мои хозяева скоро останутся без меня. Я почти перестала выходить из будки: сил не было, да и пугать их не хотелось. Боль почти ушла. Даша каждый день заглядывала ко мне в будку. Не забуду ее руку, которую она просовывает, чтобы погладить мою морду, потом рука исчезает, потом опять возвращается, теперь уже вся мокрая и соленая.

И вот в воскресенье я умерла. В этот день Даша ко мне не заглядывала. Ей потом сказали. Он меня вывез в рощу, где мы с Дашей гуляли, и закопал. Когда он уходил, я вылезла и за ним побежала домой, зачем мне в яме лежать? Против всяких правил я забежала в дом вслед за папой, дверь закрылась, и вот теперь я сижу в доме. Меня будто никто не видит. Хожу по дому, никто не замечает…

Иногда развлекаю Дашу — бегаю туда-сюда, что я еще могу, занавески шевелить. Мама говорит, что в доме домовой завелся. Ха!

Недавно в доме стали к празднику какому-то готовиться. Мама говорит про подарок, Даша кричит ей о том, что не нужно ей подарка. А я словно ее мысли вижу — а там, в ее мыслях, только я. Даш, бери подарок, подарки вкусные, подарки хорошие. Я уверена, ты будешь рада!

* * *

Мама все-таки подарила мне щенка от Шарлиз. Зовут Фокси. После Виктории — и Фокси. Пол скрипнет — этот веник уже лает своим писклявым голосочком, аж в ушах закладывает. Уроки делаю в больших наушниках.

Шмокси, фу! Да хватит уже орать!!! Сколько можно!

* * *

Зачем меня взяли в этот дом? Здесь уже есть одна большая и сердитая собака. Она меня пугает. Она рычит, стучит хвостом. Я пыталась прыгнуть на нее и словно прошла сквозь облако. Мне страшно здесь! Я к маме хочу!

* * *

Ей подарили собаку! Как так? Я ведь ее собака!!! Я зла от того, что у них теперь новый питомец. Я начала бить их посуду, кидать резко вещи. Все пугаются, но делают вид, что не замечают. Зовут нового питомца Фокси.

Странное дело: она немного похожа на меня, хоть и маленькая. Ну а что? Тоже ведь собака — зубы, уши, лапы, хвост, все в наличии. Сначала я на нее ходила злилась. Потом, слышу, плачет ночью в своей лежанке. Дай, думаю, спрошу — может, надо ей чего. А она и говорит мне: «Это теперь мой дом, все хозяева теперь мои». И что я ненастоящая собака, потому что она проходит сквозь меня, как через облако. Проходит она… И когда только успела, я даже не заметила.

Однажды Даша пришла из школы, и эта собака кинулась ее встречать. Даша присела, руку протянула — вроде как погладить хочет, но не решается. Да погладь уже ее! Этому венику пара месяцев от роду, она еще к мамке просится. Хоть ты ее пожалей. Даша как будто услышала, руку опустила и погладила Фокси. А та на спинку упала, пузико подставила.

За это ее и простить можно. Я не злая, просто свой дом и свою Дашу не хотела отдавать. Но теперь вижу, что это не самовлюбленное нечто, а добрый славный щеник, пусть живет, Дашу радует. А я дом посторожу.

* * *

Удивительное дело, но Фокси добилась своего — заберется ко мне в ноги и сидит, пока я сплю. Я взяла свою старую сумку, посадила ее туда, чтобы не замерзла, и мы пошли в нашу с Викой рощу. Папа давно мне показал место, где она лежит. Часто теперь туда прихожу. Стою и плачу. Голова Фокси торчит из сумки. Наклонилась к ней, чтобы проверить, не дрожит ли. А она меня взяла и в щеку лизнула. Надо впустить в свою жизнь новую собачью душу, раз уж старую не вернешь… Мне кажется, Вика будет не против.

* * *

Сегодня Даша ушла с этой собакой куда-то. Их долго не было. Я выбежала на улицу и подумала о том, что надо бежать в рощу. Но понимаю, что в дом я тогда больше не вернусь. Терять мне нечего, сбегаю в рощу. Прибегаю, а она стоит у места, где меня закопать хотели, и плачет. А Фокси лижет ей лицо. И тут я понимаю — Дашка в надежных лапах. И я могу идти отмечать собачий Новый год на собачью радугу. Дом теперь тоже в надежных лапах.

Все, могу идти. Меня давно звали. Ну те, которые на радуге уже. Новый год зовут отмечать. Черныш с пятого двора, рыжий Босс и хромая Найда. Я дом и Дашу теперь пристроила — вперед. Ну, пока! Служи там хорошо, веник, гоняй чернявого, гуляй с Дашей, ей полезно. Лижу ваши нос и щеки, Вика.

Дарья Машевская,

г. Энгельс,

15 лет

Рачок

— Мадина, это что такое?! — прозвучал голос где-то в доме.

Внутри у девочки все инстинктивно сжалось. Мадина вздрогнула и поторопилась ко входу. Теплые летние лучи солнца скрылись из виду, как только девочка прошла под карниз.

Скрипнула дверь, и перед ней открылась картина: вода на полу блестела и переливалась, и в этой луже ползало нечто черное, похожее на большого таракана.

— Мадина! — прикрикнула на Мадину бабушка, отчего девочка снова невольно сжалась. — Зачем ты разморозила рака? Восемь лет, а бед столько же, сколько от твоего отца!

Из холодильника веяло холодом. А среди рыбы, которую наловил отец, оказался маленький рачок, мужественно выдерживавший понижение температуры. Мадина притупила взгляд, сжимая руками края своего ситцевого платья, и тихонько пропищала, что это сделала не она.

Из-за спины бабушки высунулась голова.

— А я видел, я все видел! — раздался голос, громкий и писклявый, как звук от гудка велосипеда. — Это Мадина рака вытащила!

«Влад… — подумала девочка. — Опять на меня наговаривает!»

В свои одиннадцать лет Влад был немного больше своей сестры. На его темных штанах сбоку, где красовалась яркая белая заплатка от неловкого падения с ограды, остались следы от мокрых рук, но бабушка, то ли не замечая, то ли намеренно игнорируя этот факт, погладила мальчика по голове.

— Правильно в народе говорят. — Бабушка всунула Мадине половую тряпку. — Мальчиков балуй, а девочек держи в ежовых рукавицах. Мой полы за собой, шайтан!

Мокрый блеск в глазах Мадины, как часто это бывало, исчез быстро, но привычное чувство обиды в этот раз долго не проходило.

Мадина сидела возле дома, любуясь, как их дворовый пес Белый смирно грелся на теплой травке. Солнце медленно катилось к горизонту, словно подготавливая себе алую постель. В руках у девочки были рак и старая, но опрятно одетая кукла.

Мадина отложила игрушку в сторону и взглянула на рака. Девочке он нравился: рак забавно двигал своими усиками, а черные глаза-бусинки выглядели, как человеческие.

— Эх… — вздохнула Мадина, рассматривая болотно-оранжевые пластины рака. — И как ты попал сюда, рачок, к нам, в наш старый домик? Я сама бы не хотела тут оставаться, но приходится…

Рак поводил усиками, будто и вправду понимал Мадину. Девочка положила его на свою ладонь, представляя, что он ее собеседник.

— А вот если я убегу? Как моему папе будет грустно! — Мадина задумалась. — Его же здесь бабушка съест. Она постоянно ругается на него, ворчит… А папа же ведь тоже скучает по маме, как и я…

Дверь дома с грохотом открылась, и девочка чуть не выронила рака из рук. В дверном проеме появилась фигура брата.

— Опять ты с этой куклой возишься? — усмехнулся мальчик и взял куклу за волосы.

— Отдай! Отдай! Ты же знаешь, что это мамин подарок! — Мадина встрепенулась, быстро положила рака на землю и попыталась выхватить куклу из рук Влада.

Влад ловко отскочил и на секунду призадумался, глядя на игрушку. Ему показалось, что голубые глаза куклы похожи на мамины. Такие же васильки были и у Мадины. Влад вспомнил, как сестренка хохотала, заплетая кукле косички… У Мадины всегда были красивые платья, для нее устраивали разные поездки, потому что она была младшенькой, а для него не было никакого поощрения… Пока вместо мамы в доме не появилась бабушка…

Влад хмыкнул, и его лицо, сменившее выражение с легкой грусти на раздражение, вновь стало привычно довольным. Он с пренебрежением кинул куклу в руки сестры и развернулся к дому.

— Ах да, еще кое-что… — бросил через плечо Влад. — Ты уже придумала, как назовешь своего нового друга?

— Да, рачок… — рассеянно ответила девочка, удивленная такому любопытству брата.

— Отлично, ведь бабушка завтра утром сварит его на перекус Белому, — улыбнулся мальчик.

Дверь за ним захлопнулась.

— Как же! Он! Меня! Бесит! — Девочка зарылась руками в подол платья.

Тут ее взгляд упал на рака. Он опустил усики и пытался куда-то ползти. Его неуклюжие движения вызывали жалость. Мадина стояла, не в силах что-то сказать, и думала. Ее сердце замирало только от одной мысли, что рачка сварят заживо. Она знала, что бабушка с нее шкуру сдерет за непослушание, но решение было принято.

Мадина подошла, взяла в руки рака и посмотрела прямо ему в глаза.

— Ты не должен тут оставаться. — Ее тоненький детский голосок звучал смешно, но решительно. — Рачок, я тебя спасу! И верну тебя домой!

Рачок будто ожил от тепла ее рук. Девочка аккуратно взяла своего нового друга, прихватила куклу и ринулась домой.

Пробило полночь. Тишина в доме была такая густая, что казалось, будто ее можно было нарезать ломтиками. Бабушка давно легла спать. Папа, как и всегда, был еще на работе (возвращался он только к часу ночи).

Мадина надела легкую потертую ветровку и штанишки, взяла с собой мамину куклу и рака, заботливо достав его из коробки. Комнаты Влада и Мадины были разделены еще в то время, когда семья жила в достатке, так что единственной проблемой девочки были скрипучие полы в длинном коридоре.

Скрип двери. Стук маленьких ножек по ступенькам. Прохладный ночной воздух.

Девочка вздохнула полной грудью, улыбнулась смольному небу над головой и прижала рака поближе к себе. Тут цепь напротив дома зашевелилась, словно металлическая змея, темный силуэт появился из конуры и начал басисто гавкать.

— Тише, тише, Белый… — зашептала девочка. — Это я, я никого не обижу…

Мадина хорошо ладила с животными и любила ухаживать за псом. Белый узнал девочку, замахал хвостом, немного поскулил и отошел в сторону, будто пропуская девочку.

Выйдя за ворота, Мадина погрузилась в ночной мрак. Пройдя пару минут по узкой проселочной дороге, Мадина услышала лай пса. «Неужели меня заметили?!» — тревожно подумала девочка и бросилась бежать. Сердце билось в груди, за ней попятам следовал кто-то, на своем пути ломая маленькие веточки.

— Мадина-а-а! — послышался знакомый голос.

«Влад! Это точно он!»

— Мадина, бабушка же сказала оставить рака! — Насмешки брата звучали все ближе и ближе. — Или ты хочешь, чтобы она тебя наказала, как в прошлый раз?

По коже пробежал холодок. Девочка понимала, что от своего братца она долго бежать не сможет: обувь предательски натирала стопы и Мадина то и дело спотыкалась. Вдали замаячил забор с небольшой ямкой внизу. Этот подкоп сделали дворовые мальчишки так, что Мадина могла пролезть, а Влад — нет. Девочка ловко юркнула в ямку, немного испачкав ветровку, и выдохнула. Но чего-то в руках не хватало…

— Моя кукла! — вскрикнула девочка и кинулась назад.

Ее брат с победоносной улыбкой вертел в руках белокурую куколку и смотрел на Мадину.

— Ты всегда была такой растяпой, Мадина… Если ты отдашь мне рака, то я отдам тебе куклу. — Влад развлекался, видя отчаяние на лице сестры. — А если нет… То я оторву ей голову и вырву эти красивые васильковые глаза.

— Но это же мамин подарок! — Що щекам девочки потекли слезы.

Влад хмыкнул, с пренебрежением дергая куклу за косички.

— Это твоя кукла, а не моя, — равнодушно ответил он. — Мама никогда ничего мне не покупала, так почему она должна быть у тебя?

Влад протянул куклу:

— Решай.

Мадина остолбенела. Рак беспомощно щелкал клешнями в ее руках. Опустив взгляд на своего друга, девочка заплакала еще сильнее от боли и несправедливости, которых не могло перенести хрупкое детское сердце. Кукла бездушно смотрела на девочку пустыми глазами.

Не говоря ни слова, девочка рванула с места что есть мочи, чуть ли не кубарем скатилась с холма вниз, к реке, только б подальше от этого места. Позади доносился звук рвущихся ниток, ткани и — прошлого…

Тихие волны реки шумели, убаюкивая. Отдышавшись, Мадина аккуратно положила рака на землю.

— Рачок… Прости меня… — шмыгнула носом девочка, вытирая слезы. — Я не хотела выбирать между тобой и куклой, просто мама…

Мадина устало села на песок. Волны облизывали ее стопы, ветер шумел на вышках сосен, но девочке не было холодно. Рак смотрел на ребенка, не спеша уходить.

— Рачок, а у тебя есть мама? — Мадина прижала колени к груди. — Моя мама улетела жить на облачко год назад… Ей, наверное, там очень хорошо, но… Я скучаю…

На еще не высохших ресницах стали появляться новые слезы. Ветер обдувал мокрые щеки, срывал эти капельки и отправлялся дальше, куда ему хотелось.

— Знаешь что? — Мадина старалась, чтобы ее голос не дрожал от слез. — Рачок, если ты встретишь когда-нибудь мою маму, когда она спустится с облачка за водой, то обязательно передашь ей это?

Девочка достала из кармана штанов немного мятый цветок ромашки и протянула его раку. Рак сомкнул в клешне цветочек так аккуратно, будто правда не хотел его сломать, и, прощаясь, помахал усиками.

— Прощай, рачок! — крикнула ему вслед Мадина, махая ладошками, пока рак полностью не скрылся в темно-синей глубине.

Девочка еще долго смотрела на поющие волны, слушала скрип деревянной пристани и думала о будущем…

К берегу причалила лодка. Кто-то поднялся на пристань, и в свете луны Мадина узнала своего отца. Стуча тяжелыми рыбацкими сапогами по деревянным доскам, он подошел к Мадине и сел рядом.

— Твоя мама очень любила это место. — Отец грустно улыбнулся, глядя на водную гладь реки. — Невозможно не подметить, как сильно вы с ней похожи…

Долгая пауза вынудила Мадину говорить:

— Прости, пап, я рачка на волю отпустила… Который у нас в холодильнике был вместе с рыбой…

Мужчина тихо засмеялся. Его такие родные морщины, слегка потрепанные волосы и темные добрые глаза согревали душу.

— Вся в маму! — Отец погладил девочку по голове. — Тебе нужно было быть осторожнее, но это добрый поступок.

 — Пап… — Мадина повернулась к отцу, немного запнувшись. — Я так скучаю по маме…

Отец вздохнул и взял девочку за руку.

— Да. — Он на секунду задумался, будто собираясь с силами, и продолжил: — Я тоже. Но я знаю, что мама бы не хотела, чтобы ты расстраивалась, правда?

Девочка кивнула.

— Ты храбрая, — улыбнулся отец, — и очень сильная. И мне стоило поговорить с тобой об этом раньше, ты уж прости меня. Хочешь, завтра мы вместе с твоим братом сходим куда-нибудь прогуляться?

— Как раньше? — с надеждой прошептала девочка.

— Да, как раньше. — Отец поцеловал дочку и улыбнулся. — Поехали домой?

— Да, — ответила девочка, залезая на руки отца. — Домой…

Алена Порубова,

пгт Афанасьево,

13 лет

Я не любила раньше черный хлеб

  Я не любила раньше черный хлеб.
 Я прятала его в халате.
 Но как-то мама рассказала мне
 О голоде в блокадном Ленинграде.
 Я девочку представила себе,
 Что оказалась в длительной Блокаде.
 И почему-то стало страшно мне —
 Я словно очутилась в Ленинграде.
 Как холодно… Картон вместо стекла.
 И тихо так. Скрипят лишь двери.
 Давно замерзла в чайнике вода,
 А хлеба нет уж две недели.
 Она живет без света и тепла.
 И папы с мамой нет уж рядом.
 Теперь она обходит зеркала,
 Чтоб своего не испугаться взгляда.
 От довоенной девочки сейчас
 Осталась тень… Еще — глаза и скулы.
 А вместо радостного голоска
 Слышны здесь самолетов гулы.
 Ее не гладит мама по утрам,
 Не заплетает в косы ленты алы.
 Теперь в ее косичках седина,
 А ей вчера всего лишь восемь стало.
 Как голодно… Как сладко засыпать 
 И видеть там, во сне, кусочек хлеба.
 Вдыхать его вкуснейший аромат
 И подниматься к маме… в небо.
 Такое я представить не могла.
 Мне крикнуть захотелось в небо:
 — Я съем кусочек хлеба за тебя!
 Вернись! Живи! Ты слышишь? Где ты?
 С тех пор, как я представила себе
 Ту девочку в блокадном Ленинграде,
 Я полюбила вкусный черный хлеб.
 Его не прячу больше я в халате. 

Анна Артешина,

г. Самара,

13 лет

Мандарин

Снег кружился и большими хлопьями падал на землю. Мальчик подошел к окну и застыл, смотря на причудливые узоры, нарисованные стариком-морозом. Зима медленно накрывала белым одеялом все вокруг. А вдруг случится чудо?

— Мама, мамочка! Мария Петровна сказала, что мы все пойдем на представление! Ребята так обрадовались! Новогоднее, представляешь? Настоящее!

— Какое представление, Петюша? — улыбаясь, тихо спросила молодая женщина.

— Балет! О мышином короле и ожившем Щелкунчике! А еще у нас будет обед!

Канун Нового года, 1944 год. Петя готовит своей маме подарок — открытку, найденный фантик от конфеты и кусочек засохшего хлеба. Марина Петровна рассказала о том, что после представления детей будут кормить, поэтому он знал, что принесет хлеба. Сам не будет есть, но принесет, ведь мама уже несколько дней не вставала с кровати.

— Мамочка, ты ведь поправишься? — спрашивает малыш. Второклассник, но уже такой взрослый, ведь младшая сестренка умерла, а от отца нет весточек. Он один теперь в семье мужчина.

— Обязательно встану, Петя! А пока достань из нашего тайника корочку хлеба.

Наступил долгожданный день! Неизвестно, чего дети ждали больше: балета или обеда. Новый год, подарки, радость, веселье, елка. Мама выздоровеет, и на ее щеках опять заиграет румянец!

Началось представление. Заиграл оркестр: загремели трубы, мелодично отозвались таинственные скрипки, появился Щелкунчик. Петя не мог сдержать восторга. Красота и грация движений, музыка, костюмы — все это поразило мальчика. На какое-то мгновение он забыл о войне и больной матери.

Хрупкие балерины порхали по сцене, будто бабочки. Но вдруг ребята услышали звук разорвавшегося за стенами театра снаряда.

Сердце забилось, вот-вот выпрыгнет из груди. Мария Петровна скомандовала: «Все вниз!» Вмиг прервалось представление, ребята зашагали по лестнице, они давно привыкли к этим звукам. Только артисты не торопились, помогая детям.

Спустившись, ребята прижались друг к другу. Лишь тихий шепот доносился из каждого уголка: «Кормить теперь не будут?»

Мария Петровна успела пересчитать ребят, когда артисты спустились в бомбоубежище с объявлением: «Через 5 минут продолжаем!»

Ребята обрадовались.

И вновь заиграла музыка. Парящие по сцене мотыльки-балерины улыбались, и только глаза выдавали их тревогу.

В фойе толпились люди. Кто-то пришел за крошкой хлеба, кто-то услышал музыку. Ребята сели за накрытый стол. Петя, увидев пюре с котлетой, онемел от счастья. Он аккуратно откусил кусочек и спрятал котлету. Хлеба всем не хватило.

Вдруг появилась девушка в балетной пачке. Она раздавала тряпочные мешочки, в которых было что-то яркое, как солнце.

— Что это такое? — спрашивали ребята. — Это же шарики!

Мария Петровна поднялась, держа над головой что-то рыжее.

— Ребята, минуточку внимания! Это мандарин, новогодний подарок от наших солдат!

Толпа заревела: «Спа-си-бо! Спа-си-бо! Спа-си-бо!»

— Мандарин? Как вкусно пахнет! А его можно есть? — спросила маленькая Анечка.

— Можно, — ответил Петя. Девочка напомнила ему сестру.

Петя мчался домой. Он так хотел показать маме заморский фрукт, ведь он никогда его не то что не пробовал — не видел!

Мама лежала неподвижно. Петя взял кувшин и налил в кружку воды:

— Мамочка, попей!

Услышав голос сына, мать открыла глаза. Сделав несколько глотков, она предприняла усилие, чтобы подняться на кровати, но тело не слушалось ее, и она вновь легла.

Поправив подушку под маминой головой, Петя достал новогодний подарок: открытку с Дедом Морозом-партизаном, фантик и засохшую краюшку хлеба. На тарелку положил котлету, самое ценное, что у него было.

— С Новым годом, мама! — сказал Петя, поднося к губам матери кусочек котлеты.

— Спасибо, сынок! А у меня и подарка нет. — Из глаз матери потекли слезы.

— Ты только поправляйся, мамочка! Для того, чтобы ты не плакала, я принес заморский фрукт! — Мальчик достал рыжий шарик. — Вот, бери!

Эти мандарины помнили все дети блокадного Ленинграда.

Они стали символом надежды и веры!

Галина Бекетова,

г. Пятигорск,

14 лет

Платочек

Вокзал гудел. Черные от копоти и дыма составы со следами от снарядов то и дело громыхали перед Тониным лицом. Хрупкая смуглянка лет четырнадцати-пятнадцати со смешными короткими косичками с вплетенными в них алыми ленточками робко стояла на многолюдном перроне. Был май 1945 года. Тоня знала, что в это время наша армия гнала фашистов по Европе, «выметая» опостылую нечисть не только из отдаленных от родной земли уголков, но и из обожженных войной людских сердец. Наши солдаты освобождали пленников концлагерей, тех немногих полуживых людей, которым пришлось хуже всего.

Тонин отец с войны не вернулся. В 1943 году мать девочки получила серый конверт-похоронку на него. Евдокия Сергеевна стойко пережила потерю, но только этот чудовищный конверт с тех пор не просыхал от ее слез. Тоня знала, что отец погиб, исполняя свой человеческий и гражданский долг, не пропустил врага, закрыл собой товарищей в бою и навсегда остался в их и Тониной памяти героем.

Военные годы девочка с матерью провели в Кемеровской области, в тылу. Они работали на авиационном заводе, помогали фронту. Тоня привыкла вставать очень рано и ложиться поздно, понимая, что ее труд, как и труд многих других женщин и детей, работавших в тылу, поможет солдатам на фронте справиться с врагом. Война украла детство девочки, растоптала первые мечты, заставила голодать, страдать и довольствоваться малым. Тоня помнила, как единственным угощением в их бедном доме долгое время был кипяток и кусочек серого хлеба. Но война научила Тоню, как и многих других детей того времени, не сдаваться, жить вопреки лишениям и трудностям, уважать само слово «хлеб» и беречь каждую его крошечку. Вера в любовь и справедливость никогда не покидала девочку и ее мать. Больше всего Тоня хотела, чтобы война закончилась и никогда не повторилась. Девочка верила в победу и каждый день ждала вестей с фронта.

Как-то морозным вечером в конце 1944-го, возвращаясь домой в прохудившихся валенках, Тоня обморозила обе ноги, у нее начались проблемы с суставами, и Евдокия Сергеевна приняла решение перебраться на Ставрополье, к двоюродной сестре, тоже вдове с пятью ребятишками.

Тоня очутилась на большом вокзале впервые. Она не знала, как себя вести здесь, среди большого количества людей. Замкнутая от природы, но честная и упертая, она пыталась поддержать ногой разваливающийся дореволюционный чемодан со сломанным замком. Крышка чемодана постоянно открывалась с каким-то квакающим звуком, вещи выпадали на перрон, Тоня, наклоняясь, их подхватывала и была ужасно смущена. Ну зачем мать оставила ее одну, юную, неопытную, на этом людном перроне, побежав разыскивать встречающую их сестру? Тоня готова была разрыдаться. Она почувствовала, как среди людей, стоящих на вокзале, пронеслась волна какого-то движения, волнения, восторга. Все словно закружилось вокруг нее. Она пока еще не понимала, что это. Но сердце девочки уже трепетало в ожидании большой новости. Стараясь справиться с вихрем нахлынувших эмоций, Тоня вдруг почувствовала, как ее кто-то легонько толкнул.

— Ну-ка, дай-ка пройти! Чего раззепенилась, как барыня!

Тоня оглянулась. На нее пристально смотрел солдат, совсем еще мальчишка лет семнадцати-восемнадцати. В его небесно-голубых глазах играли солнечные зайчики, русые волосы были красиво уложены, а на груди гимнастерки красовались два ордена. В руке мальчишка держал котелок с водой, от которого струился пар.

— Вот, выскочил из вагона на минутку за кипятком, а тут ты стоишь и… победа! Конец войне! Наша, слышишь, победа, а тут ты… такая!

Тоня смутилась и затрепетала одновременно. Как победа?! А она и не знала! А мама знает ли? И этот юный солдатик… Кто он? И тут Тоня заплакала. Так громко, навзрыд, давясь слезами, как будто хотела выплакаться за все эти четыре страшных года, изливая из себя всю боль потерь и сломленных судеб.

— Ну что ты, родная! — вдруг сменил тон парнишка. — Ну-ка, подержи котелок! — Он ловко достал синенький ситцевый платочек и утер Тоне слезы.

— Это же победа! А дальше будет жизнь. Будем жить, слышишь! — И, наверное, всеми силами стараясь успокоить Тоню, добавил: — Замуж за меня пойдешь?

Тоня так и застыла с котелком в руках.

— Я те дам замуж! Шустрый какой нашелся! — прикрикнула откуда-то появившаяся Евдокия Сергеевна. — Не расхолаживай мне дочку, служивый!

— Я не со зла, теть! — смутился солдатик. — Больно дочка у вас хорошая и родная, как… наша победа!

И Евдокия тоже заплакала, улыбаясь, глядя на изумленную Тоню и этого светловолосого героя, принесшего им весть о победе.

— Как зовут тебя, солдат? — спросила Евдокия Сергеевна.

Но парень не успел ответить. Откуда-то сверху прокричали: «Петро! Давай сюда! Отправляемся!» Рядом с Тоней качнулся вагон, в котором сидели солдаты. Две пары рук высунулись и помогли парню вскочить в уже тронувшийся состав. И Тоня побежала.

— Ты котелок забыл, солдатик, родной! — кричала Тоня.

А он ей:

— Меня Петром зовут, я родом из Казьминок, к мамке возвращаюсь. Ты пиши!

Тоня едва успевала за лязгающем составом.

— А адрес где?

— Пиши, — кричал Петр. — Мы обязательно поженимся и дочку Валюшей назовем, как мою сестричку из медсанбата!

Состав набирал скорость, и последние слова Петра уже еле-еле различил Тонин слух. Она еще долго бежала за уходившим поездом, вопрошая в неизвестность: «Где же адрес?»

Вдруг Тоня поняла, что держит в руках котелок и еще что-то. Это был синенький ситцевый платочек, а в нем — маленький конвертик с адресом Петра.

Через несколько лет они действительно встретились: Антонина Григорьевна и герой Великой Отечественной войны Петр Степанович Шевченко. У них родилась дочь Валечка, моя любимая бабушка, мой большой друг и самый активный читатель!

Яна Павлюк,

г. Новосибирск,

13 лет

«Перевертыши» Варлама Шаламова

Сразу скажу: я еще не дожила до того срока, сколько шел к своим рассказам Варлам Шаламов. А шел он к ним целых 20 лет! И шел трудно — пошатываясь, спотыкаясь, иногда ползком, иногда переходя на бег трусцой. И еще — в своем культурном развитии я, конечно, не дошла до по-настоящему большой, великой, всепоглощающей литературы (это если честно). Но «Колымские рассказы», которые, будто нарочно в духе того времени, «вычищены» от художественности, произвели на меня впечатление сродни первому удару плети для только вышедшего из стойла жеребенка.

Несмотря на кажущуюся простоту прозы Шаламова, в ее идейной прямолинейности, намеренной аскетичности речевых оборотов, отсутствии ярких метафор для меня на самом деле кроется нечто иное. Как мне кажется, «Колымские рассказы» (впрочем, как и все творчество Шаламова) — это некий моральный, этический и, самое главное, смысловой «перевертыш». Здесь все о людях, но в большинстве своем о тех, кто уже перестал быть человеком. Или всегда о жизни, но ведь на самом деле — об ожидании смерти и умирании, как процессе неминуемом и скоротечном. Или о боли, к которой уже привык, и без нее даже как-то неуютно. Или о цели — заветной, настоящей, выстраданной. Но которая как мираж — лишь манит вдалеке надеждой, дает топливо для того, чтобы коптить еще один день в ожиданиях и заботах.

Сухое и сдержанное, почти документальное описание лагерного быта необъяснимым образом создает намного более сильное — почти на уровне спазмов, на уровне физиологии — впечатление, чем если бы они были окрашены размашистой палитрой. Ад, а лагерь для Шаламова — это, безусловно, ад! — он описывает так, будто это что-то будничное, само собой разумеющееся. Вот двое заключенных вырыли могилу ради одежды покойника. Вот заключенный готов подвести под расстрел своих товарищей ради банки сгущенного молока.

Мне это даже представить сложно: я сгущенное молоко ела только в тортах, и как прожить без него, очень хорошо себе представляю. А герои, вернее, антигерои Шаламова — не представляют. И это страшно. И это — ад!

Несмотря на внешне обличительную риторику автора и излишнюю политизированность, даже в аду Шаламов тоже переворачивает все с ног на голову в душе читателя. А вернее, с головы на ноги, потому что для меня, судя по его биографии и жизненным принципам, Варлам Тихонович — человек честный и принципиальный. Таким же является и его творчество, которое в действительности не против конкретного режима, не против власти, не против советской государственной машины. Оно против лжи, коварства и антигуманизма. Шаламов буквально кричит каждым своим рассказом, каждой буквой о том, что нельзя с людьми обращаться не по-человечески и нельзя в людях убивать человека. Нет такой власти, нет такого режима, нет такого государства, которое могло хоть чем-то оправдать зверства против людей, тем более своих сограждан.

Разве здесь есть что-то, с чем можно поспорить или даже поставить под сомнение? Я недоумеваю от очевидного — или в силу возраста, или в силу характера. И Варлам Шаламов, мне кажется, тоже недоумевал.

«Перевертышем» является и стиль самого автора. В том смысле, что за уже упомянутой сухостью его стиля кроется настоящий поэт. Читая его стихи, можно по-другому посмотреть и на его минималистичную прозу — каждый рассказ, как медитативный, но при этом ужасающий стих. Вообще, слово «страх» и любые его производные — это то, что остается после прочтения «Колымских рассказов».

А еще после них хочется помыться, обязательно с душистым мылом и под горячей водой. И еще хочется согреться — можно просто чаем, сгущенку я бы оставила про запас. Не хочется.

И конечно, «перевертышем» можно назвать кажущееся отсутствие внятной цели или мотивации у героев рассказов Шаламова. Разве что кроме выживания… Нет, там скрыто что-то еще. Может быть — зачем им жить, когда жизнь такова?

У Шаламова была дочь, которая, в силу возраста и внушений, что ее отец — враг народа, могла и не ждать его. Или начать его забывать. А вот он ее забыть никогда бы не мог. Эта была его цель, и это двигало его и его героев в стремлении жить.

На своем жизненном пути я пока не встречала каких-то серьезных катаклизмов, тяжестей или невзгод. Но я открыла эту часть жизни в творчестве Варлама Шаламова. Эти открытия меня напугали и дали шанс подумать об очень многом в нашей вчерашней и особенно сегодняшней жизни.

Я пока не узнавала у своих родственников, «стерегли» ли наши предки или «сидели», или, возможно, были далеки от всего этого (а были ли в принципе тогда такие, кто был далек?).

Как бы то ни было, я бы очень хотела, чтобы именно так я узнала о настоящих тяжестях и невзгодах. О том, как жизнь превращается в выживание. О местах, где нет ни сантиметра, ни грамма и ни капли любви. О предательстве, о расчеловечивании, о смерти. Об аде на земле. Чтобы я узнала обо всем этом обязательно, но только из рассказов писателя. А не из своего жизненного опыта.

И я уже знаю: 18 июня 2022 года исполнится 115 лет со дня рождения прозаика и поэта Варлама Шаламова. А значит, есть повод его вспомнить.

Мария Рябкова,

Республика Татарстан,

г. Агрыз,

16 лет

Дом, в котором нет человека счастливее, чем настоящий дурак

Роман Мариам Петросян «Дом, в котором…» оставил после прочтения неизгладимые впечатления. Он не такой, как все, очень загадочный, запутанный. Язык повествования афористичен, переполнен метафорами, даже слова героев значат совсем не то, что на первый взгляд.

«Слова, которые сказаны, что-то означают, даже если ты ничего не имел в виду».

И, если подумать, мы практически не знаем имен героев, два-три имени, и не больше, все остальное — клички, которые присваиваются детям по прибытии в Дом, а присваиваются они не просто так, они отражают суть каждого. Если человек становится другим, то и кличка меняется. Так Кузнечик стал Сфинксом, Спортсмен — Черным, а Вонючка — Шакалом Табаки. Неумолимый процесс взросления.

Но стоит поподробнее рассказать про Дом и почему он Дом, а не просто дом с маленькой буквы. Это школа-интернат для детей с ограниченными возможностями, то есть инвалидов. Но на самом деле многие из них с парадоксальными способностями, Ходоки или Прыгуны, способные оказаться на Изнанке. Это что-то вроде другой мистической реальности: «Время в Доме течет не так, как в Наружности. Об этом не говорят, но кое-кто успевает прожить две жизни и состариться, пока для другого проходит какой-нибудь жалкий месяц».

Сам Дом — как будто другой мир, со своими правилами, законами и реалиями жизни. Настоящую власть здесь имеет только Дом, остальные либо подчиняются, либо исчезают. Своих любимчиков Дом награждает способностями видеть больше, слышать больше, делать то, что остальные не в силах. Самый сильный из них — Слепой. Он — Вожак Дома, которому остальные подчиняются. Однажды Слепому бросили вызов, чтобы свергнуть его, но Вожак своего не отдаст. Он убивает взбунтовавшегося, и остальные жители Дома относятся к этому как к нормальному явлению, они его полностью оправдывают.

 Все жители Дома делятся на несколько групп в зависимости от характера и занятий: Фазаны, Псы, Крысы, Птицы и Четвертая группа, не имеющая своего названия. У каждой группы свои лидеры, но они подчиняются Слепому или Дому. Взрослые люди, воспитатели имеют власть, но она слишком ограничена рамками той реальности, в которой они живут. Чаще всего они предпочитают не лезть в дела детей или не в силах что-либо сделать. Да и сами дети очень странные, иногда дикие. Для них мир за пределами Дома — Наружность — страшнее. Многие не желают покидать свое слегка жуткое пристанище, они не готовы жить самостоятельно, а неопределенность заставляет впадать в панику. Поэтому самое страшное время в Доме — время выпуска, когда все находятся в опасности из-за безумств выпускающихся, из-за их страха и ярости. Живя здесь, все подростки сталкиваются с наркотиками, алкоголем, курением. Они способны на серьезные драки и убийства (но не все, только имеющие власть). Они выживают как могут: «Дом не отвечает за тех, кого не пускает в себя. Он не отвечает даже за тех, кого впустил». У созданных Петросян персонажей есть собственные названия для всех важных явлений. Больничное крыло они называют Могильником, класс, переделанный в комнату отдыха, — Кофейником. Существуют собственные обычаи и ритуалы вроде Ночи Сказок или Самой Длинной Ночи. У отдельных групп есть внутренние законы, часто кажущиеся абсурдными: например, в Четвертой запрещены любые приборы для измерения времени.

Повествование в книгах (это серия книг: «Курильщик», «Шакалиный Восьмидневник» и «Пустые гнезда») ведется о событиях перед новым выпуском, но при этом временные рамки очень условны, а разбросанные по всей книге интермедии возвращают читателя в прошлое, которое путает еще больше, ведь говорится в них вроде о тех же людях, но с другими кличками, в тех же местах, но с разным описанием и ощущением локации. Однако понимание текста и взаимосвязей людей, событий возникает лишь после полного прочтения. Хотя и не у всех. Книгу нельзя осознать полностью или прийти к одному мнению о значении событий. Слишком много недомолвок, дыр в сюжете, отсутствие объяснений. Эту книгу нужно просто прочувствовать и принять.

Финал неоднозначен, каждый из героев сам выбирает для себя, хочет ли он уйти в Наружность или остаться на Изнанке Дома. Слепой остается и оставляет с собой тех, кто не выживет за забором Дома. Но затем он переходит на новый жизненный круг, а Сфинкс ему в этом помогает, помогает жить здесь и сейчас, как когда-то помог Кузнечику его наставник Лось. Кто-то пытается полностью избавиться от воспоминаний о Доме, а кто-то поддерживает связь со своими друзьями. Но одно можно сказать точно — Дом оставил отпечаток на всех своих жителях, вне зависимости от времени их проживания: «Мечтая о чуде, иногда рискуешь получить его, оставшись при этом ни с чем».

Роман нельзя четко отнести к какому-то из жанров. Все считают по-разному: реализм с элементами фэнтези (казалось бы — как это возможно), философская мистика. Книга уникальна по своей форме. Темы, над которыми размышляет автор в произведении, очень разные, и назвать все просто невозможно, ведь каждый видит в ней что-то свое, каждый выносит то, что ему необходимо. Для себя я отметила такие темы, как сиротство, насилие ментальное и физическое, увечья, тема «сверхчеловека». Герои — подростки, которые учатся жить, совершают ошибки, набираются опыта, пытаются преодолеть себя, ищут свой путь, а эта тема как раз актуальна для меня на данный момент. Сама Мариам Петросян говорила о своем романе: «Я писала эту книгу для себя, и главным для меня было то, чтобы она понравилась мне. Может быть, еще расчет был на очень близких людей». При написании она не ставила цели раскрыть конкретную тему, а просто творила для себя и своей души.

Оценки романа крайне неоднозначны. Читатели разделились на тех, кто считает книгу полным ужасом, не имеющим никакого смысла, и на тех, кто увидел по мере прочтения новую невероятную Вселенную, а в строках — глубокий смысл. И это неудивительно, ведь лишь самые гениальные произведения вызывают бурные обсуждения и споры. «Дом, в котором…» — уникальное произведение литературы, не имеющее аналогов ни в русской, ни в зарубежной культуре.

Для меня эта книга стала одной из самых любимых, мне было очень тяжело расставаться с ней, с героями по завершении чтения. До сих пор, спустя столько времени, у меня появляются слезы на глазах и мурашки при мыслях о ней.

Таисия Ксенофонтова,

г. Новороссийск,

14 лет

Великий учитель

На полках моей просторной библиотеки дремлют книги всех мастей и содержаний. Хемингуэй расположился рядом с сэром Конан Дойлом, а Пушкин отдыхает в компании Гоголя и Грибоедова, и очевидно, что изменить устоявшиеся связи между ними было бы достаточно глупым решением. И вот, рассматривая стройные ряды деревянных полок, я ищу заветный корешок горячо любимой, зачитанной до дыр в переплете книги. Какая она? Может, это «Маленький принц», сказка, звучащая точно музыка на всех языках, или «Вино из одуванчиков» Брэдбери, повесть, пропитанная ласковым летним солнцем?

Наконец, я нахожу ее и бережно вытаскиваю, стараясь не нарушить покоя книжного царства. На серой, выцветшей обложке улыбаются мальчишки и машут мне руками. Ниже такими же потускневшими буквами выведено: Антон Макаренко, «Педагогическая поэма».

 Да, возможно, вы удивитесь моему выбору. Но когда мы не встречали по одежке? Почему такой замечательный человек и талантливый педагог не сумел придумать лучшее название своему труду и окрестил его столь уныло? Будто на каждой странице вместо мотивирующих жить и учиться фраз — бесконечные, бездушные научные статьи. Нет, никак я не могу согласиться с Антоном Семеновичем, эта история имеет полное право носить более яркое имя, способное притянуть к себе внимание людей любого поколения.

 Быть может, в школе, а может, в институте вам рассказывали о некой колонии имени Горького, где из обыкновенных беспризорников делали настоящих людей, готовых укрепить рабочее советское общество. И руководителем этой организации был не кто иной, как Антон Семенович Макаренко. Сухо звучит, вам не кажется? Не стоит довольствоваться одними голыми фактами, книга перед нами автобиографичная. Личные переживания привыкли не учитывать в пересказе событий, но в данном случае без них не обойтись. Иначе что мы скажем на то, что учитель дал своему воспитаннику пощечину? Что это чрезвычайно непедагогично. Это грубое проявление насилия… и т. д. и т. п. А что нам скажет доподлинный литературный источник? Что сам Антон Семенович расценивает свой поступок как слабость перед подростком, нежелающим выполнить бытовое поручение. Он — это важно! — не продолжает использовать подобный метод и запугивать тем самым колонистов. Они приходят к нему извиниться за происшествие, чувствуют и свою вину. Разве эти подробности вытекают из факта? Как полезно иногда интересоваться деталями. Или хотя бы читать хорошую литературу.

 Но это я уже ухожу от темы. Со временем (а тот случай произошел еще на заре карьеры Антона Семеновича) в колонию приходит дисциплина. Об этом часто вспоминают, когда рассказывают о жизни «горьковцев», и я не исключение. Как говорил сам Макаренко, «дисциплина — это лицо коллектива, его голос, его красота, его подвижность, его мимика, его убежденность». Но она появляется в колонии не только с введением военной подготовки ребят. Стройность присутствует во всем — в распределении сводных отрядов, обработке полей и прочих обязанностях, организации общих праздников и событий.

 И вот в чем суть дисциплины Макаренко — это не метод и не средство, а РЕЗУЛЬТАТ колоссальной работы всех колонистов и педагогического состава.

 Но не на одной только дисциплине успех колонии вырос до невероятных высот. Воспитание через труд проложило надежные связи между ребятами и протянулось сквозь всю их обширную деятельность. Почему педагоги нашего времени забывают об этой основополагающей здорового, крепкого коллектива? Мы все реже убираемся в классах и реже сажаем деревья на пришкольном дворе, а ведь это самый что ни на есть общий труд. (После этих слов меня, конечно, возненавидят сверстники, мол, и без этих забот хорошо живется.) Пусть это кажется несколько примитивным, но когда проверенные годами принципы нас подводили?

 Это суховатые выводы, сделанные Антоном Семеновичем. Но в колонии творились и невероятно веселые вещи. Горьковцы собирали арбузы на баштанах (немного нелегальным способом, но это было последним проявлением их криминального невежества), официально переправляли пассажиров с одного берега речки на другой, ходили на парады в городе и даже играли пьесы в собственном театре! Какая другая организация с похожим некрасивым названием могла бы похвастаться такой же бодрой и энергичной жизнью? Ведь время в России было не самое простое — Революция, Гражданская война… Но колонисты, не обращая внимания на политические настроения, смогли построить для самих себя целый мир на основах, которые заложил Антон Семенович. Почему же его трудам не случилось примениться на практике в больших масштабах в нашей стране? Сложно дать однозначный ответ. ЮНЕСКО объявила Макаренко выдающимся педагогом наравне с Марией Монтессори, его систему признали самой демократичной в мире, «Педагогическую поэму» сравнивают с лучшими произведениями Гете, Руссо, а мы… отчего-то не хотим верить в великого педагога.

 Но даже если отбросить все эти несуразные обстоятельства, забыть об Антоне Семеновиче Макаренко как о главном герое повести, вычеркнуть колонию имени Горького из реальности — я все равно буду любить эту книгу всем сердцем. Потому что эта история прекрасна в своем юморе, честности, живости. Она прожита во всей красоте этого слова. И немного жаль, что прожита не мной.