там, за мостом, у заводи хмурый дым
 дождь из рогатки по окнам постреливает
 не надо пугаться заповедей и заметать следы
 он указал на тебя — я в тебя всмотрелась
 там золотое дно, голубые льды, 
 хрупкое и фарфоровое
 то, что я гость незваный — то полбеды
 хуже, что — вор. 
 может, не так уж страшно, что я — вор? 
 ты же впустишь меня — на рассвете 
 едва различимую; 
 я войду и возьму это все: 
 постоялый двор, 
 твоих шумных собак
 и твое янтарное имя 

* * *

 Как же ты в этой тьме непроглядной
 с застывшим ртом
 пробираешься дезертиром в такие сны
 где мы едем в замерзшем троллейбусе 
 до метро
 из какой-то далекой планеты, другой весны
 Ничего не имеет значения в этом сне —
 мы вне времени, времени года, времени суток
 никакой безопасности и никаких ремней —
 я держу тебя за руку и не могу проснуться
 Ты в моей голове стоишь поперек всего:
 пустоты войны, собачьего этого ада
 И весна началась как будто всему назло —
 так тебе и надо 

* * *

 Стеклянный решетчатый вырез — 
 в солнце,
 сквозь стекла очков — глаза 
 рысьи.
 Твой голос — закладка
 наркоторговца: 
 изящная выделка, 
 гибельный тизер. 
 Вечер размыт дождя 
 истерикой,
 дороги не высохли — 
 аспидным мажут.
 Ветер заправил рубашку 
 воздушную
 в хрущевские шорты 
 пятиэтажек. 
 Жостовская ночь: туман 
 и неон, 
 но-шпа луны и волчий акцент 
 дворняг. 
 Твой голос пряный — 
 и только он — 
 просит меня: 
 ляг 

* * *

 длинные руки зимы обнимают мосты
 лед неустойчив, его третий день лихорадит
 есть одно правило — вот мы с тобой «на ты»
 и этого хватит. я говорю себе: этого хватит
  
 я говорю себе: ну же, не в первый раз
 лбом упираюсь в холодную линзу прицела
 есть одно правило — ждать от тебя звонка
 только по делу. я говорю себе: только по делу
  
 некуда спрятаться, даже во сне боюсь, 
 в горле слова застревают, картавит воздух, 
 есть одно правило — если в тебя влюблюсь... 
 уже поздно для «если». я говорю себе: поздно 

* * *

 быть твоей птицей 
 как будто бы быть огнем — 
 негаснущим 
 невероятным сном
 внутри меня вырос
 дом
 ты поселишься в нем
 я буду кормить тебя 
 нежностью
 и вином
 ты такой уникальный крой, 
 самый первый сорт
 и любить тебя можно только 
 как сорок тысяч братьев
 и когда ты утром едешь 
 в аэропорт
 или ночью гладишь свои 
 неприличные платья
 я смотрю во сне 
 твои губы,
 а между прочим,
 между прочим: 
 нет прекраснее губ твоих —
 я вот о чем — 
 как на пачках с лекарством пишут
 советоваться с врачом —
 бесполезно, если знаешь, 
 что обречен, 
 остается одно — ждать тебя,
 и прижаться к тебе плечом
 жаркой обитаемой ночью.