Фонари на привокзальной площади не прогоняли, а лишь подчеркивали сумрак. Освещение стелилось по заснеженной земле, а сверху нависала темень. Настороженная суета напрягала не столько зловещестью, сколько непонятностью происходящего. Что-то обязательно должно случиться — и напряженное ожидание не покидало его.
Со стороны вокзала раздавались звуки поездов (показалось, что даже гудок паровоза — но откуда здесь сейчас паровоз?) и вроде бы голос диспетчера, объявлявшего их прибытие и отправление.
На площадь въехали новые машины, появились какие-то снующие в разные стороны люди, стало заметно шумнее, и он был сильно озадачен тем, как успеть перейти площадь. И главное — все светофоры мигали желтым светом, смешивая движение пешеходов и машин в предрассветный хаос.
Он и так уже серьезно беспокоился, что опоздает на поезд, а тут еще перед ним неожиданно появилась скорая помощь» с синей мигалкой и громкой сиреной и остановилась. И именно в этот момент он увидел какого-то человека, молодую женщину, с чемоданом в руках, которая, в отличие от него, успешно переходила привокзальную площадь. Он понял, он чувствовал, что ему нужно обязательно догнать эту девушку с чемоданом, что ему важно догнать ее — но мешала скорая.
Он хотел обойти ее спереди — она продвинулась вперед. Он решил обойти ее сзади — она сдала назад. Он направился к кабине, чтобы попросить водителя остановиться, но не успел: машина скорой вдруг тронулась с места и стала нарезать круги вокруг него все с тем же неприятным пронзительным звуком сирены. Вой становился все ближе и ближе, все громче и громче и начинал напоминать какой-то очень знакомый звук, неприятно, но знакомый.
Знакомый, очень знакомый звук.
Очень знакомый.
Будильник.
Значит — семь.
Он открыл глаза, протянул руку к тумбочке, взял телефон посмотреть время.
Точно.
7:01.
Надо вставать.
В 9:20 заседание в Тушинском суде.
Надо вставать.
Нужно чем-нибудь позавтракать, потому что потом позавтракать не получится, так как сразу после заседания придется ехать на встречу.
Он подтянул одеяло на плечи: спал он в одних плавках, без майки, ночью сбросил одеяло, а балкон был открыт — и он подмерз. Ну ничего, под одеялом быстро согрелся.
Он подумал, что его ровесники, у которых есть дети, каждый будний день так просыпаются и встают в семь часов утра, чтобы отправить детей в школу или детсад, а потом самим ехать на работу.
Да что далеко ходить — его старший брат с женой так живут.
Андрюха с женой так и говорят ему:
— Жениться тебе, Сашка, пора.
Но Андрюха — убежденно-женатый, а ему пока еще рано.
Просыпаться рано на работу нужно не каждый день. А вот отводить детей в детсад и школу приходится ежедневно.
Будильник.
«Да я уснул, что ли?»
Да, уснул.
7:10.
Ох, надо вставать. Надо спокойно собраться и вовремя приехать в суд. Надоело вечно все в спешке делать.
Хорошо, что костюм готов (даже галстук завязан — нужно только надеть его на ворот сорочки и затянуть узел) и документы сложены в портфель.
Это отец приучил: он тоже адвокат, и все необходимое на следующий день он собирал накануне с вечера.
Да он уже был готов жениться! Но недавно они с Надей расстались.
Он перевернулся на другой бок — в сторону пустой половины кровати. Заодно прикрыл одеялом босые ноги — теперь они подмерзали.
Надо было все-таки закрыть дверь балкона.
Да как-то по-дурацки они с нею разругались, из-за пустяка; он даже не мог вспомнить, из-за чего началась ссора. В тот вечер оба они были в раздраженном настроении, поэтому не слушали друг друга — каждый что-то говорил в сердцах, стараясь побольнее уязвить другого. А потом Надя быстро собрала вещи и ушла. А он молча сидел на диване и не останавливал ее. Дурак.
А ведь он любит ее. Глупо признаваться, даже самому себе, но — любит.
И в ювелирном он уже присмотрел кольцо для помолвки, и два ресторана подобрал для свадебного торжества — ей на выбор, чтобы Наденька выбрала, где ей больше понравится. И варианты свадебных путешествий втайне от нее узнавал — таких, чтобы восхитить ее.
И теперь ему без Нади плохо. Ну вот надо признаться: ему, сильному и здоровому парню, решительному и уверенному в себе адвокату — плохо без этой стройной улыбчивой девушки, такой привлекательной искристости взгляда ее глаз и милого изящества ее форм. Такой вдохновляющей его даже просто своим присутствием рядом с ним. Ему грустно и одиноко без нее. Ему не хватает разговоров с нею, ему не хватает ее взглядов, и ему не хватает — чего скрывать — близости с нею.
Но другую он не ищет, как бы подвыпившие друзья ни предлагали ему найти замену. Ему нужна не близость — ему нужна близость с Надей.
От этих мыслей он напрягся и потянулся всем телом.
Эх.
«Люблю ее. Все равно люблю. Как же мы с нею здорово отдыхали в…» Там еще музыка приятная звучала.
Или неприятная?
Такая, как сейчас звучит?
Будильник. Это будильник.
«Я что — уснул?» Да, уснул.
Пришлось переворачиваться обратно в сторону тумбочки. Переворачивался он быстро (ну — так быстро, как мог в сонном состоянии), поэтому раскрылся по пояс. Прохлада тут же напомнила о себе, обняв его.
«Блин, надо было все-таки закрыть балкон».
7:22.
«Елки зеленые! Опять уснул!»
Забрался под одеяло полностью, поджав ноги в коленях, чтобы проснуться в тепле и спокойствии.
Эх, не надо было вчера зависать в баре. Но друзья позвали, устроили вечеринку, чтобы утешить его после расставания с Надей. Ели, пили, смеялись, шутили, вспоминали институтские годы, играли в боулинг, потом пошли в бар. Давно не удавалось так собраться мужской компанией и повеселиться. Друзья звали еще поехать по городу поискать развлечений, но он отказался, сославшись на судебное заседание.
(Они уговаривали его, говорили, хлопая по плечу:
— Сашок, ты же теперь свободный мужик! И тебе надо расслабиться!
— Да, Санек, надо сбросить напряжение! Все для тебя!
— Сашка! У тебя все есть! И у тебя все будет!
— Точно, Саш, ты крутой адвокат, деньги есть, тачка шикарная — да любая краля сама за тебя бороться будет!)
Лишь один друг, Миша, сидел на другом конце стола и молчал. Потом, когда он сказал, что собирается уезжать, Миша помог ему отбояриться от уговоров остальных друзей, вывел его из бара, вызвал такси и отправил домой.
(«Спасибо, Мишка. Вот ты — реально настоящий друг, а не просто собутыльник по развлечениям».)
А заседание действительно есть, и оно будет трудным. Он готов к этому заседанию, документы подготовлены, но неизвестно, что сегодня сделает адвокат другой стороны. Там такой мутный гад, все темнит что-то — от него стоит ожидать чего угодно. Он может свидетеля неожиданного пригласить, или письменное доказательство какое-то приобщить, или заявить надуманное ходатайство об отложении, чтобы потянуть дело.
Ну ничего — разберемся, справимся.
И голос у этого гада неприятный, гнусавый, и говорит он долго и медленно. Как он как начинает свое вещание — так уши вянут.
Вот такой же, похожий звук, как этот. Такой же долгий, настойчивый и неприятный.
Блин.
Будильник.
7:42.
Йо-пэрэ-сэтэ!!!
Опять уснул!
До Тушинского суда по утренним пробкам ехать не менее полутора часов!
Эта мысль моментально подняла его с кровати. Босиком он метнулся в туалет и ванную. Уже не до завтрака. «Заеду куда-нибудь позавтракать по-быстрому после заседания». Мама постоянно напоминает, что нельзя пропускать завтрак.
(«Мамуля! Как же ты любишь меня! Позавтракаю обязательно».)
Так, теперь быстро и четко:
носки — натянуть,
брюки — надеть, застегнуть,
сорочку — надеть, застегнуть, заправить в брюки,
ремень — затянуть, застегнуть,
галстук — накинуть, затянуть,
пиджак — надеть,
ботинки — надеть,
шнурки — завязать.
(«Батя! Спасибо за науку! Хорошо, когда все готово с вечера».)
Телефон — в портфель. Портфель — в руку.
Адвокатское удостоверение и материалы дела уже в портфеле.
Ключи от квартиры.
Ключи от машины.
Он успеет.
И дело в Тушинском суде выиграет — обязательно одолеет все уловки того мутного гада и победит.
И Наде он сегодня непременно позвонит.
Да — сегодня же. Сам. Первым.
Она нужна ему.
Он любит ее.
И они обязательно будут в будние дни вместе просыпаться в семь утра.
