— Это ты бабы Нины внучка? — спросила девочка с длинной черной косой.

Я кивнула, хотя больше всего мне хотелось от нее убежать. Но куда тут убежишь, когда слева от тебя соседка в домашнем платье в цветочек, а под лавкой — помойное ведро с торчащей из него сморщенной губкой для мытья посуды, и весь двор ждет мусоровоза.

— Я Катя. — Девочка протянула мне руку.

Лицо у нее было такое серьезное, будто она пришла на экзамен. Я посмотрела в проем между домами. Мусоровоза все не было.

— Я Лиза, — неохотно призналась я.

— Пойдешь в парикмахера играть?

Больше всего мне, конечно, хотелось поскорее избавиться от ведра и подняться к бабе Нине на четвертый этаж. Достать «Анну Каренину» и до обеда читать о том, как она кружилась на балу с Вронским. А то и до самого ужина. Хотя баба Нина наверняка нашла бы мне тысячу других занятий. Она всегда так делает, когда я «рассиживаюсь» в кресле и «ломаю глаза». Наверное, поэтому больше всего мне все-таки хотелось домой, в Москву.

К бабе Нине в Нижегородскую область мы обычно приезжали на пару недель в июне. Это было время поспевающей клубники, первых грибов, шашлыков у дяди Миши и поездок на водохранилище. Баба Нина пекла нам пироги, приносила с рынка трехлитровую банку деревенского молока и водила нас к соседке поиграть в лото на деньги. Ставка была — десять копеек. В самые удачные дни выигрыш составлял целый рубль.

Но в этом году все было не так, как обычно. Из-за кризиса девяносто восьмого папа потерял работу и целыми сутками сидел на телефоне и кому-то звонил, пытаясь устроиться на новую. Мама взяла отпуск и пошла подрабатывать в магазин сантехники. А я, дождавшись школьных каникул, собиралась отправиться к своей московской бабушке, но она внезапно попала в больницу с давлением, и меня на все лето отправили в маленький город в Нижегородской области.

Мне было одиннадцать лет, и соседские дети казались мне скучными. Они не ходили с бабушкой смотреть Репина в Третьяковскую галерею и не читали по три книжки в месяц. Им не хотелось спорить с дедом, когда он, поддав с соседом, заводил разговор о достижениях советского народа и о развале нации. Им хотелось носиться по улице, кричать и размахивать палками. По крайней мере, так это выглядело из окна бабы-Нининой хрущевки. Чтобы не дай бог не оказаться вовлеченной в их глупые игры, я ходила в библиотеку под прикрытием бабы Нины, заодно помогая ей донести сумки с колхозного рынка.

Когда бабы Нины не было дома, я заглядывала в трельяж. Лапать зеркало строго запрещалось, поэтому я бралась за обратную сторону и поворачивала боковые створки так, чтобы они множили мое отражение. На несколько минут я чувствовала себя счастливой, окруженной умными, понимающими людьми. Мы стояли голова к голове, десяток одинаковых одиннадцатилетних девочек, показывали друг другу язык, перешептывались, делали смешные прически, рассматривали родинку на левой щеке и смеялись. А иногда наоборот, понизив голос, рассказывали друг другу, как сильно хотим домой. И вытирали кулаком слезящиеся глаза.

Каким-то образом баба Нина всегда узнавала, что я подходила к трельяжу.

— Опять тут играла? — ворчала она, прищурившись.

В эти моменты я почему-то всегда вспоминала слова бабы Нины о том, что «три-льяж» называется так, потому что в нем три зеркала. Это меня ужасно смешило. Я-то, конечно, знала, что это французское слово: с пятого класса у нас в гимназии три раза в неделю вели второй иностранный. Поэтому бабу Нину я всегда поправляла. Она вообще многое говорила неправильно: стакан у нее был бокалом, а миска — чашкой, цвет и цветок она произносила через «э», в слове «звонит» делала ударение на первый слог, а «недавно» заменяла на «давеча». Когда мои уроки словесности докучали ей особенно сильно, она отмахивалась от них, как от мухи:

— Ну хватит уже! Иди лучше делом займись. У меня тесто для пирогов подходит.

Я невольно плелась на кухню и помогала ей переставить с подоконника две огромные эмалированные кастрюли в цветочек. Баба Нина с воодушевлением учила меня делать ватрушки:

— Лепишь шарик, вставляешь в середину стакан донцем вниз, накладываешь в дырочку творог с горкой.

Если я слишком усердствовала со стаканом и дырка получалась сквозная, шарик нужно было лепить заново. Бабушка, глядя на это, шутливо вздыхала и качала головой:

— Ничему вас в этой Москве не учат!

Поэтому баба Нина взялась за мое воспитание:

— Бросай уже свою книгу, всю попу отсидишь! Давай-ка помоги мне рассаду пересадить. Какие еще черные ногти у тебя будут? Что за глупости? Отстрижешь! Пройдись-ка тряпкой по полу: вон сколько пыли. Батюшки мои, да кто ж так швабру-то держит? Дай покажу. Поставь воду для макарон в желтой кастрюле. Что значит, не умеешь газовую плиту включать?

И так до бесконечности. Я стала ходить за хлебом в ларек возле дома и сидеть с помойным ведром во дворе в ожидании мусоровоза. Единственное, на что я не соглашалась ни при каких обстоятельствах, — это спуститься «поиграть с ребятишками».

— О чем мне с ними говорить? — сердилась я.

— Да ни о чем не говори. Поди да поиграй. Скажи: можно с вами?

Ничего подобного я, конечно, делать не собиралась. Пока однажды мусоровоз не задержался на десять минут и мне не протянула руку Катя.

— Пойдем с нами в парикмахера играть? Нам одного человека не хватает.

Я пыталась отговориться, ссылаясь на помойное ведро, которое не оставишь без присмотра, но некстати встрявшая соседка пообещала выбросить за меня мусор и зачем-то меня перекрестила:

— Иди с богом.

И я пошла. Парикмахерская была устроена в роще за домом, девчонки по очереди вязали друг другу банты, плели косы и венки из одуванчиков и прилаживали их к волосам. В белой коробке из-под обуви у них были собраны резинки, заколки, крабики, ленты, гребешки и расчески.

— Давай я заплету тебе рыбий хвост? — сказала одна из девчонок, оглядывая мои спутанные пряди.

Я согласилась. Ее пальцы шустро пробежались по моей голове, и мне стало ужасно щекотно.

— Сиди ровно, — строго сказала она, и я удивилась, как сильно ее интонации походили на бабушкины.

«Я даже не знаю, как ее зовут», — подумала я, наблюдая, как ее подружка заплетает Кате корзиночки.

— А ты что умеешь плести? — спросили меня, когда рыбий хвост был готов.

Я посмотрела в зеркало. Коса струилась вниз пушистой елочкой — такой пышной, какой не получалось ни у мамы, ни у московской бабушки. Я с ужасом взглянула в коробку из-под обуви. Я не могла завязать даже аккуратный хвост без петухов.

— Я… — сказала я, не представляя, что ответить.

Но тут, на мое счастье, приехал мусоровоз, и, сославшись на то, что обещала сразу вернуться домой, я бросилась к подъезду.

Оказавшись в тесной безопасности квартиры, я сунула ведро под раковину и, вымыв руки, встала перед трельяжем. «Уж, наверное, это не сложнее ватрушек, — подумала я и взяла в руки расческу. — Сейчас сделаю сначала хвост, а потом и косичку».

Но дальше хвоста дело не пошло. Из-под резинки то тут, то там выбивались непослушные завитки. Резинка упрямилась и не желала сидеть на месте, то сползая вниз, то, наоборот, застревая на середине. Когда в комнату вошла баба Нина, я в остервенении вертела боковые створки туда-сюда, надеясь, что хоть с какого-нибудь ракурса моя прическа выглядит прилично.

— Ты что, косички не умеешь плести? — удивилась она. — То-то ты у меня все время ходишь неприбранная.

От этих слов мне вдруг стало ужасно смешно. Я представила свою голову неприбранной — словно комнату, по которой раскиданы игрушки и одежда. Баба Нина тем временем взяла расческу и, подойдя ко мне сзади, показала, как избежать петухов. К своим одиннадцати я уже была выше нее, и в зеркале мне было не видно ее лица — только загорелые ловкие руки с синеватыми венами под загрубевшей кожей. И мне захотелось, чтобы и мои пальцы приобрели хоть часть этой проворности и сноровки. Я взяла у нее расческу и послушно разделила волосы на три равные части: косичка, плетись!

Баба Нина сделала шаг назад и не вмешивалась в процесс, только изредка говорила:

— Нет, эту прядь клади сверху. Туже затягивай! Молодец.

Моя первая косичка получилась кривоватой, но без выбивающихся прядей и петухов. Я сдвинула створки трельяжа к себе, забыв, что зеркала нельзя касаться руками. Косичек сразу стало ужасно много.

— А можно, — сказала я своим отражениям, — я завтра опять пойду выносить мусор?

— Так машина теперь только в среду приедет, — сказала баба Нина и вышла из комнаты.

А я осталась у трельяжа, со створок которого на меня смотрело шесть одинаковых девочек, улыбающихся из-под оставшихся на зеркале отпечатков пальцев.

Подберите удобный вам вариант подписки

Вам будет доступна бесплатная доставка печатной версии в ваш почтовый ящик и PDF версия в личном кабинете на нашем сайте.

3 месяца 1000 ₽
6 месяцев 2000 ₽
12 месяцев 4000 ₽
Дорогие читатели! Просим вас обратить внимание, что заявки на подписку принимаются до 10 числа (включительно) месяца выпуска журнала. При оформлении подписки после 10 числа рассылка будет осуществляться со следующего месяца.

Приём заявок на соискание премии им. Катаева открыт до 10 июля 2025 года!

Журнал «Юность» на книжном фестивале!
С 4 по 7 июня в Москве пройдёт 11-й Книжный фестиваль Красная площадь”! 
Ждем вас в шатре художественной литературы. До встречи!