У водомата
На ночных вологодских улицах Сенека становится снегом. О скоротечности жизни Скукоженные слова: «Оплата возможна монетами»: Триенс. Обол. Разменные. Роешь карман — а нету их. Ценник какой на два Литра — живая ль, мертвая Ль Капля слетит, слепя. Пятиэтажки когортами Вдруг идут на тебя.
* * *
Как будто ангар в закопченном окне И двое ползут по сугробам. Надежда набросок закончить вчерне, Но, верно, забудутся оба, Убудут, как пар якисобы. Япония наших унылых промзон, Где дуст на палетах да гречка И трубами выжжен дотла горизонт, — Знакомое сердцу местечко. Извечный пейзаж изувечен. Что нам остается? Стоящий завод. Рисуй же ворот харакири, Поземку и заметь, вандалов, и вот Еще что останется в мире: Звезда в недоступном эфире.
Твое имя
Вороний крик и пение стрелы! По случаю жары уже раздета, Ты восстаешь, мой феникс, из золы Погибшего, обугленного лета. Когда мы повстречаемся с тобой, Нам будущее даст лет эдак триста. Смущение с закушенной губой. Дым без огня. Прощание. И выстрел.
Перемена
Вывеску заменили — Скучный «ШИНОМОНТАЖ». Где же «ГРААЛЬ», ответь мне, Нижегородский Парцифаль!
Читателю «Школы для дураков»
Надеюсь, сей посланник СМОГа, Изгнанник из родных пенат, Покажет вдруг судьбы дорогу И Вас возьмет на променад По бесконечному проселку До дома, где владельца нет, До речки Леты у поселка... Струятся мудрость, мысль и бред, Сливаясь в темноте спортзала... О, мой наставник, где же ты? Как книгу мне начать сначала? В начале Слово. Это Ты. А школа мучила-учила Сквозь униженья, боль и кровь Системы тапочной Перилло. Любовь на матах. И — Любовь! А на платформе пятой зоны (Копеек тридцать пять билет!), Постигнуть времени законы Поможет автор. Он — Проэт. По улице, с дождем в обнимку, Шумит Кастальский ключ второй, И вечно, как на старом снимке, Проходят автор и герой.
Провинциальный верлибр
Окна из пластика, слепые жалюзи, офисные двери с непроницаемыми стеклами надежно оберегают ее от летней липкой влажности ливня, который бушует в далеком городе, принося стихийную свободу в парки и скверы, к пущей зависти моего стоящего в углу без дела зонтика.
На посещение отеля «Русский капитал»
В этом мире «Русского капитала» Я пришелец. Вовсе меня не стало. Пустота тянет звездное одеяло. И шумит среда. Чаем-кофе заправиться мне осталось. На балконе стоит звездолет усталый. Лифты дешевы. Стены тщеславно-алы. Дорога́ еда. Мне б родиться было не по карману На ветвях высотных, в листве стеклянной, Где с корон и крон облетает манна, — Не того гнезда! Я того гнезда, где народ попроще, Где блестит всегда стеклотара в рощах, Где по лавкам лежат несвятые мощи. Полечу туда! Там грохочет сталь и рычит болгарка. Вечерами там не ходи у парка. Работягам спать. Матерщине — каркать Напролет всю ночь. Может, ад для кого-то, а мне не жарко. Мне тепло на сердце, и ты, дикарка, Подойдешь ко мне и протянешь старку И прошепчешь: «Брось!» Я всмотрюсь. Ты, солнце, Россия в джинсах, Втихаря от мамы курила винстон, У тебя в ватсапе пацан читинский… Проходи насквозь! Проходи смелей, пробивая ребра, В глубине, где код хромосом разобран, Где кипит недоступный сознанью образ. Здесь я свой. И твой.
* * *
В одном из новых пламеней тогда
Раздался голос…
La Divina Commedia
Жизнь Меня, Будто яичко из сказки, Била-била, Да не разбила. Любовь, что движет солнца и светила, Меня отвергла, обманула, предала. Нет скорлупы доспехов. Я без маски. Сияет Лишь Кащеева Игла. Сломать ее ты так и не смогла.
