Каракуль вьется мелким бесом, Луна заходит за ТЦ. Мне никуда теперь не деться, Пока улыбка на лице. И ты, и я, и мы во власти Ее, но это не впервой. Наутро ночь раскроет пасть и Отпустит пленников домой Меня, тебя и месов белких В каршерингах и МЦК. Одни — игравшие в гляделки, Другие точно в дурака. И что там вьется перед нами? Так постепенно из ночи Мы в белый день перерастаем По завитку каракульчи.
* * *
Умять пирог и чаю выпить литр, Смотреть в закат на розовые дали, Не думать ни о чем, закрыть калитку. Пусть дачный домик никакой не замок. А помнишь, мы такого ожидали — Несбыча мечт как баг и сбой программы. Занять себя не книгой со стихами, А делом — что-то выкопать, ошкурить. Другие, я смотрю, вовсю копают. Клочок земли ждет выпаденья яблок. Нам август строит рожи, брови хмурит И хнычет, как расхристанный ноябрь.
* * *
Ни облачка, ни яблочка, побеги Твоих цветов И подоконник бел. Мне кажется, что я Стою в аптеке И почему-то Покупаю мел. Ни воду, ни презервативы, Ни новый паспорт, Ни цветов иным. А известняк, Чтобы писать «прости меня» И «я здесь был». И если кто-нибудь Однажды прочитает Мои послания И не пошлет меня, То не потонет Наш с тобой «Титаник», С катушек не слетит Земля... Как я слетал И часто больно падал, В аптеку ноги сами привели: Мне мела, мыла, льна и адвоката, Чтоб защищал от пыли и от тли, От светофоров долгих и печальных От гущи встреч, от боли, ото льда. И подоконник — те еще скрижали. Я больше не приду сюда.
Елочка-96
Растираю иголки еловые В руках до трухи. Аромат Слышится, и все новые Годы мои летят Перед глазами медленно. Елочка, ну-ка, гори! В ее огоньках растерянных Столько земной любви. Сколько уже не вынесет Сердце теперь мое. Мама и папа были здесь — Молодости водоем. Стол раскладной, салатов сто, Метели степной вальсок. Мне любопытно подарят что. Под елкой лежит мешок. И нет, совсем даже не пустой — В нем настоящий я. Год за окном девяносто шестой, Первое января...
* * *
В этой большой реке Легкость моя погибла Бесславно и налегке. Нет у нее могилы. В этой воде и ты Из двух десятков разных. В ней все мои мечты — Находки для водолазов. Камнем на шее дни — Ноша своя не тянет. В реку я ту ни-ни, Разве что пить горстями Воду ее, как мед, Сказочный и забытый... Мимо, смотрю, плывет Разбитое корыто. Легкости не видать. Сгинула прочь беглянка. Никак не течет вспять Река, и на обманку В ней ничего не поймать.
* * *
«Последние дни, когда Тониночка болел, яему все время говорила: “Тонино, ятебя любила всю свою жизнь, даже тогда, когда тебя незнала”. Онповернулся комне исказал: “Аятебя итеперь люблю”. Язакричала: “Ия, ия!” Тогдаондобавил: ?Ипотом тоже”».
Лора Гуэрра
Я хочу выучить шорский, Чтоб говорить на нем только с тобой. Ты тоже со временем его выучишь, А все вокруг будут думать, что мы сошли с ума. Иначе на кой черт нам шорский? А вот! Наш собственный язык, Практически неизвестный, Во всяком случае в Москве. «Мен саға кӧленчам», — ты будешь шептать мне наяву и в часто повторяющемся сне. А я буду отвечать: «Я тоже, я тоже». По-русски. Потому что шорский я никогда не выучу.