1970

Небом опять бредили все мальчишки. Когда тот — смуглый, в мятом галстуке, — расталкивая однокашников, шел ко мне, я был уверен: еще один «летчик». Сколько ж можно…

1946

Из плена я угодил прямо в фильтрационный лагерь. Уже там, в карантине, начальство выясняло, кто чем занимался у немцев. Я сказал, что у немцев был в плену, а до того, до войны, почти окончил авиатех.

— Будешь в шарашке работать? Стране нужны самолеты.

Я хотел строить самолеты. Не военные. Такие, чтобы свечой взмывали в небо. Такие, чтоб несли спасение, а не смерть.

— Не пойдешь — поедешь в особлаг. Кто тебя знает, что ты там делал, в плену. Шпионаж, диверсия… А в шарашке будет кабинет, цех. Работать станешь, и хлеба дадут сколько хочешь. Ну?

…В ЦКБ-39 при Бутырке кабинет мне, конечно, не дали. Работать определили к итальянцу Конте, конструктору с пятнадцатилетним сроком. А хлеба было не сколько влезет, но всяко больше, чем в деревне, когда я подбирал из борозды колоски и относил маме. Она отрезала дольку лепешки и опять посылала в поле — каждое лето кроме того, когда пожаром выжгло всю пшеницу.

«Бомбардировщик в небо — вся группа по домам», — сказал Конте начальник шарашки.

1950

Приехавший в шарашку чиновник присел на край стула, улыбнулся:

— Пора вам и поучиться, а? Ваша команда себя прекрасно зарекомендовала. Направим вас в военно-воздушную инженерную академию, судимость снимем. Приказ о подготовке опытного полигона уже у ректора. А учиться вам надо, товарищ Кедров. Как давать орден тому, кто даже техникум не окончил?

Мы знали о таких предложениях; ходили слухи; уходили товарищи. В этой комнате с голубыми шторами на обитателей шарашки проливался золотой дождь. Входил зэком, выходил — ученым, уважаемым гражданином.

Но двери в комнате было две; можно было выйти и из другой. Туда, например, вышел Генка Лезвин: ему предлагали амнистию за наладку прослушки.

Мне предлагали за стабилизацию контенского бомбардировщика. Амнистию, полигон, возможность самостоятельных исследований, часы в академии («Товарищ Конте отмечал, что вы проводите для коллег прекрасные семинары»).

…За окном свистел ветер. Дежурный мел просторный двор шарашки: добирался метлой до стены и разворачивался. А за стеной, в каких-то двадцати километрах, видны были дома, антенны, окраинные московские огни.

1970

Мальчик шел ко мне, блестя глазами. Нес стопку чертежей. Солнце через витражное окно цветными пятнами ложилось ему на лицо и руки.

Запинаясь, мальчик выдохнул:

— Зда… здравствуйте!

— Здравствуй, — буркнул я.

Руководитель кружка просил: перспективный парень, поговорите, ободрите, если сочтете возможным…

Быстрей бы уж кончилось.

— Меня зовут Дима Лиственницкий. Сергей Палыч должен был предупредить, что я подойду после встречи. Я занимаюсь тут три года. Пять лет назад увидел заметку про ваш «Гриф» и решил стать конструктором, как вы. Я все ваши статьи читал, а когда узнал, что вы будете выступать у нас, не поверил! Хочу придумать самолет, чтоб мог взлетать с вакуума. Для космоса ведь понадобятся такие машины, доставлять грузы станциям и ракетам. Я подумал, что в брюхе может сработать та же конструкция, что у вашего Ке-67, и хотел спросить…

— Слушай, — перебил я. — Хочешь стать конструктором — сразу знай: будешь строить, что скажут. А не то, что захочешь.

— А как же «Гриф»? В «Науке» написано, что это ваша экспериментальная идея, что вы вложили весь опыт, чтобы сделать для Родины…

Царапнуло в горле; в памяти мелькнул полигон, чертежи пронеслись перед глазами, усатый механик, пилот… Громадный мой корабль-самолет, взлетавший с воды…

Я будто со стороны услышал свой голос: яростный, ровный:

— И где «Гриф» теперь? Из тысячи запланированных выпустили десять. Девять законсервировали. Последний разворовали и окопали в Начкаре. Ну? Где «Гриф» теперь?

— Ну и что, — опустив глаза, тихо ответил Дима. — Что ж, мне бросать теперь? Я все равно попробую. Надо только с брюхом решить.

— Ну, решай…

1971

«Здравствуйте, Валентин Тихонович!

Пишет вам Дима Лиственницкий. В том году вы приезжали к нам в секцию авиаконструирования. Жаль, что разговор наш вышел не из лучших. Пишу вам в первую очередь попросить прощения, во вторую — помощи. Мечтаю поступать в московское военно-воздушное инженерное училище, хочу достать пособия по подготовке, но у нас такое не добыть. Может, у вас остались методические рекомендации или какие-либо другие пособия от работы в академии?

Ученик 9 «Г» класса шк. 4 г. Крапивинска Д. Лиственницкий».

«Прилагаю сборник задач для поступающих и примеры вступительных испытаний прошлых лет. Кедров».

«Здравствуйте, Валентин Тихонович!

Огромное вам спасибо! Сборник проштудировал, ваши рекомендации на полях выполняю. Только не понял про гидросамолеты: вы отсылаете к работам Конте, но у него об этом сказано противоречиво. Я набросал несколько схем, могли бы вы посмотреть?

Дима Лиственницкий».

«Ты пренебрегаешь подъемной силой крыла, отсюда ошибки. А в целом разобрался неплохо, мысли дельные. Заканчивай десятый класс и подавай документы в академию, в училище тебе делать нечего. Перед вступительными зайдешь на проходную 15, покажешь это письмо. Скажешь, чтоб вызвали из цеха Кедрова».

1972

Дима огляделся, поежился. Сразу заметно: другого ждал от кабинета профессора, конструктора, прогремевшего на всю страну. А тут потолок нависает, сыро…

— Чего встал? Заходи.

— Я думал, у вас кабинет больше…

— Был больше. Отобрали после «Грифа». Садись и слушай внимательно.

Я убрал со стула его же чертежи — те, что он присылал. Дима краем глаза покосился: похоже узнал.

— Ты парень головастый. Академии такие нужны. И мне нужны. Но нынче на первом курсе только два места на всех инженеров, и на оба уже папенькиных сынков наметили. Я тебе книжицу одну дам, сиди и читай, пока экзамен не начался. Твой вариант — только высший балл.

Вытащил из ящика стола методичку, сунул онемевшему Диме. По дороге в цех все вспоминал, как сам, ошарашенный, онемевший, сидел в таком кабинете. «Начнешь внедрять свои спасательные разработки — так и застрянешь в конструкторах, никакого руководства как своих ушей не видать. А в мою команду пойдешь — поднимешься до начальника завода в два счета».

Опять две двери. Опять выбирать.

1982

Ветер шевелил Димкин галстук, и был он, несмотря на дороговизну, таким же мятым, как красный ситцевый. Грузный самолет, метивший к «Салюту», легко бежал по взлетной полосе. Суетились рабочие. А Дима, кажется, вовсе не волновался.

Я сощурился, нашаривая в ночном небе огонек «Союза». Не нашел. Перевел взгляд на Диму. Золотая голова, и технику хребтом чует. К двадцати шести годам — целый цех под началом, и никакого страха. А как был мальчишка, так и остался…

Я вспомнил свои первые испытания — июль, пятьдесят четвертый. Горчил с утра кофе, руки дрожали, по затылку бегали мурашки. Я рвал клевер, пока самолет готовили к пуску.

А этот, смотри-ка, улыбается как ни в чем не бывало. Для него это воплощение мечты, венец лет учебы, дерзаний… А для меня это был день, от которого зависело, оставят меня на заводе, вернут в шарашку, а то и закинут куда подальше. Туда же, куда выходивших во вторую дверь.

А впрочем, не самые худые это были испытания, несмотря на то что летчик катапультировался и самолет взорвался. Куда хуже было с «Грифом». Куда хуже.

1992

Давило в груди, тек пот: жаркое было лето. Лицо выплыло из темноты: знакомое, смуглое. Померещилось, что я в авиакружок пришел и тот мальчик все шагает ко мне, шагает… Но потом взрослый Димка, придерживая съезжающий халат, сказал тихо и серьезно:

— Валентин Тихонович, надо бы отпуск взять. Подлечиться.

Подлечиться! После того как освистали «Грифа», обвинили в растрате, я инфаркт на ногах перенес, и не знал даже. Что ж, теперь не выкарабкаюсь?

— Не шутки, Валентин Тихонович, — выкладывая на тумбочку груши, еще тише произнес Димка.

Впрочем, какой Димка. Дмитрий Иванович, лауреат госпремий, ударник труда, замначальника КБ-8.

— Мне на заводе сказали: отпуск не уговоришь взять — к работе не допустят.

— Надоел им… Выжить хотят.

Я увидел торчавшую из Димкиного кармана коробочку, взглядом велел: дай! С каким наслаждением закурил… С тех самых пор, с фильтрационного пункта в рот курева не брал.

— А знаешь что. Закажи-ка мне билет до Начкара.

— Я с вами тогда.

— Нет уж. Грузовики свои строй космические, не отвлекайся.

— Нет. Я с вами. Хочу посмотреть на «Грифа».

Скребануло в горле. Я закашлялся, уронил сигарету на больничное одеяло. Сам не понял, как добавил:

— И я хочу.

* * *

Влажный горячий ветер гнал волны, раздувал штанины и рукава. Димка, раскрыв рот, глядел вверх — на прорезиненное, проржавевшее брюхо «Грифа». А я у меня все характеристики стояли перед глазами, будто вчера было:

— Размах крыла сорок метров. Воды мог поднять двести тонн для тушения пожаров. Госпиталь на сотню человек, критическая вместимость — четыреста человек. Экипаж — девять. Скорость — пятьсот километров в час, до пяти метров над водой. Корабль и самолет в одном флаконе… Вся душа моя в нем, Димка, все силы. Для Родины. А Родине бомбардировщики нужны были… Повезло тебе, что то, что тебе по душе, и стране требуется.

— Но почему с «Грифом» так вышло? Это же машина-спасатель. Разве такой не нужен?

— Нужен. Да истребители с ракетоносцами куда важней.

Я постоял, вдыхая ржавый запах. Кончиками пальцев погладил позеленевшую переборку.

— Ну… Хоть раз тогда во вторую дверь вышел.

Всю дорогу до города молчали. В гостинице впервые выпили вместе.

— Спасибо тебе, Дим, что заставил съездить.

Инженер-конструктор Кедров умер в Начкаре. В ту же ночь на завод спустили приказ: «В связи с необходимостью улучшения парка пожаротушительной техники возобновить законсервированные разработки машин серии “Гриф”».

Начальник вызвал зама. Поднял ладонь, останавливая возражения:

— Дмитрий Иванович, не уговаривайте даже. База ваших грузовиков космических в Москве, «Грифы» законсервированные — во Владивостоке. Нет, нет, даже думать не смейте. Что-то одно. Я только из уважения к памяти вашего наставника предлагаю выбор. Знаю, как дороги были для Кедрова «Грифы», как он и вас ими заразил… Но что-то одно, Дмитрий Иванович. Что-то одно. Решайте.

Подберите удобный вам вариант подписки

Вам будет доступна бесплатная доставка печатной версии в ваш почтовый ящик и PDF версия в личном кабинете на нашем сайте.

3 месяца 1000 ₽
6 месяцев 2000 ₽
12 месяцев 4000 ₽
Дорогие читатели! Просим вас обратить внимание, что заявки на подписку принимаются до 10 числа (включительно) месяца выпуска журнала. При оформлении подписки после 10 числа рассылка будет осуществляться со следующего месяца.

Приём заявок на соискание премии им. Катаева открыт до 10 июля 2025 года!

Журнал «Юность» на книжном фестивале!
С 4 по 7 июня в Москве пройдёт 11-й Книжный фестиваль Красная площадь”! 
Ждем вас в шатре художественной литературы. До встречи!