Надя Милленина, студентка третьего курса филологического факультета одного престижного московского вуза, пришла на прием ко врачу. Терапевтиха Валентина Петровна полистала результаты ее анализов, задумчиво постучала тупой стороной карандаша по столу и выписала направление в кабинет 526-У.
— Ничего не поделаешь, — сказала доктор, — анализы подтвердили мой предварительный диагноз. К сожалению, возможности медицины ограниченны.
Сама доктор выглядела очень нездорово: мешки под глазами, тучность, лиловые, в красных прожилках пятна на болтающихся щеках — все это свидетельствовало о пышном букете серьезных заболеваний.
— Вот вам карта и направление, — сказала напоследок Валентина Петровна. — Талончик в кабинет 526-У не нужен. Там живая очередь.
Надя вышла в коридор, украшенный медицинской агитацией, аккуратно закрыла дверь и поплыла в сторону лестницы по гладкому, затоптанному до блеска желтому линолеуму.
Около кабинета номер 526-У сидела очередь: бабушка в платке, бабушка в берете, бабушка в похожей на мешок фиолетовой кофте, два мужчины — интеллигент в очках и работяга с наколотым солнышком на сжатом кулаке, одна женщина среднего возраста в молодежной толстовке.
— Кто последний? — спросила Надя.
— За мной будете, — отозвалась старушка в кофте шамкающим голосом.
Надя устроилась на банкетке прямо напротив входа в кабинет. Положила на колени карту. Хроника ее болезни выглядела очень скромно. Толстые карты других посетителей кабинета 526-У смотрелись гораздо убедительней.
— Правильно спрашивать, не кто последний, а кто крайний, — заметил «интеллигент». — Дело в том, что «последний» в определенном смысле звучит оскорбительно.
— А «крайний» как звучит? — вызывающе спросил «неинтеллигент». — Не оскорбительно?
«Интеллигент» вместо ответа пренебрежительно уставился в книгу.
— Молодая какая… — заметила уставившаяся на Надю бабушка в платке.
Дверь кабинета открылась, и в коридор вышла стройная медсестра в розовом медицинском костюме.
— Вы к нам?
— Да, — ответил Надя.
— Вашу карту и направление, пожалуйста, — привычно попросила медсестра. — Кто следующий, заходите.
Надя протянула маленькую летопись своих недолгих отношений с недугом. Старушка в берете поднялась и, вздыхая, поплелась на колесообразных ногах в кабинет. «Очередь передо мной сократилась на одного человека», — подумала Надя.
— Та-а-ак… — заключила медсестра. — Направление есть, анализы есть. Хорошо, ждите.
Что происходило в кабинете 526-У, оставалось неизвестным, поскольку вход в него закрывался двумя дверями, разделенными промежутком в пару шагов. Из кабинета не доносилось никаких звуков. Попадая в 526-й У, пациент из него больше не выходил. Никогда. Над дверью этого кабинета торчал вытянутый плафон с надписью «Следующий». Она зажигалась минуты через три после захода в неизвестность очередного пациента.
— А я сегодня вроде все дела переделала, — вдруг сообщила бабушка в фиолетовой кофте, — решила прилечь, телевизор посмотреть — и вдруг как вступило! Ох-хо-хо! Так прихватило, что ни лечь, ни встать. Вызвали скорую, а они прямиком сюда, к кабинету 526-У и доставили. Поздняк, сказал фельдшер, метаться.
К кабинету подошел пожилой статный мужчина в костюме в сопровождении молодой женщины и девочки лет семи. На лицах всех троих лежала тень печали.
— Вот просят же, — недовольно заговорил «интеллигент», — чтобы на прием в пятьсот двадцать шестой У кабинет приходили без родных и близких. Нет, все равно весь кагал с собой тащат! Все это создает лишнюю толчею. А поликлиники итак перегружены.
Над дверью снова зажглось слово «следующий».
— Ладно, пойду я, — сказал строгий «интеллигент», положив книгу на банкетку. — Везде бардак. Может, хоть там порядок будет. Устал я. Сил никаких нет терпеть все это.
Перед Надей осталось три человека — две бабушки и «работяга». Очередь двигалась споро.
«Не успела сессию сдать, — подумала Надя. — Два экзамена и одна пересдача. Жаль, хвосты остаются. И на премьеру нового Тарантино не попала. Хотя ничего хорошего от него ждать уже не приходится. Исчерпался этот Тарантино, как говорится. Маме на день рождение подарок не купила…»
Над дверью опять зажглась лампочка. Но на сей раз в кабинет вошел не пациент, а работник поликлиники — толстый молодой увалень, явно неравнодушный к праздничным напиткам. Через несколько секунд он вышел, толкая перед собой тележку, заполненную освободившимися картами.
Снова включился и погас «Следующий».
Бабулька в пестром платке тяжело поднялась, сказала: «Ну и ладно, хорошего понемножку» и кротко прошаркала к кабинету.
— Надежда Сергеевна! — Из кабинета стремительно вышла медсестра, держа в руке какую-то бумажку. — Вы свои анализы смотрели вообще?!
Глаза медсестры круглели от возмущения.
— У вас тут, в этой графе, не семерка, а четверка стоит. Если бы оказалась семерка, тогда да, тогда к нам, а четверка — это абсолютно нормальный показатель. Кто же там, в лаборатории, так пишет? Компьютер, видите ли, у них сломался! И почему ваша Валентина Петровна не обратила внимание на эту сомнительную цифру? Нам тут что, больше делать нечего, как в этих каракулях разбираться? Итак работаем, как проклятые, без перерыва, без выходных. Наплыв пациентов такой, что уже с ног валимся, а тут еще приходится в этих записульках ковыряться.
Надя взяла свою карту, направление, результаты анализов, положила документы в сумку и, с трудом сдерживая дрожь в голосе, ответила:
— Извините, пожалуйста. Это недоразумение какое-то…
— Внимательнее надо быть, — посоветовала медсестра. — Все, кто следующий? Заходим.
В кабинет зашла старушка в пестром платке, а Надя, прижав к груди свою тощую карту, быстро зашагала, даже, скорее, побежала к лифту.
