Рецензия на книгу Романа Сенчина «Дождь в Париже»
Новая книга Романа Сенчина «Дождь в Париже» построена по принципу ретроспекции: его герой, Андрей Топкин, вспоминает прошедшие годы, выпивая в одиночестве в гостиничном номере с видом на Париж. Ему за сорок — большая часть жизни пройдена, можно подводить промежуточные итоги.
Из обрывков воспоминаний Топкина: лиц его женщин, детских игр, судеб друзей — складывается не только история отдельно взятого человека — вся жизнь Топкина прошла в Кызыле, столице Республики Тува (к слову, родине и самого автора), поэтому говоря о себе, он неминуемо раскрывает картину Тувы с 80-х годов по наше время.
Андрей Топкин — это посредник, проводник в движении от эпохи к эпохе, поэтому его образ и биография нарочито тривиальны: женился-разводился, так и не доучился, всерьез ничем в жизни не увлекся. Даже фамилия Топкин кажется какой-то по-гоголевски нелепой.
Его память наполнена сотнями мелких предметов: марки, модельки, фильмы-однодневки из видеосалонов — всей этой быстро проходящей шелухой, которая почему-то так заедает в голове, но иногда, где-то на фоне, появляется сибирская природа и мощный Енисей как нечто постоянное и вневременное, что было до Топкина и будет после него.
На протяжении жизни у героя разительно меняется восприятие происходящего. От смеющихся детских глаз, первой жадной любви ко всему женскому полу к тупому и замыленному взгляду зрелого человека, которому особо ничего не нужно. И очень ярко это прослеживается в его отношениях с женами: холодной, но будоражащей Ольге, напоминающей чем-то Елену из «Это я, Эдичка», и пухлой, подвижной Жене он предпочтет пресную и глуповатую Алину. К ней Топкина толкает уже не любовь, не страсть, а желание остепениться, быть «не одному». Андрей, кажется, и женится на ней только из-за того, что у Алины он первый мужчина — в ее-то двадцать пять. А ведь когда-то в нем было ощущение жизни, обостренное, физическое — сначала ему противно и страшно от сцепившихся в совокуплении собак, потом у него возникает вкрадчивый интерес к девочкам, почему-то сидящим на скамейке без спортивной формы на физре, первые поллюции, первая любовь, брак.
Счастливое детство в далеком-далеком, провинциальном-провинциальном Кызыле по мере возмужания Топкина рассыпается на мелкие фрагменты, как крошится и сама огромная страна на независимые, отдельно развивающиеся республики. В романе есть и тема сибирского сепаратизма — это гигантская, отдельная Россия, которая хочет зажить во всю мощь своих природных ресурсов. Герой как бы стоит в стороне от этих споров, но его вовлекают иные противоречия жизни не только Сибири, но и всей страны.
Это и национальный вопрос: «русский» Кызыл все более и более приобретает тувинское лицо. Русские уезжают: родители Андрея, сестра, жены — кажется, только ему одному далась эта Тува. И дело не только в аморфности Топкина, но и в привычке к советской оседлости — когда после школы тебя ждет определенная жизненная программа и не нужно бояться, что твоя фирма по установке стеклопакетов прогорит со дня на день.
Но даже в позднесоветском детстве Топкина Кызыл уже опасен: есть районы, где можно ходить, а куда лучше не заглядывать. В 90-е накопившиеся противоречия лишь обостряются — массовые драки с тувинцами, поддержка местных элит по национальному признаку.
Идет полная деконструкция прежних социальных ролей. Развал вооруженных сил главный герой наблюдает пристально, вблизи, — его отец офицер, а он косит от армии. Окраины Кызыла во время раздачи гуманитарной помощи Сенчин сравнивает со сценами зомби-апокалипсиса. Давление крупного бизнеса на сельское хозяйство, поворот от реальной, материальной жизни в сторону духовности — в какой-то момент Топкин даже зачастил на баптистские чаепития.
Может показаться, что мы сто раз видели подобные картины — в фильмах Звягинцева или Быкова. И то, что «природу человека не изменить», звучит как аксиома уже много-много лет. Но почему-то Андрея Топкина, который мечтал попасть в Париж, но пропил пять суток в номере, жаль, невероятно жаль. Потому что его жизнь пусть и насыщенна событиями, переживаниями, женщинами, все равно уйдет в никуда. И роман «Дождь в Париже» — это своеобразное напоминание о том, что пока молод, ты должен сделать все, чтобы не превратиться в Топкина, заливающего в себя парижский кальвадос, впрочем, скорее всего, именно он усмехнется тебе в зеркале спустя много лет.
