Светлана Гусева
«Пособие по выживанию для оборотней»
(МИФ)
Городское фэнтези Светланы Гусевой одновременно и динамично, и психологично. «Пособие по выживанию» — не просто история о финне Туомосе, ставшем оборотнем и прибывшем в Санкт-Петербург, где, оказывается, всякие потусторонние сущности живут по правилам таинственного Пакта, а добрый доктор хочет придумать лекарство от оборотничества. Эта книга о привязанностях, об отчуждении, о сломанной иерархии, построенной на страхе и насилии, и, конечно, об умении быть в гармонии с собой. Контролировать внутреннего зверя. Говорите, это мало кому из оборотней удавалось? Ну и что!
Однако роман Гусевой — история прежде всего о социализации в широком смысле: можно ли стать своим среди чужих? Главному герою не повезло вдвойне: ему чужд и российский культурный код, куда пришлось насильно, почти за шкирку себя встроить, и мир потустороннего, настроенный весьма агрессивно. Социум оборотней, скажем так, пытается подавить все действия Туомоса, подмять под себя; система, пусть и в миниатюре, давит на личность — и под этим давлением главное не забыть, кто ты есть и что тебе важнее всего. Искать несуществующее лекарство, чтобы снова стать нормальным, или помогать маленькому мальчику, который, быть может, стал оборотнем по твоей вине? Не подумайте, обозначенную систему не нужно понимать только в политическом смысле. Светлана Гусева мыслит глобально, универсальными категориями: и новая школа, и новая семья, и новый город, и новая работа — все это системы.
Несмотря на то что текст, как и положено, строится на основных постулатах городского фэнтези (незнание героя, несколько ключевых точек эмоционального накала, конфликт внутри нескольких групп постороннего мира, ну и далее, далее), есть в «Пособии по выживанию» одна важная особенность. Она емко выражена в поговорке «Лучше недосолить». Фольклор здесь грамотно ограничен и не изобилует пестрым набором духов, чертей и сущностей, которым нет счета (этим зачастую перенасыщено многое городское фэнтези). Тут, наоборот, все четко и по делу. Есть оборотни, есть ведьмы, есть Водяной и его дочки — и все. Ладно, не все. Только вы ничего не слышали, хорошо? Есть еще кое-кто и еще кое-кто, но они до последнего остаются в тени.
Что на выходе? Стильное, динамичное, слегка нуарное и, главное, знающее меру во всем произведение.
А ведь не пересолить — всегда большое мастерство.
Мария Руднева
«Похоронное бюро “Хэйзел и Смит”. Египетский переполох»
(«Эксмо»)
Мистер Хэйзел и мистер Смит — не просто владельцы похоронного бюро, предлагающие полный пакет услуг, но и медиумы — они видят призраков и общаются с ними. И вот, отправившись к шотландскому лендлорду, оба вляпываются в неприятности: сначала таинственно погибает дворецкий, а потом пропадает важная реликвия — египетский анкх, символ жизни. Если бы на этом проблемы кончилось! Викторианский Лондон болен египтоманией: то мумий на потеху богачам разворачивают, то начинают скупать редкости, то восхваляют силу древних культов. И, разбираясь с заказами в духе «похороните моего родственника в каменном саркофаге», Хэйзел и Смит впутываются в планы таинственного общества Осириса и расследуют череду странных убийств…
Новая книга Марии Рудневой продолжает историю двух очаровательных и харизматичных гробовщиков. Это один из тех романов, где персонажи настолько крадут внимание, что, в сущности, не обращаешь внимания уже ни на сюжет, ни на сеттинг, ни на манеру повествования. Хотя все здесь отшлифовано — в особенности египетская составляющая, которая, при всем внимании к деталям, не перебивает английскую. «Похоронное бюро» — книга поистине викторианская, но не столько в рюшечно-эстетическом смысле, сколько в авантюрно-приключенческом. Это весьма ироничный роман, такая смесь вольной экранизации историй о Джеке Потрошителе, постановки одной из пьес Оскара Уайльда и классической «Мумии». То, что начинается как герметичный детектив, внезапно становится сперва набором остроумных ситуаций-анекдотов из посещений причудливых клиентов гробовщиков, а потом — масштабным детективным экшеном, от которого зависит судьба Лондона и всех его жителей. Хотя в первую очередь — всех его нежителей.
Но, безусловно, есть у этого романа и смысловой лейтмотив, не связанный напрямую ни с викторианщиной, ни с Древним Египтом. Более, как положено, универсальный. Второй том «Похоронного бюро» — история о гнетущем одиночестве, которое что для живых, что для мертвецов, уж простите случайный каламбур, смертельно. Оно пострашнее любой египетской хтони и неуловимых убийц — постепенно отравляет и заставляет усомниться в смысле жизни «по эту сторону», зачем-то ища ответы «по ту».
А там, может статься, их и нет вовсе.
Мария Аксенова
«Дитя леса»
(МИФ)
Маша живет с бабкой, дедом и семьей тетки в небольшом городе Амурской области. Живут тяжело и тесно. О родителях Маша не знает ничего. Зато обожает сочинять, играть в индейцев, а еще мечтает наконец пойти в школу. Но мир оказывается чересчур жесток — и все в жизни идет наперекосяк с тех пор, как умирает прадед.
«Дитя леса» — кладовая памяти, до отказа забита воспоминаниями светлыми и мрачными; все тут двоится, и природная пастораль светлого леса сменяется мрачностью больниц и жестокостью школы, столь долгожданной, однако на деле оказавшейся местом колдовским, проклятым — из-за страшного заклинания «сирота». И вот постепенно краски сгущаются, и текст-ностальгия превращается в роман, полный горя и отчуждения. Маше приходится спасаться в выдумках, она — инородное тело (именно так, неодушевленно) и среди родственников, и среди сверстников. Мария Аксенова пишет о вынужденном эскапизме, эскапизме спасительном, эскапизме всякого сочинителя, сперва помогающем силой фантазии и слова нащупать свое истинное «я», а потом — раскрыть его другим. Только игры в индейцев не дают героине сойти с ума, зачахнуть морально. Это единственная психологическая опора, доступная ей к концу романа. Все остальные — от баловства с братом до походов в лес с дедом-пьяницей, — постепенно заканчиваются. Жизнь отнимает у Маши многое, но оставляет главное — игру, бабушкины бусы, венок с перьями и даже недоделанный лук. Эмоциональные качели раскачиваются — и держаться за них получается только у Маши-индианки, а не у Маши-девочки. Каждый взрослый герой здесь живет «в скорлупе своих обид», мир его «покрыт сажей», а маленькая Маша совсем не хочет становиться похожей на одного из них. Собственно, главная проблема взрослых, как и в «Чучеле», с которым роман, безусловно, во многом перекликается, — это слепота. Причем мотив слепоты духовной здесь сопряжен с физической: маленькая Маша чуть не лишается зрения, а тетка только после потери одного глаза вдруг открывает себя настоящую. Впрочем, это не единственный сквозной образ в тексте — остальные, как сочные ягоды в лесу, лучше искать самим.
К. А. Терина
«Все мои птицы»
(«РЕШ»)
Рассказы К. А. Терины разнообразны и по жанру, и по стилю — некоторые напоминают короткую прозу Маркеса, некоторые — страшные сказки братьев Гримм, некоторые — фантазии Стругацких; одни описывают ужасы стимпанка, другие — настоящее с ноткой счастливой магии, а третьи — альтернативные миры будущего со змееносцами. Казалось бы, сложно охарактеризовать весь сборник — что же, это действительно непросто. Однако каждая история, вне зависимости от обозначенного стиля и жанра, — это своего рода притча. К. А. Терина превращает обычных людей в богов и монстров: мелодии их души зачастую страшны и печальны, но это не приводит ни к каким видимым метаморфозам; не будет превращений ни в ослов, ни в отвратительных насекомых. Нет, метаморфозы здесь происходят глубоко внутри — не в конкретно взятом человеке, а в его природе. Кажется, весь сборник и есть ее дотошное исследование; даже, вернее сказать, безобидный эксперимент над ней. Все это приводит к зыбкости не только сюжетной, но и языковой реальности. Местами автор поэтична настолько, что слышна музыка текста: порой такой эффект достигается с помощью грамотно подобранных метафор и череды быстро сменяющих друг друга образов, а порой — с помощью ритма.
Иными словами, «Все мои птицы» — эта огромная лаборатория, полная зеркал. Здесь все подвижно, все меняется, все не то, чем кажется, — а в отражениях нет-нет да и увидишь себя, вывернутого наизнанку. И узнаешь куда больше, чем собирался.
Софа Вернер
«Год Горгиппии»
(«Полынь»)
Одна из главных характеристик современной фантастики в широком смысле — ее эклектичность, и к «Году Горгиппии» это особенно применимо. Перед читателем раскидывается удивительно похожий на античность мир: здесь есть полисы, Колхида и Скифия, здесь чтят искусства, здесь проводят Олимпийски игры, — который, однако, наследует нашей давно погибшей цивилизации — в тексте встречает хронология «после нашей эры». Софа Вернер метко называет это этническим постапокалипсисом. Катастрофу человечество помнит, но смутно. Пытается изучить достижения далекого прошлого в институте лженауки и искусств. И вот новые Олимпийски игры объявлены в городе Горгиппии. Выбрано три чемпиона, каждый из которых может собрать свою команду атлетов, но… игры эти будут необычными. Потому что впервые явятся сами боги — Солнце, Земля и Море, — чтобы изменить правила игр. Но что, если власть этих загадочных не так уж и крепка?
«Год Горгиппии» — этакая светлая версия «Голодных игр» в античном сеттинге и, безусловно, почти академический пример yong adult. В тексте различимы две сквозные темы. Одна весьма характерна для прозы о молодых взрослых — это избранничество; будучи избранным, одарен ты или проклят, становишься счастливее других и выше их или, наоборот, лишаешься базовых ценностей — друзей, любви, счастья? Все три центральных персонажа так или иначе задумаются об этом, но больше всего стеклища достанется Шамсии, чемпионке народа скифов. Вторая тема куда более характерна для совершенно другой прозы, однако неплохо дополняет первую — это смена поколений. В данном контексте — смена божественной власти. Стрые боги мира Софы Вернер, возможно, слишком таинственны и дряхлы — и, согласно естественному ходу вещей, должны будут уступить место новому поколению. Но захотят ли?
Одно из самых сильных мест романа — сеттинг — в то же время оказывается самым слабым. Читатель наблюдает за постапокалиптичным миром только в моменте, толком не получая объяснения причин: а что случилось, почему все работает именно так, почему цивилизация сконцентрировалась на античности, куда делась большая часть технологий, почему поклоняются только трем богам, связанным со стихиями? Софа Вернер оставляет совсем уж микроскопические намеки, по которым сложно догадаться о произошедшем: то ли случилось глобальное потепление, то ли техногенная катастрофа, повысившая температуру земли. Допустим, принято. А дальше? Конечно, это мог быть намеренный авторский ход — транслировать только судьбы героев «здесь и сейчас», однако жанр постапокалипсиса почти всегда требует четкого объяснения причин катастрофы. Тем более когда мир меняется так сильно — концентрируясь на древней культуре, местами притом видоизмененной. К тому же это ведь часть азарта: постепенно, шаг за шагом, записка за запиской, разговор за разговором вместе узнавать с юными героями правду о реальности, которая может оказаться шокирующей. Точнее, по правила жанра, такой оказаться и должна. Это ускоряет сердечный ритм всякого романа — а у текста Софы Вернер он слишком спокоен.
Стася Мэл
«Айвз и Мэллоун»
(МИФ)
Этот роман содержит все, что положено — да, именно так, — содержать современному околоисторическому роману о фейри: смерть родами, полукровки, зачарованные мечи, врата в мир фейри, капельку дворцовых интриг и, конечно, силы иного порядка, которые хотят разрушить тонкую границу между реальностями. Ведь когда-то в мире Стаси Мэл люди запечатали Источник Волшебства, феи и фейри ослабли, «с ними ушли и настоящие чудеса». Вот и еще один чекпоинт: метафора прогресса, отменяющего былое единение с природным (читайте: потусторонним). К добру или к худу? Надо разбираться.
Впрочем, если как-то и делить все романы о фейри, то на две очень условные ветви этого фолк-дерева: хтоническую и сказочную. И текст Стаси Мэл точно произрастает на второй. Герой мечтает вернуть былой, полностью волшебный мир; однако кто сказал, что есть только приятные, добрые чудеса? Даже пасторы могут оказаться кровожадными чудовищами; такими, впрочем, могут быть и люди — они в умении творить жестокости фейри в подметки не годятся. Но «Айвз и Мэллоун» — прежде всего аттракцион не сюжетный и эмоциональный, а эстетический: манеры, костюмы, аристократы, да и, впрочем, сыновья конюхов — словно ирландские «Бриджертоны» с их любовью к маленьким драмам персонажей и 5D-эстетике, созданной из столь же мелких деталей. Собственно, это и играет с книгой злую шутку. События порой кажутся несколько наигранными, нарочито-театральными; такими же порой кажутся и диалоги, и все декорации. Это могла быть часть авторской игры, нечто в духе Уэса Андерсона, не пытающегося сделать реальность кино подлинной, но весь текст словно говорит о обратном. Пытаясь быть порой нарочито красивым и эстетизированным, он теряет живость.
И, словно одурманенный гламуром фейри, читатель уже не погружается в истории героев, не изучает их психологические портреты, а просто рассматривает красивые картинки с Pinterest. В этом, безусловно, тоже есть свое удовольствие, но слишком высоки в начале казались ставки. И настрой был на совсем другое чтение.
Сьюзан Деннард
«Ведьмовской дар. Ведьма правды»
(«O2»)
История о ведьме с необычным даром отличать правду от лжи с первых страниц превращается в стремительный политический триллер в сеттинге эпического фэнтези. Притом где-то на трети романа ощущается, что к концу цикла сюжет достигнет голливудского размаха. С одной стороны, перед читателем вполне классическая фабула молодежного фэнтези: за особенной героиней гонятся все кому не лень, а она пытается разобраться в себе и собственном даре, попутно вляпываясь в неприятности. То все деньги проиграет, то столкнется с опасным магом крови. С другой же стороны, размах событий, колкая и местами ироничная манера автора ставят книгу в один ряд с романами Джо Аберкромби — тут, правда, градус жести и чернушности снижен. Но улыбка автора-трикстера все равно различима, и порой она жестока. Ну а все остальные референсы издатели и без того перечислили в аннотации.
На выходе получается весьма крепкая и во многом классическая, не ломающая каноны жанра история о сильной героине в лучшем смысле этого слова: да, она пытается быть сильной, но это забирает у нее много эмоциональных и физических ресурсов. В остальном же роман написан с прицелом на молодого читателя, который найдет все, ради чего покупает книгу: необычный условно средневековый сеттинг, эмоциональные качели, стеклище, качественно прописанную динамику между персонажами, меткие диалоги и легкий слог, при этом не строящийся на одном только описании событий.
