Это был статный дом. Старый, красивый. И парадные у дома были величественные. В такие нужно входить торжественно, с чувством собственного достоинства. На худой конец меланхолично-вальяжно, поскрипывая дверными суставами петлей.
Но Артем и Катя забежали в подъезд стремительно, будто от кого-то прячась. Артем громко шваркнул болоньевой ветровкой с клепками о стену, а Катя некстати звонко стукнула каблуками туфель, перешедших ей от матери, как только она набрала необходимые 38. Вес, размер, температуру. «В ту зиму она тяжело заболела ангиной», «Больше недели лежала с высокой температурой», «И мама обещала…», но Артем вслушивался больше не в ее слова, а в старческий кашель и шарканье переминающихся ног — там, на верхних этажах под куполом; в песочно-наждачное перетирание стоптанной на внешнюю сторону подошвы о холодный камень, будто в тишине точили нож.
Затем где-то наверху хлопнула фрамуга окна или сорвалась с купола птица. Лестница — до-ре-ми-фа-соль — уроки сольфеджио в музыкальной школе, стук двери как удар молоточком, фуга фрамуги и снова тишина, в которой нужно принимать решение.
— Так ты зайдешь ко мне? — спросила Катя осторожно.
— Да, — кивнул Артем, и это его «да» высоким «до» поползло вверх до потолка, как те «ти-та-ти-та-та», и снова долгим эхом — «до», пока внизу у входа их слова совсем стихли, словно канувший в воду камень.
Артем задрал голову и взглянул на серпантин лестничного полотна, которое, круг от круга уменьшаясь, тянулось ввысь к куполу. Напряженная тишина лестничной клетки нарушалась лишь резким резонирующим звуком, будто внутри жил диковинный, но невидимый глазу зверь. Множество ступеней преломляли и отражали стук набоек — как зеркальные витражи вдоль стен отражают скользнувшие тени.
Они украдкой двинулись наверх, по пути Катя достала из сумочки ключи. Позвякивая ими в такт движению, она отворила дверь, впуская Артема внутрь и выпуская наружу луч из прихожей. Белый треугольник света конвертом перегнулся через перила и упал в лестничный пролет, словно к почтовым ящикам. Звуки шагов прежде, чем каменная тишина вновь воцарилась в подъезде, разбились на радиаторе одинаковыми яркими полосами.
2.
У Кати был хороший дом, но еще до того, как он появился на горизонте, Катя и Артем долго гуляли, взявшись за руку, по теневым сторонам улиц, а еще раньше — там, на школьном вечере, посвященном окончанию десятого класса, Артем впервые пробовал пить «из-под полы» водку, чувствуя обжигающий жар на губах. Пить прямо из бутылки, что шлюхой ходила по рукам, жадно хватаемая липкими пальцами то за крутые бедра, то за тонкую шею.
Накануне выпускного парни распределяли, кому какая девочка достанется для ночи вступления во взрослую жизнь, потому что в американских фильмах именно в ночь выпускного «нормальные чуваки» лишаются девственности, а Артем как раз и вырос на американских фильмах. На Микки-Маусе и Докторе Хаусе. И они бросили жребий, и его дружку Сане досталась Соня, а Коле Полина, а ему, Артему, — Катя, и теперь они вроде как должны были переспать с одноклассницами в фартуках и с бантами по выпавшему из шапки-ушанки жребию. Ни дать ни взять ролевые игры на детском утреннике.
Хотя Артему весь последний год, как и Коле, как и Сане, нравилась Полина. Он просто с ума сходил по Полине. Подкарауливал ее после уроков, чтобы нести портфель и даже повесил ей на стене «ВКонтакте» фразу: «Если Полина онлайн, это просто значит, что у нее хорошее алиби». Глупость, конечно, но каких глупостей не наделаешь, когда неровно дышишь в контуры чьего-то образа.
В общем, Артем, подогревая свои чувства, делал много разных глупостей, но вот Полина досталась Коле, а ему Катя, и тогда Артем впервые посмотрел на Катю как на женщину. Посмотрел внимательно, исподлобья. До этого момента он вообще на нее не смотрел. Точнее, смотрел, как на куклу в балахоне свитера.
Катя, заметив пристальный оценивающий взгляд Артема, сначала смутилась, а потом оживилась. Девчонки были не в курсе далеко идущих планов пацанов, да и вообще вряд ли о них когда-нибудь узнали бы, но Артем решил подойти к делу со всей ответственностью и упорством неофита.
3.
Конечно, можно было залупиться, пойти против всех, отказаться от жребия, но был ли в этом особый смысл, тем более Полина не благоволила к нему, и только скрипя набойками на туфлях, соглашалась провожать себя из школы и, скрепя ремни, разрешала нести свой портфель. К тому же пацаны придумали жребий во избежание всяких эксцессов, и максимум, что бы светило Артему, — это разбитый нос.
А потом были танцы, в которых все куражились, куролесили, приглашали своих избранниц. И он, Артем, тоже танцевал, куролесил, куражился, как он это понимал. А если быть точнее, то стоял у стены, сгибая то одну, то другую коленку, но чаще одну правую, потому что был правшой. Хотя это для никогда не танцевавшего Артема было уже чересчур. Это было такое соло, такой плевок в лицо общественности, что уши Артема краснели — благо в темноте этого никто не видел. А если и видел, то списывал на эффект цветомузыки, хотя, по логике развития событий, Артему нужно было танцевать дуэтом с Катей, чтобы у них хоть что-то там срослось, чтобы они приблизились друг к дружке, прежде чем стать единым целым.
Но было как-то боязно и неловко вот так взять и сразу пригласить Катю на медляк, к тому же этот танец уж точно не останется незамеченным для Полины и прочих чик. И чтобы оттянуть момент икс, Артем мялся у стенки и даже перекинулся несколькими фразами с учительницей музыки и по совместительству их классной — Натальей Викторовной.
Эта строгая старая дева позволила себе в праздничный вечер бокал шампанского со сверкающими пузырьками. «Наша музычка чокнулась, походу», — подумал Артем и даже чокнулся с Натальей Викторовной почти непринужденно, как взрослый мужчина. Звон соприкоснувшихся фужеров, возможно, в дело вступил диджей, заворожил Артема. Он представил себе, что это перезвон больших и малых колоколов на Владимирском соборе перед первым плаваньем в морях блаженства. Артем завороженно, если не сказать заторможенно, смотрел на хаотичное движение пузырьков в бокале, пока Наталья Викторовна пыталась ему что-то такое втолковать. Однако Артем за грохотом колонок ничего не слышал, и только смотрел на пухлые, накрашенные губы училки и еще на пузырьки шампанского. Но вот громкая танцевальная музыка закончилась, и диджей поставил очередную медленную композицию, которая начиналась будто нехотя, с тихих аккордов.
И тогда Артем наконец расслышал: учительница в строгом костюме говорила, что предпочитает современной музыке Моцарта, и что Моцарт «отрывался» не хуже панков. Она рассказывала про Моцарта, какой он был «клевый и веселый» авантюрист, это, должно быть, потому, что шампанское называлось «Амадей».
— Артем, что ты грустишь, не грусти! — догадавшись, что ее не слышат, а пытаются угадать смысл сказанного по губам, крикнула Наталья Викторовна почти в самое ухо Артему.
— Да я не грущу вовсе, — выдавил из себя улыбку Артем, — с чего вы взяли?
4.
А потом была туалетная курилка, где пацаны подшучивали над Артемом и спрашивали, почему он не пригласил Катю, а вместо этого «трется всю дорогу по углам» с музычкой.
— Смотри, впаяют нашей классной двадцатку за совращение, как Дженифер Фитчер из Майами, — шутил Коля, — дотискаетесь в темноте.
Фотография тридцатилетней училки-американки, вступившей в интимную связь с семнадцатилетним учеником, ходила по страницам «ВКонтакте», и пацаны пускали слюни, приговаривая: «Нам бы такую бабу в преподы», «мы бы ее, мякотку, чпокнули и никому ни слова», «мы реальные пацаны и свое дело знаем», «а американские парни на поверку слабаками оказались», «как они теперь с этим жить-то будут, конченые».
И Артем тоже видел фотографию, но ему не очень понравилась слишком костлявая Фитчер. Другое дело их Наталья Викторовна.
— Да не, ей 22 года впаяли, не за перепих, а за ложные показания в суде, — спорил Саня, который собирался поступать в универ на юридический.
— А нашей Натахе все 22 впаяют за секс, — парировал Коля, вызывая раскаты хохота. — В суде она сама с гордостью обо всем расскажет.
— Да никто ей не даст столько! — продолжал соревноваться в остроумии Саня. — Максимум три штуки рублей дадут. Такая теперь такса на Старо-Невском, где девочки работают.
— А ты, я смотрю, специалист по всем вопросам. Видать, твои родители не только репетиторов оплачивают.
И все снова смеялись над шутками Сани и Коли, и Артем тоже смеялся. Точнее, улыбался долгоиграющей улыбкой…
Он все еще улыбался, вернувшись в актовый зал. А еще собирал волю в кулак, чтобы заарканить Катю. Она стояла у стены одна, потому что по выпавшему жребию никто из парней не смел приглашать ее на медляк. Злость и обида от того, что на нее не обращают внимания, придали девушке решимости, и, увидев нарисовавшегося в дверях свободного парня, Катя сама подошла к нему.
— Что грустишь? — спросила Катя у растерявшегося Артема.
— Да нет же, я не грущу, — снова стал оправдываться Артем. — С чего вы все это берете?
— Тогда, может, потанцуем? — предложила Катя вот так запросто.
И Артем, никогда до этого не танцевавший с девушками, дико стесняясь и извиняясь, крепко взял Катю за талию и, все так же неловко подгибая колени, начал переминаться по кругу, шаркая подошвами о пол. Он шаркал, боясь оторвать ноги от пола и ненароком наступить Кате на белые туфли.
А Кате с ее красивыми бабочками на туфлях наверняка хотелось кружиться на танцполе, то взлетая к зеркальному шару под потолком, то опускаясь к стелящейся дымовой завесе. Артем же еле шевелил ногами, да и руки его совсем не активничали и не хозяйничали, потому что чресла его от напряжения то ли онемели, то ли отсохли.
5.
— Затек я тут танцевать, — шепнул Кате Артем вместо того, чтобы сказать спасибо.
Но Катя не обиделась, а рассмеялась. И они, по предложению Кати, пошли разгонять кровь вдоль тонких изломанных каналов.
Артему пришла в голову такая ассоциация, потому что он неестественно вывернул запястье, будто лучевая кость сломалась, и Катя, как опытный врач, слегка разминала и массировала ему онемевшие пальцы. А еще Катя поддерживала его вывернутое запястье на весу своей тоненькой ручкой, словно шиной.
— У тебя ладонь такая теплая и мокрая, — заметила Катя, пытаясь завязать разговор.
— А что, должна быть холодная и сухая, как у покойника? — спросил Артем, почему-то вспомнив, как на уроке ОБЖ им рассказывали, что рука после наложения шины не должна неметь и быть холодной. Препод, заставлявший их то и дело, надо не надо, надевать противогаз, объяснял, что холод в пальцах — это признак того, что артерии пережаты и кровь не поступает к конечностям.
— Нет же, — смутилась Катя. — Я не поэтому сказала.
— А почему?
— Просто у тебя кожа такая приятная на ощупь.
Оказывается, он, Артем, Кате уже давно нравился. Еще с третьего класса, когда он дал ей попользоваться своими красками. А еще на дне рождения у Полины аниматор раскрасил их лица в морды зверей из каталога. И она, Катя, выбрала тигровую бабочку с блестками, а он, Артем, выбрал себе морду рыжего тигра, и Кате тогда показалось, что это тоже знак.
И вот так, гуляя и вспоминая школу и учителей, они с Катей болтали о всякой ерунде, открывая друг другу много нового и интересного. О чем-то Артем был уже осведомлен, чего-то совсем не знал. Например, он впервые слышал, что у учителя физики был роман с математичкой. А учительница, что учила их правильным семейным отношениям, родила трех детей от трех разных мужей.
— Поэтому она мне постоянно тройки ставила? — неудачно пошутил Артем.
— Бог троицу любит! — тоже неудачно пошутила Катя.
— Зато мои родители любили четверки и пятерки, и только Наталья Викторовна это понимала.
— Да, музычка добрая…
Так, обсуждая учителей, они дошли до их классной Натальи Викторовны, с которой им было очень грустно расставаться.
— А правду говорят, — спросил Артем, — что у нашей музычки никогда не было мужчины? Что она до сих пор девственница?
— Кто говорит? — будто удивилась Катя.
— Ну, пацаны говорят там разное.
— Всего скорее, так и есть, — покраснела Катя, — всего скорее, наша училка такая.
— Как же так получилось? — удивился вслух Артем. — Она вроде красивая и интересная! Поговорить есть о чем с ней.
— О чем поговорить? — В голосе Кати проскочили нотки ревности.
— О Моцарте. В музыке вот она разбирается.
— Выбирала, выбирала среди женихов, — хмыкнула Катя, будто со знанием дела, — вот и довыбиралась.
— А что, ей и повыбирать нельзя было? — возмутился женской логике Артем. — Или нужно было с первым попавшимся в постель прыгать?
— Можно выбирать, но не так привередничать, — не уступала Катя, — слишком большие у нее аппетиты были.
— А я слышал, что она от безысходности готова была уже за пьяницу какого-то замуж выйти.
— Я тоже такое слышала.
— А ты не боишься остаться старой девой? — надавил Артем на больную мозоль многих девочек их класса.
— Я еще слишком молодая, чтобы думать об этом, — кокетливо ушла от ответа Катя, высвобождая свою руку.
6.
— А вот и мой дом, — равнодушным голосом заметила Катя, вцепляясь своему кавалеру в локоть.
— Какой красивый, — задрал голову Артем.
— В нем Скрябин жил когда-то.
— И музыкальный! — продолжал сыпать комплиментами Артем, чувствуя важность момента.
— Не композитор Скрябин, а биолог. Он занимался гельминтологией.
— Что это? — не удержался от любопытства Артем
— Черви и прочие паразиты-глисты в нашем кишечнике и крови. Может, хочешь чаю?
— Как-то не очень, — пожал плечами Артем.
— Да, ладно, не стесняйся. И потом, я уже вся замерзла. — Не отпуская руку Артема, Катя открыла дверь в парадную дома со световыми пятнами-птицами под куполом.
А через несколько минут Катя угощала Артема алычовым и кизиловым вареньем, которое больше походило на гельминтовое. Артем быстро усваивал новые словечки, а непроварившиеся плоды кизила были скользкими и жесткими, они напоминали кишащих в банке опарышей.
И пока Артем, как юный натуралист, нес вахту на наблюдательном посту, забравшись на плетеное кресло, Катя принесла чай в красивом сервизе на подносе. Это отвлекло Артема от опарышей, и он даже залюбовался крупными цветами на пузатом чайнике, будто чайник — аквариум, а цветок — рыбка, которая поможет ему справиться с опарышами.
Классическая биология — это биология по преимуществу наблюдательная, и Артем видел, как суетится Катя, расставляя чашки, и как дрожат ее руки.
— Королевское варенье, королевский чай, — решил поддержать ее Артем.
— Мерси, — улыбнулась Катя.
— Особенно алычовое. — Артем предпочитал алычовое, рассматривая кизиловое лишь на предмет живучести опарышей.
— Ты уже второй раз это говоришь.
— А ты сегодня выглядишь, как королева, — вставлял надо не надо слащавости Артем.
— Если парень за разговор произносит больше пяти комплиментов, — вспомнила Катя девчачью мудрость из «Контакта», — то, всего скорее, он бабник, который тебя клеит.
Но Артема это не смутило и не остановило.
— Да, я такой, и я тебя клею, как настоящий профи! — быстро согласился Артем, растянув в улыбке полный сладкого липкого варенья рот.
Он уже выяснил, что у Кати никого не было дома, потому что папа был в творческой командировке, а мама в творческом отпуске на даче. Катя была хорошей девочкой, отличницей, и ей давно доверяли ключи от трехкомнатной просторной академической квартиры.
— Кстати о профессии, ты кем хочешь потом стать? — спросила Катя, разливая новые порции чая по чашкам.
— В смысле? — не понял Артем.
— Ну, куда поступать будешь летом? Или ты всю жизнь, как настоящий бабник, собираешься протусоваться с подружками по вечеринкам?
— Да нет. Я пока еще не решил! — соврал Артем, потому что уже пробовал подать документы туда же, куда подала их Полина, — во ВГИК, но набранные на ЕГЭ баллы и написанный наспех литературный этюд не позволили ему пройти творческий конкурс. — Я не думал еще об этом серьезно, если честно.
— А я пойду по стопам родителей. Они у меня биологи. Я весь год ходила на подготовительные курсы и занималась с репетиторами. Отец уже обо всем договорился.
— Как понять «договорился»? — отхлебнул чай Артем.
— Мы давно все решили, — пояснила Катя, — и тебе надо скорее определяться.
— Хорошо, я подумаю! — пообещал Артем.
— Когда подумаешь? — засмеялась отчего-то Катя.
— Сейчас и подумаю! — вызывал новые приступы веселья у Кати Артем.
— А может, лучше поближе пересядешь ко мне? — спросила Катя. — На диване удобнее. Вместе и подумаем.
Артем очень неловко подсел к Кате и положил ей на плечо руку. Катя развернулась к Артему лицом, чтобы Артему было удобнее заглянуть ей в глаза и подступиться к губам.
7.
Они бесконечно долго целовались, пока у обоих не засаднило кожу у рта. А потом Артем снял с Кати платье и трудно — долго и нудно — пытался расстегнуть лифчик. Застежки никак не поддавались, и тогда Катя, заведя руки за спину, в это время они все еще целовались, стала помогать Артему. Это создало напряженную неловкость в их несинхронных движениях, прежде чем лифчик, повиснув на лямочках в следующую же секунду, соскользнул с плеч.
Артем, на секунду оторвавшись от Катиных губ, чтобы взглянуть на ее крохотную грудь со стоячими рыжими сосками, не смог сдержать удивления:
— Такая маленькая! — Формы Кати под платьем казалась ему несравненно больше.
— У меня аккуратная французская грудь, — надув губы, оттолкнула его Катя, — такая грудь не обвиснет с возрастом.
— А у меня большая немецкая? — расправил плечи Артем, стараясь за глупой шуткой скрыть свое смущение.
— Если тебе нравится большой размер, — сказала Катя, — то иди волочись за такими доярками, как Полина.
— Да нет, я не то хотел сказать, — опомнился Артем и вновь впился губами в Катю, в губы, в подбородок, в шею.
Они целовались так жадно и так обжигающе, будто иссохнув от жажды, лакали чай с алычовым вареньем, который в это время остывал в чашках. При этом Артем периодически пытался стянуть с девушки тугие колготки, однако каждый раз, когда Артем, казалось, был в шаге от успеха, он почему-то встречал яростный отпор.
— Хочу отдать себя в надежные руки, — вдруг заявила Катя, и Артем увидел в ее глазах страх. — У тебя надежные руки?
— Надежные ли у меня руки? — посмотрел, отстранившись, на свои ладони Артем. На пальцы, которые еще полчаса тому назад были такими неловкими и онемевшими, а теперь вдруг стали такими шустрыми и наглыми, как опарыши. Будто сама природа и инстинкты подсказывали им, как поступать.
— Да! — кивнул Артем. — Вполне себе надежные.
— У тебя уже… был опыт? — поставила вопрос по-другому Катя.
— Конечно! — соврал Артем, мол, я известный в округе бабник.
— С кем это? — удивилась Катя.
Артем хотел было назвать какую-нибудь девчонку с плохой репутацией, но не мог вспомнить ни одного имени. В голове только крутилось имя опозорившейся американской училки Дженифер. Что само по себе звучало глупо.
— Первый раз со стюардессой в самолете. Второй — с танцовщицей гоу-гоу в туалете одного модного клуба. Третий — с женой капитана на прогулочном кораблике. А дальше уже и не помню, — важно ответил Артем.
— Да, целуешься ты классно! — устав ждать, девушка закрыла глаза и придвинулась ближе к Артему. — А тебе нравится, как я целуюсь?
— А то, — втянул в себя обжигающее дыхание Кати Артем.
8.
— Тогда я на тебя полагаюсь! — решившись, видимо, для себя на что-то важное, Катя завалилась на диван, потянув за шею Артема. Поцелуи стали откровеннее — с языком сквозь зубы, и даже колготки вдруг легко поддались.
Артем понял, что путь открыт. А еще через несколько минут нервозной обстановки Артем достиг желаемой цели. Перед ним лежала абсолютно голая Катя, и в неярком свете торшера ее тело казалось каким-то неестественно бледным, а волосы на лобке на ощупь были странно шелковистыми с фиолетовым отливом. И тут Артем вспомнил о помятых фиолетовых упаковках презервативов, которые уже полгода таскал в заднем кармане. «Вот, наконец-то и сгодились».
А еще Артем почему-то подумал о Полине, которой повезло меньше, чем Кате, «Полине теперь никогда так круто не обломится». Но вдруг, глядя сверху вниз на белое неподвижное Катино тело, он решил, что ему все-таки больше нравится пышная колеблющаяся при малейшем движении грудь Полины.
И в следующую секунду Артему вдруг стало очень нелегко. Сильное возбуждение, которое Артем ощущал все время прелюдии, разом пропало, лишь только Катя призывно чуть раздвинула бедра.
Застонав от бессилия, Артем на миг повалился на бок, но тут же, взяв себя в руки, с усиленной яростью начал нацеловывать каждый сантиметр Катиного тела, чтобы скрыть то, что и так норовило скрыться в кучерявых зарослях, как испуганный зверек в джунглях.
Артем насмотрелся фильмов и потому вновь и вновь бросался в шелковистые бездны, пытаясь там поймать пропавшую волну возбуждения. Теперь им двигало лишь одно навязчивое желание реабилитировать себя в своих собственных глазах и в глазах подружки.
Прежде Артем отчего-то старался не смотреть Кате в глаза, но теперь от отчаянья, как тот котенок, он перевел взгляд от плоского и белого, как тарелка с молоком, живота к плоскому, как блюдце, лицу и увидел в голубых глазах Кати столько любви и света, столько тепла и сочувствия, что это сразу придало ему сил.
Теперь он готов был погрузиться в космические бездны, в те бездны, из которых в наш мир приходит новая жизнь и бессмертие. Он вновь навис над Катей, прижав губы к солоноватой и раздраженной от поцелуев Катиной шее, точнее к пульсирующим, бьющим жизнью венам. В некоторых местах шея была до неприличия красной. И тут Артем увидел, как у ключицы Катерины появилась новая красная капля, а следом за ней упала еще одна. Он прикоснулся рукой к губам, затем сжал пальцами ноздри и, не отводя руку, почувствовал, что вся ладонь его в теплой склизкой жидкости.
Это была не ее девственная кровь и не его сперма, а его девственная кровь.
«Первая кровь», — понял Артем, будто они не целовались, а дрались с Катей до первой крови. Он сел на диване и отвел руку от лица, чтобы лучше разглядеть кровяные разводы. А затем прижал руку к лицу и бросился искать в большой квартире ванную комнату с колыбелью раковины.
9.
Открыв краны с холодной и горячей водой, Артем сидел на унитазе, запрокинув голову и поддерживая кровоточащий нос оторванным бинтом туалетной бумаги.
Он вспомнил, как первый раз подрался не до первых слез, а до первой крови. Кажется, в классе шестом, когда они сцепились с Колей в школьном коридоре из-за глупой шутки, брошенной однокашником в адрес Полины. И ему хотелось больше плакать от обиды, чем драться, и он еле сдерживал слезы.
Взглянув на себя в зеркало, Артем увидел бледное испуганное лицо подростка, почти мальчика, у которого только-только начали расти усы, и вот пушок на подбородке и над пухлыми губами красные, словно их макнули в сладкий кетчуп или кизиловое варенье. Кровь на лице напоминала боевую раскраску, и Артем сам себе напомнил тигра с утренника в «Макдоналдсе», который набросился не на торт, а на сочное мясо гамбургера.
В этот момент Артем еще подумал, что зря не залупился из-за Полины. Что зря не попер против решения парней и не полез в драку. С Катей все равно не складывается, а нос так и так весь в крови.
Но с другой стороны, теперь ему Катя тоже стала нравиться. Даже очень. Они так быстро, легко и естественно сблизились. И вот теперь Катя лежит совершенно голая и ждет, когда он вернется, а с Полиной неизвестно срослось бы еще что-нибудь или нет.
В ванной хорошая акустика, и Артем раза два вслушивался, как кто-то поднимается или спускается по лестнице или на лифте. Не Катина ли это мама вдруг решила нагрянуть с дачи? Не заскребется ли сейчас ключ в замочной скважине?
Умыв лицо, Артем вышел из ванной, но, подойдя к дивану, заметил, что вся простыня и голое хрупкое тело Кати покрыты крупными мурашками и кровяными разводами.
— Полежи со мной, — еле слышным голоском промурлыкала Катя, свернувшись калачиком, — мне так холодно.
И Артем запрыгнул к стенке и прижался к Кате всем телом, накрывая ее рукой и ногой одновременно, словно они концы сползшего одеяла. Артему хотелось немедленно согреть и защитить Катю, дать ей возможность снять нервное напряжение и расслабиться. Поэтому Артем долго лежал, не шелохнувшись, дожидаясь, когда она согреется и уснет.
А затем, услышав Катино ровное сопение, Артем осторожно поднялся, оделся и уже глубокой ночью вышел к винтовой лестнице.
10.
Это был хороший дом и хорошая квартира, и поэтому в этом доме было совсем мало жителей, и никто не был свидетелем фиаско Артема. Хотя с каждой ступенькой, с каждым его шагом вниз загоралась новая лампочка подсветки на стене. Ночью кто-то включил освещение в подъезде, и теперь свет яркими пятнами, словно тот папарацци с резкой фотовспышкой, выскакивал с каждым новым шагом из-под полы и из-за угла, сильно смущая оконфузившегося Артема.
Того и гляди завтра фото его растерянного лица появится в школьной стенгазете или на городской доске позора с подписью «Он опозорил имя реального пацана».
«После стюардессы, модной танцовщицы и жены капитана Артем Белов не смог справиться с одноклассницей Катей Ворониной».
С облегчением Артем выскользнул на улицу, всеми жабрами ловя свежий воздух с Финского. Пока они с Катей прятались в укрытии, прошел сильный дождь, и теперь освежающий фреш-коктейль из дождя, ветра и ионизированного грозой воздуха бодрил кровь.
Артем был еще слегка пьян и потому пребывал одновременно в двух реальностях.
Одно из его «я» по-прежнему отражалось в зеркале уставшим, понурым, растерянным лицом подростка, из носа которого сочилась кровь и, смешиваясь с водой из-под крана, утекала в водосток из Катиной квартиры.
А вторая реальность была здесь, за пределами дома, на улице, где по мостовым текла бурая от земли и глины дождевая вода. Текла уже в таких объемах, будто все школьники города в этот всеобщий выпускной слили по каплям свою девственную кровь в общий поток. И вот теперь рыжая волна, кружась и куражась по сети улиц, впитывала в себя все новые и новые потоки и ручейки первой женской жертвы.
Артем вдруг инстинктивно, каким-то шестым чувством, понял, что отныне его жизнь не принадлежит ему, что он перестал распоряжаться ею, что теперь его жизнь будет течь помимо его воли. И самое лучшее — поддаться этому потоку.
И осознав это, он пошел вслед за потоками дождя туда, где, возможно, ребята его класса еще продолжали пить из-под полы водку, тиская девчонок и бутылки и произнося взрослые речи и скабрезные слова.
11.
Но идти после бессонной ночи было нелегко. Лужи с прелыми листьями хоть и напоминали выжимку крепкого зеленого чая, не могли до конца протрезвить Артема. Выйдя на бульвар, он уселся на лавочку напротив торгового центра ДЛТ, в витринах которого манекены разыгрывали сценки любви, ревности и счастливой семейной жизни, будто это кукольный театр, уличный вертеп в нишах храма потребительства.
Вот одна девушка с платиновыми волосами развалилась в кресле, изображая на лице усталость и равнодушие, а другая, наоборот, вся внимание. Ни дать ни взять Полина и Катя. А эта в строгом костюме — их учительница Наталья Викторовна.
Артем вспомнил, как классная руководительница в младших классах водила их в кукольный театр, потом она стала водить их в кино, а когда они еще подросли — на выставки и в музеи. В музей гигиены и музей печатного дела, в Кунсткамеру и даже на прерафаэлитов.
И во время этих походов по музеям все внимание Артема было сосредоточено не на экспонатах, а на Полине. А теперь благодаря последним нескольким часам его жизнь уже крепко связана с Катей, связана надолго, если не навсегда, узами крови и нежности. Он понимал, что влюбляется в Катю, привязывается к ней помимо своей воли.
А началось все у них с глупого жребия и первого касания в танце. А может, с прогулки под руку, в которой их связь крепла от шага к шагу, от слова к слову? Пока они не оказались в одной кровати, и вот уже эта близость голых тел, эти объятия, это прикосновение сначала к груди, потом к бедру, а потом и к внутренней стороне бедра, и все в его жизни переменилось.
Случайность ли его толкнула в нежные объятия Кати или все это было предначертано на небе? Предначертано все от начала и до конца, начиная с его многолетней тайной любви к Полине, когда он вот так же не спал по ночам и терзал себя глупыми вопросами, и заканчивая стремительным сближением с Катей?
Последний раз Наталья Викторовна затащила их на выставку «Миры тела» анатома Гюнтера фон Хагенса, где человеческие останки: отдельные органы и целые трупы — пугали и веселили. Доктор смерти Хагенс сохранил рельеф и клеточную структуру мертвых тканей, используя придуманный им метод пластинации.
На выставке были трупы, играющие в баскетбол, делающие стойку на кольцах, и даже идущие вместе с трупами дохлые собаки, и даже трупы, гарцующие на мертвых же конях; всадники Апокалипсиса с гравюры Дюрера. Они всем классом пошли на выставку сразу после урока физкультуры, на котором играли в баскетбол, и Артем до сих пор помнил резиновую упругость мяча, как сейчас его пальцы помнили бледное замершее тело Кати, которое он пытался согреть, когда вышел из ванной комнаты.
Ему больше всего сейчас хотелось вернуться, оказаться там, наверху, лежать, обнявшись с Катей, соединившись с ней в единое целое и слушая ее дыхание. Ведь это он своими поцелуями разбудил в Катином холодном теле страсть.
А как же тогда Полина? Куда вдруг делась из его жизни Полина?
Неужели, — затрясло вдруг Артема, — неужели все в этом мире механистически и какая-то ерунда, какая-то случайность, какое-то первое касание определяет все в нашей жизни? С кем нам быть и что нам делать? Как поступить, куда поступать и как жить дальше?
12.
Нет, не может все быть случайно и механистически! — встрепенулся Артем. — Не может все определяться глупым жребием, когда в темноте и суматохе танцевального зала тебе, словно шар в барабане, выпадает твоя избранница, с которой ты сближаешься после первого же поцелуя! Не может быть, что у него, Артема, по-настоящему не было выбора, с кем ему быть — с Полиной или Катей.
Я сам хозяин своей судьбы! — твердо решил для себя Артем, срываясь с места. — И если я смог поцеловать Катю, то смогу поцеловать и влюбить в себя Полину!
Артем бежал к школе так быстро, как мог, словно стараясь вернуть тот момент, когда они еще не начали с Катей танцевать, и даже еще раньше, когда они с пацанами еще не бросили жребий, и когда Артем еще не вытянул из шапки бумажку, и дрожащими руками не развернул ее, и не прочел слово «Катя».
— Катя, Полина, — считал шаги Артем, но когда он, запыхавшись, взлетел по лестнице и ворвался в актовый зал, там уже не было ни Кати, ни Полины. Лишь сгребала объедки со стола одинокая и уже уставшая, валившаяся с каблуков Наталья Викторовна.
— О, привет, это ты! А я тут решила порядок навести. — Она и правда пыталась убираться и улыбаться.
— А где ребята? — отступил к порогу Артем.
— Поехали кататься на речном трамвайчике.
— Все?
— Наверное, — пожала плечами Наталья Викторовна, которой действительно тяжело давались эти утренние часы. — Артем, помоги мне, пожалуйста, если тебе нетрудно.
— Не вопрос, Наталья Викторовна. — Не в силах отказать последней, как он думал тогда, просьбе училки, Артем принялся с энтузиазмом собирать остатки еды в мусорный пакет.
Но вскоре он увидел, что нетронутые нарезки и закуски Наталья Викторовна складывает в отдельно приготовленные коробочки. А бутылки, которые можно сдать за деньги, тоже в отдельные пакеты.
— Мало ли, может быть, еще кому-нибудь пригодится! — поймав взгляд Артема, заметила, как бы извиняясь, Наталья Викторовна.
— Нет базара, — засуетился Артем, вспомнив, что Наталья Викторовна получает очень маленькую зарплату и не может позволить себе яства, которые они купили в складчину по случаю выпускного: красную рыбу, сервелат, зефир в шоколаде.
— Только нашим это вряд ли уже понадобится. Все обожрались. Если захотите, отдайте какой-нибудь бабушке.
— Я вот тоже так думаю, — улыбнулась Наталья Викторовна, — у меня как раз соседка — одинокая старушка. Ты не поможешь мне донести сумки до дома?
13.
Артем взял коробку побольше, Наталья Викторовна запихнула свои в пакеты.
— Можно, я за тебя буду держаться? — Не дожидаясь ответа, Наталья Викторовна ухватила Артема под руку, наваливаясь на его предплечье большой грудью.
— Конечно, конечно, — услужливо оттопырил локоть Артем.
Так они пошли по улице, юный мальчик и пьяная дама средних лет. По пути Наталья Викторовна несколько раз чуть не завалилась на Артема со своих каблуков. После бессонной ночи и выпитого ее прилично пошатывало, но она пыталась еще о чем-то говорить с Артемом и даже шутить.
Наталья Викторовна жила недалеко — в комнатушке в коммунальной квартире на Садовой. Жила с задиристым котом и хабалистыми соседями. На этот угол она обменяла квартиру в провинциальным сибирском городе, в котором, по слухам, ее доставал ревнивый ухажер-пьяница. А может, ревнивый ухажер-пьяница ее доставал уже здесь, в коммуналке.
— Эх, какая прекрасная ночь, — окинула гуляющих по Невскому выпускников классная дама. — Может быть, одна из самых прекрасных и счастливых ночей в вашей жизни! Ты это понимаешь, Артем?
— Не такая уж она и прекрасная, и счастливая! — вздохнул Артем, вспомнив ночное фиаско с Катей.
— Тебе грустно расставаться со школой? Перестань! Незачем смотреть назад, когда вся жизнь впереди! Такая счастливая и насыщенная!
— Да ладно вам. У вас тоже еще все впереди! — ляпнул невпопад Артем.
— Речь сейчас не обо мне, — отмахнулась Наталья Викторовна, — меня уже ничего хорошего не ждет. Разве что старость, смерть, темнота. А потом и встреча с Богом.
— С Богом? — удивился Артем.
— Да, я верю в Бога, — призналась Наталья Викторовна, — хотя у меня есть некоторые вопросы.
— Вопросы к Нему?
— Я вот часто думаю, если Бог сотворил все это великолепие и всю эту землю, если он слепил этот город со всеми зданиями, как слепил Адама из куска глины, а потом вдохнул в этот манекен дух из уст своих, то где эта точка касания потустороннего — посюстороннего? Где точка касания потустороннего и нашего мира, после которой ожил кусок глины? Где она, эта точка касания, в которой Бог дал жизнь мертвой пластмассе манекена?
— Ничего себе вопросики, — хмыкнул Артем.
Но Наталья Викторовна будто не услышала его удивления.
— Где точка передачи жизни, а значит, и любви Бога? — продолжала она. — Как Бог сотворил этот мир и дал жизнь всему сущему на Земле? Ведь если эта точка касания есть, то получается, что Бог не трансцендентен, а имманентен нашему миру. Получается, что он нам равен, что он тоже материален, и его в некотором роде можно рассмотреть под микроскопом, а значит, он, в конечном счете, смертен, как и все материальное.
— Я вас не понимаю, Наталья Викторовна, — признался Артем. — Это слишком философски для меня.
— Ладно, — по-доброму улыбнулась Наталья Викторовна. — Скажу проще — старость меня пугает. Но еще больше меня пугают болезни и смерть. Потому что когда я заболею, некому будет мне подать лекарства. Некому будет мне помочь и меня защитить.
— Перестаньте. Вас тоже много чего этакого поджидает! Вы еще вон какая молодая, — разозлился Артем, но тут же осекся, устыдившись и своего тона, и своей глупой фразы, понимая, что ничего не может уже ожидать эту женщину, в сорок с лишним лет не обзаведшуюся ни мужем, ни детьми.
— Это потому, что я моложусь и крашусь в яркие оттенки, — съязвила Наталья Викторовна, и Артем вдруг понял, что она сильно спьянилась и потому так разоткровенничалась и разжалобилась. — Если бы ты ко мне приглядывался, то увидел бы морщины в уголках глаз и седые волосы, которых с каждым годом все больше.
— Седых волос почти незаметно! — парировал Артем.
— Видишь морщинки в уголках глаз, — подвела учительница палец к векам, словно ставя иглу на заезженную пластинку, — зрение уже падает, а скоро и глохнуть начну. А вы скоро так похорошеете, что я вас даже не узнаю. И может быть, уже никогда больше не увижу и не услышу…
— Я приду, только свистните, — аж подпрыгнул и присвистнул Артем от возмущения. — Мы с вами обязательно увидимся. Мы уже в следующем году хотим всем классом собраться.
— Когда? — махнула рукой Наталья Викторовна. — Все вы так говорите, а потом и след простыл.
И тут Артем поймал себя на мысли, что Наталья Викторовна с ним кокетничает. Больше кокетничает как с мужчиной, чем плачется. Она будто ищет в нем сочувствия и потому заигрывала с ним.
14.
В это самое время Артем переводил Наталью Викторовну через Аничков мост. И помогая ей взобраться на дугу с конями, он увидел, как там, под мостом, со звоном брички прокатился катерок с ребятами из класса. А на носу кораблика, словно это не речной трамвайчик, а какой-нибудь «Титаник» доморощенный, стояли Полина и Николай. Ветер по реке стелился холодный и промозглый, Полина в своем легком платье ежилась от холода, и Николай, чтобы ее согреть, накинул на нее куртку, но рук не убрал, обнимая Полю за плечи. Артем видел, как Коля то ли целует ее в темечко, то ли прижимается к голове Полины подбородком.
От этого прикосновения Артема передернуло. «Первое касание состоялось, — подумал он, — а значит, первая красавица класса окольцована. Должно быть, когда катер выплывет из-под моста, они уже будут вовсю сосаться».
Впрочем, видеть этого Артем не мог, потому что они шли по другой — мертвой стороне Невского. Наталья Викторовна жила на Садовой, и всю оставшуюся дорогу Артем не собирался проронить и слова — так испортилось его настроение.
— Что-то я совсем утомилась идти на каблуках. Может, посидим? — предложила Наталья Викторовна.
— Давайте, — не смог отказать уставшей женщине Артем, — а где?
— А прямо здесь, в Катькином садике. — И они пошли в сквер перед театром под сень громоздкого памятника и раскидистого платана.
— Клево здесь! — сказала Наталья Викторовна, вытягивая ноги и скидывая туфли, и Артем в очередной раз удивился этим ее молодежным словечкам «клево», «Катькин садик». Сленговые выражения переключили его мозг. Он будто вновь оказался в школьном дворе у гаражей, в котором ребята обсуждали новость про училку-шлюху Дженифер из Майами.
И пока Артем вспоминал, как пацаны пускали слюни по американке, мечтая оказаться с «няшей-писечкой» на месте соблазненных учеников, Наталья Викторовна достала из пакета два яблока, красное и зеленое, одно из которых протянула Артему.
— Почему зеленое себе, а мне красное? — удивился Артем.
В эту минуту сознание перенесло его в сад в деревне, в котором он собирал вместе со своей сестрой клубнику. Он всегда с гордостью ощущал себя полноправным хозяином и дома, и сада, и двора. Дом казался таким большим, а сад таким обширным, впрочем, и он был маленьким, а ягод было так много, они были на деревьях, на кустах, в траве под листьями и даже в корзинках, на тарелках и платье его сестры. Может быть, ягод было даже чересчур много, потому что они быстро надоедали. И они с сестрой начинали ими баловаться, выдавливая сок и размазывая его по лавкам и стенам.
15.
— А Катька хорошая девочка, — снова переключила сознание Артема из сада детства в «Катькин сад» Наталья Викторовна.
— При чем здесь Катя? — вжался от напряжения в лавочку Артем.
— Да так, просто к слову! — улыбнулась Наталья Викторовна.
— Это все потому, что она из хорошей семьи, — заявил Артем. — Собственной заслуги там особой нет.
— И семья у нее тоже ничего так себе была! — засмеялась Наталья Викторовна.
— А, вы про памятник? — Только теперь до Артема дошло, что они думали и говорили о разных Катях. Наталья Викторовна говорила о громоздком бронзовом истукане как о живом человеке и даже их современнике. А все мысли Артема были заняты оставленной, засопевшей себе под нос одноклассницей.
— Кто о чем, а вшивый о бане? — потрепала почему-то Артема по голове Наталья Викторовна. — Влюбился ты, что ли?
— Не знаю, — сквозь сжатые губы процедил Артем, сгорая от стыда. — Просто я только с ней танцевал, а еще Полину хотел пригласить — но не смог.
— Не смог — значит, точно влюбился, — сделала странный вывод училка, — выходит, Полина тебе милее.
— Ни та и ни другая мне не милее! — соврал Артем, надкусив яблоко и почувствовав на губах кислый вкус, от которого его лицо искривилось.
— Да ну? Про Полю-то я теперь наверняка знаю, — многозначительно улыбнулась учительница.
— Да нет, вам показалось… — покраснел под пристальным взглядом Натальи Викторовны Артем, понимая, что врет, как Дженифер под присягой или как Адам перед Богом.
Хотя он почти не соврал, а скорее, испугавшись, отказался от своей любви, испугался быть пойманным на своих чувствах, потому что боялся насмешливых комментариев Натальи Викторовны. До какого-то времени, до первой поллюции он воспринимал всех девочек в классе как сестер, а учительницу как маму. Так он был чист и невинен, и теперь ему казалось ужасным, если мама узнает о его чувствах.
16.
Но необходимость защищаться и оправдываться разозлила Артема.
— Я вот че-то не пойму, вам-то какое дело, кого я люблю? — выдержав паузу, собрался с силами и пошел в атаку Артем. — Я уже не ваш ученик. И вы не имеете права ко мне в душу лезть.
— А что ты так грубо со мной разговариваешь? — одернула Наталья Викторовна.
— Да надоело, когда все подряд лезут к тебе, все поучают. Вот вы сами, — набравшись смелости, спросил Артем, — знаете что-нибудь про любовь? Сами-то кого-нибудь любили?
— Не знаю, — улыбнулась Наталья Викторовна. — Не все в нашей жизни можно свести к любви. Хотя людям удобно все подвести под слово «любовь» и в этом общепризнанном формате существовать. А моя жизнь очень странно сложилась. Не было в ней классических отношений.
— А что тогда было?
— Много чего было. Свидания, прогулки под луной. Порой мимолетные столкновения или пара сверкающих фраз, яркий жест или случайное обжигающее касание запоминаются сильнее, чем длинные нудные отношения. Видимо, все зависит от того, насколько был оглушен в конкретную секунду, а не от протяженности встреч.
«Ага, рассказывайте», — отметил про себя Артем.
— Значит, не было у вас никого, как и у меня. Поэтому вы про важность мимолетного касания тут заливаете.
От своей догадки Артем злорадствовал. Ему понравилось, что он смог переломить разговор и заставить защищаться саму Наталью Викторовну. Он вдруг в мгновение почувствовал себя взрослым и понял, что сейчас, после окончания школы, учительницу, наверное, можно воспринимать по-другому. И вести себя с ней тоже можно по-другому.
«А что, если поцеловать ее в губы прямо сейчас? — с интересом Артем посмотрел на напомаженные прожилки на губах, по которым стекал яблочный сок. — Оглушить ее этим первым в ее жизни поцелуем. Ведь она прежде никогда не целовалась, о чем очень сожалеет. И ей, напившейся и насмотревшейся на танцы и на целующиеся по всему Невскому и здесь, в Катькином саду, парочки, наверняка этого очень хочется. Может, она тогда отреагирует и влюбится в меня. А я проверю свою теорию про первое касание. Не получилось с Полиной, так получится с Натальей Викторовной».
И эти рассуждения «смогу я или тварь я дрожащая» в духе Раскольникова из 11 «А» заводили Артема.
«Смогу!» — решился Артем и тут же стремительно поцеловал Наталью Викторовну в приоткрывшийся для следующей тирады рот.
17.
А уже через мгновение Артем с горящими щеками вылетел вон из «Катькиного сада», потому что Наталья Викторовна влепила Артему оглушительную пощечину. И тогда эмоция отвращения к самому себе захлестнула Артема с головой.
Мало того, что он предал учителя, так он еще этим дерзким наскоком умудрился сразу отказаться от своей любви к Полине и Кате. Ложь — это и есть отказ от любви, интуитивно понимал Артем, стараясь поскорее убежать прочь из делавшей его хуже ситуации.
Он бежал так быстро и надрывно, что в какой-то момент под сердцем у него закололо. А еще через несколько секунд-шагов грудь вдруг сдавило небесным прессом с такой силой, что Артем остановился, хватаясь рукой сначала за сердце, а потом за лопатку, будто отрывая от тела липкую рубашку кожи.
Рот и ноздри Артема, словно выброшенные на берег караси, раздували жабры, истерично старались ухватить побольше не хватающего организму кислорода. Коснувшись лица, Артем почувствовал на разгоряченной ладони предательскую хлипкую слизь и холодок. Это снова носом пошла кровь. Кровь, которая грозила запачкать белую рубашку и от которой нужно было срочно избавиться, стерев ее хотя бы листьями с кустов разбухшей сирени.
Зайдя в первую же подворотню, Артем вышел к какому-то бараку на второй линии и только тут огляделся. Он не знал, куда бежал, но ноги чудесным образом привели его к дому Полины, который, в отличие от Катиного, был не столь хорошим и чистым. Да что там говорить, он был старым, полуразрушенным и грязным, с самодельными сарайками-кладовками во дворе. Его стены вполне можно было вымазать кровью.
К тому же во дворе дома Полины всегда было полно беззубых пьяниц и бездомных собак. Было их много и сейчас. Они бегали, ласкались, кувыркались, кусались за обвисшие уши, пытаясь запрыгнуть друг на дружку, и казалось, опущенными хвостами выводили на земле странные письмена.
Артем увидел на асфальте под Полиниными окнами с фиолетовой и розовой геранью несколько фраз, написанных разноцветными мелками.
Поля, я тебя люблю.
Спасибо, что ты есть.
Видимо, это написал Коля, но какой-то шутник, зачеркнув «Поля», фиолетовым подписал сбоку «Точнее Аня». А чуть выше тем же фиолетовым добавил «Аня — ты Маша?».
Эта надпись резанула Артема по живому и болящему. Ему стало неприятно, что Коля нашел в себе сил и храбрости признаться Полине в любви, а он нет. Артем не понимал, как и почему так вышло. Ведь он тоже все последние годы был сильно влюблен в Полю.
18.
В свои семнадцать лет он был порядочно смущен тем обстоятельством, что у него не было никакого выбора. Что все время выбирал не он, а его. Он не выбирал ни в «Катькином саду», ни в Катькиной гостиной, ни в Катькиной спальне, когда по чьей-то прихоти не смог переспать с выпавшей ему по жребию девушкой. А еще у него не было выбора ни с учительницей Натальей Викторовной, ни с Полей. А если у него не было выбора, то тогда какая разница, с какой девочкой встречаться? С Аней или Катей, Полей или Машей?
Но если посмотреть с другой стороны, — пытался успокоить себя Артем, — то это не так уж и плохо. Во-первых, первое касание ничего не решает, — это ему сполна доказала Наталья Викторовна. Во-вторых, если выбирает не он, то, значит, кто-то другой делает за него, Артема, выбор.
Но кто этот другой? Поля это или Катя, Коля или Саня? А может, еще какая неведомая и невидимая сила, что проявляется и в Маше, и в Кате, и в Ане, и в Соне, и в Поле в решающий момент? — задал себе вопрос Артем, и в следующую секунду догадка-озарение вместе с волной неудержимого счастья охватила его с ног до головы.
Маятник от механистического восприятия мира качнулся в метафизическую сторону, и Артем будто встал в поток света. Он понял, ощутил кожей, что за сила озаряет его сейчас посредине разрушенного двора. Это та же самая сила, которая разлита во всех девушках и женщинах мира, да и вообще во всех людях. Та неисчерпаемая, неиссякаемая сила, которая проявилась в Кате в тот самый момент, когда Катя одним своим касанием пробудила его чувства и заставила трепетать его сердце.
И эта присутствующая в мире сила обещает ему, Артему, еще больше радости впереди, в его первую ночь любви и далее во всей его, теперь наполненной смыслом, жизни.
Она обещает ему свободу студенческих лет с бесконечными эротическими, наркотическими, живописными, литературными, музыкальными, а главное, сердечными экспериментами и открытиями.
Ибо что может быть лучше первых удач и первых взлетов накануне больших свершений? Что может быть прекраснее первых любовей, первых творческих успехов и первых достижений? Что может быть прекрасней, чем надежда человека на счастье. А его, Артема, впереди и правда ждет только счастье.
Артем был уверен, что ночь выпускного бала, как и обещала Наталья Викторовна, оказалась самой прекрасной в его жизни, и от этого понимания сердце Артема готово было выпрыгнуть из груди. А надпись «Аня — ты Маша» и особенно «Спасибо, что ты есть» приобрела для Артема новое звучание и новый смысл.
Да и все теперь имело для Артема новый мистический смысл. И даже первая неудача с Катей была нужна для того, чтобы он дорожил человеком, который ему послан свыше. Берег, ценил и верил в нее, как в свою вторую половинку.
Подойдя к окнам Полины, Артем опустился на колени и подобрал выпавший из стены дома кусок красного кирпича. Смешав рыжие крошащиеся комки глины со своей кровью, он приписал окровавленным кирпичом к фиолетово-розовой надписи несколько слов от себя лично.
Перед тем как покинуть двор, Артем дал подошедшей собаке слизать кровь с пальцев. Затем Артем поднялся с колен и пошел к хорошему дому Кати. Собака, поджав хвост и зажав в зубах походившую на вырванное через ноздрю ребро палку, поплелась за ним. А на асфальте осталась красоваться свежая надпись: «Изгнанный из рая не по своей воле. С надеждой на любовь, манекен Адама».
