Русский философ Дмитрий Евгеньевич Галковский некогда обронил (мимоходом, как и прочие перлы нашего игривого гения): быт гражданина XXI столетия будет напоминать существование образованного подданного Галантного века.
Манифест о вольности дворянства 1762 года, дарованный в краткое царствование Петра III, отрешил высший класс от обязанности военной или гражданской службы, но зато разрешил свободно выезжать из страны. Повсеместное внедрение автоматов и самобеглых колясок (роботизация и беспилотные автомобили) уже в предстоящее десятилетие освободит миллионы рабочих рук.
Освобожденные дворяне Галантного века жили на доходы от своих имений; оставшиеся без работы таксисты и уборщики нынешнего столетия, по мысли Запада, будут жить на «безусловный базовый доход» — полагаю, любезный читатель достаточно образован, дабы разуметь, что это.
Война если где и ведется, то далеко, на периферии мiра, и частными армиями, какой-нибудь Ост-Индской компанией или комбинатом питания «Суданский школьник»; но если даже она ведется в Европе, то — не в пример Тридцатилетней или Второй мировой — без тотального уничтожения городов и их населения. Донецк, август 2014-го: пока добровольческая армия сражается уже в пригородах, горожане нежатся на пляжах в Щербаковском парке (буквально).
Екатерина II анонимно писала сатиры «в улыбательном духе» для журнала «Всякая всячина» (журнал издавал ее кабинет-секретарь Григорий Козицкий) — у нас же глава госкорпорации X, ища подсидеть недружественного министра Y, размещает разоблачительные посты в анонимном телеграм-канале (телеграм-канал контролируется постаревшими активистами прокремлевского молодежного движения).
Нынешняя публичная политика и массовая культура, включая, конечно, и литературные экзерциции, действует в концепции «новой искренности». Когда личность лирического героя сливается до неразличения с личностью автора. Когда президент в своем твиттере — другого пульта управления реальностью, кроме твиттера, у Лидера Свободного Мира нет, — нарочно попускает орфографические ошибки, дабы потрафить избирателям — реднекам из Оклахомщины.
Но ведь, право, драматург, пиит и бытописатель Галантного века Денис Иванович Фонвизин придумал эту вашу «новую искренность» еще тогда, в наше осевое время (о дивный новый мир гиперссылок, когда вместо объяснения термина достаточно подсветить его синим и подчеркнуть).
Взять хоть его стихотворную сатиру (в данном случае это именно жанр, а не интонационная форма) «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке». Это реальные люди, действительно работавшие на Фонвизина, и вот он — он или лирический герой? — все одно, решил задать им вроде бы простой вопрос: «На что сей создан свет?» Таковым вопросом заканчивается первый стих сатиры (думаю, читатель знает, что сие слово означает «строка»).
И — да, дочитав сатиру до конца, ты увидишь, что она заканчивается той же самой фразой. Кольцевая композиция, несколько истасканный за семь тысяч лет письменности, но все равно действенный прием.
Перескажу сюжет «Послания», ибо, ухохатываясь над стихами: «Попы стараются обманывать народ, / Слуги́ — дворецкого, дворецкие — господ, / Друг друга — господа, а знатные бояря / Нередко обмануть хотят и государя» — читатель не видит главного.
Композиционный принцип — троичность: три слуги Фонвизина, которые последовательно переадресуют друг другу изначальный вопрос автора «На что сей создан свет?», — и один за другим три ответа идут по нарастанию, по усилению напряжения, кульминируют.
Первый слуга — Шумилов. Возраст позволяет ему уже именоваться по фамилии, он владеет искусством письма и арифметики (что ясно из характеристики: «И денег, и белья, и дел моих рачитель» — эту строку раскавыченно возьмет потом наше все, Пушкин). Он отвечает на вопрос кратко, степенно: знаю, мол, что я всего лишь слуга и что я должен смотреть за твоей казной; последняя строка как бы намекает, кто на самом деле здесь главный.
Второй слуга — Ванька. Уже не юноша, скорее, где-то в излете молодости. Тот же вопрос сперва ставит его в тупик; рисуя психологическое состояние героя, автор поднимается уже даже до Большой Литературы: «Сумнение его тревожить начало, // Наморщились его и харя и чело».
О, услада моих букв, читатель второго уровня, который, зная историю словесности, поймет все без объяснений. В годы классицизма литературную теорию определяло «учение о трех штилях», когда высоким стилем могли изъясняться боги и герои в трагедии на античный сюжет, а низким — «люди подлого звания», всевозможные подонки общества в побасенках и комедиях. У нас это учение отстаивал «Невтон Российский» — Ломоносов, которого еще молодой Фонвизин знал лично.
И вот — для 1760-х весьма смело — Фонвизин бросает вызовы классикам, нарочито сочетая высокий и низкий штиль в одной строке: «и харя и чело» — вообразите комический эффект средь читателей, обретавшихся в том дискурсе.
«Сатиры смелый властелин / Блистал Фонвизин, друг свободы» (Пушкин) — ну, вы теперь-таки понимаете, почему.
Возвертаемся к тексту. В ответ на вопрос барина Ванька произносит яростный спич про «попы обманывают народ» (развернутую цитату я уже привел выше). Вердикт: «свет дурен», но его, Ваньки, задача — молчать да сидеть на карете. Да, Ванька — кучер Фонвизина.
Наконец, третий слуга — Петрушка. У него еще более уменьшительное имя по сравнению со вторым слугой, Ванькой: то есть даже не Петька какой-нибудь, а — пфуй-на! — Петрушка. Как выяснили биографы, человек с таким именем работал у Фонвизина домашним парикмахером.
Говорили же, наша двадцатьпервовековая жизнь будет похожа на быт дворянина XVIII столетия: вот вам, еще и пожалуйста, барбершопы.
И Петрушка произносит настолько мощный монолог, что привожу целиком (мы с вами, еще школярами, любили включать безразмерные цитаты классиков в школьные сочинения, ускоряя конец — и этот отрывок тоже приблизит конец, но другой, эпохальный):
Весь свет, мне кажется, — ребятская игрушка;
Лишь только надобно потверже то узнать,
Как лучше, живучи, игрушкой той играть.
Что нужды, хоть потом и возьмут душу черти,
Лишь только б удалось получше жить до смерти!
На что молиться нам, чтоб дал бог видеть рай?
Жить весело и здесь, лишь ближними играй.
Играй, хоть от игры и плакать ближний будет,
Щечи его казну, — твоя казна прибудет…
«Щечи» это — вообще гениальная вещь, предтеча «самовитого слова» русских футуристов, когда не понятно, то ли архаизм, то ли диалектизм?.. Что-то рыбье в этом слове, может, Петрушка этот с Невы, с Онеги, с Холмогор?.. Пытался искать в словарях — nullius nulla. Непрост ты, Денис Иванович, ох, непрост…
Да. Петрушка из сатиры-послания Фонвизина — это будущее. Пройдет лет двадцать (точная дата неизвестна, текст написан примерно в середине 1760-х, то бишь плюс двадцать — значит не позже 1789 года) — и это поколение войдет в силу. Поколение «армии Пол Пота» — пятнадцатилетних капитанов «Калашниковых», убивших 1,7 млн камбоджийцев. Поколение, черпающее информацию из клиповых тупороликов с TikTok и Coub. Поколение «львят Халифата». Поколение «школьников Навального». Поколение гитлерюгенда и фольксштурма, которые продолжали сжимать вываливающийся из маленьких ладоней панцерфауст даже после капитуляции «райха». Поколение, которое не знает страха смерти — ведь в компьютерной игре много жизней, а даже если убьют — всегда можно залоадиться из сэйва (и Фонвизин в комедии своей «Бригадир» всласть поглумился над юными полуобразованцами, пресмыкающимися перед иностранщиной даже в речи: «ваш резонеман справедлив» и пр.).
Да. Это поколение лишено главной скрепы — веры: «На что молиться нам?» — прямо вопрошает Петрушка. И когда это поколение начнет свой «революсьон», то к его безудержной ярости — люди, которые не думают о смерти, как раз и одерживают самые невозможные победы, — присоединятся и тихие роптальщики, наподобие более старшего слуги, Ваньки, и еще более тихие аппаратчики, наподобие счетовода Шумилова, расчетливо выжидающего: за кем сила?
Это и есть настоящий гений — который чувствует подступающую тень будущего. Как Лермонтов с «Предсказанием», Достоевский с «Бесами». Крах Ancien Régime (Старого порядка) — родовая травма человечества, растянувшаяся с 1789 по 1918 год. Ныне вместо Галантного века — гендерные теории. Вместо классической трагедии, ставящейся на Театре, — панк-молебны в церквях с кондиционерами и стеклопакетами. Это не то чтобы лучше или хуже (хотя хуже, конечно) — это совершенно иное качество жизни.
Вот право, читаешь Фонвизина, и по мастерству и содержания, и формы — такое ощущение, что он окончил Литинститут. Но нет — учился в гимназии при только что открытом (1755) Московском университете.
Так и думаешь: что он мог читать? Вероятно, Сенекины «Нравственные письма к Луцилию», столь много способствующие дидактическому воспитанию юношества (например, Письмо первое, про «время, ускользающее и текучее» — это же чистый Пруст; но ведь и он, Пруст, учился в Лицее Кондорсе, то есть — получил классическое образование, то есть — читал того же Сенеку: да, это был Старый порядок, когда, несмотря на колоссальные расстояния во времени и пространстве, действовала одна система координат).
И, конечно, две главные латинские книги: de Bello Gallico Цезаря и Ab Urbe condĭta Тита Ливия. От первого — ни одного слова не отнять; ко второму — ни одного слова не прибавить: учите стилистику, дети, штудируйте классику, ибо она и умягчает, и оттачивает.
Актуальность — это не куплеты на злобу дня, как у Дм. Быкова, а умение подвести читателя к выводу, сам вывод не формулируя:
Советница. Муж мой пошел в отставку в том году, как вышел указ о лихоимстве. Он увидел, что ему в коллегии делать стало нечего, и для того повез меня мучить в деревню.
Сын. Которую, конечно, нажил до указа. (Из комедии «Бригадир».)
По сути, сейчас мы стоим ровно перед теми же вызовами, что и при Фонвизине. Покорение Крыма. Сношения с Турцией. Бунтующая Северная Америка (Фонвизин, будучи в Париже, встречался с Бенджамином Франклином; есть даже поздняя версия, что тот выведен в образе Стародума в «Недоросле»: версия романтическая, но ничем не подтвержденная). Прорыв дипломатической блокады России ради новых альянсов — Фонвизин благодаря знанию языков был принят на службу в Коллегию иностранных дел. Вместе с другими людьми работал за границей.
Наконец, необходимость новой индустриализации на основе шестого технологического уклада. Фонвизинский Стародум едет на несколько лет в Сибирь и, сочетая предприимчивость с разумной умеренностью, приискивает «10 тысяч рублей доходу» — такая, если угодно, консервативная модернизация со всеобщим благоденствием и одновременно твердыми убеждениями.
И вот этим Денис Иванович ценен. Ведь хороший сатирик — не только бичует пороки, но и возвеличивает добродетели. Предлагает альтернативную историю будущего. Что есть честный чиновник Правдин, который борется с провинциальным лихоимством. Или честный офицер Милон, под чьим надзором вставшие на постой солдаты не будут воровать скотину у крестьян.
Или национализация олигархических активов — обращение дурно управляемого имения Простаковых на пользу государства.
Старый мир — мир модерна, «эгалитэ — либертэ — Барак Обамитэ» — рушится под напором BLM, SJW, LGBTQ, экоактивистов, интерсекциональных феминисток, исламистов с тесаками и прочего постмодерна.
Выход лишь один: Реставрация, возврат Старого порядка и Галантного века, возврат Фонвизина, когда слова «Бог», «Родина», «Честь» и «Долг» были не нормами жизни — а самой жизнью. Незыблемыми константами, на которых держится мир, как скорость света в вакууме или постоянная Планка.
Сим нашему мемуару конец, добрым молодцам урок, а если кому интересны годы жизни, родился-женился и кто такой Митрофанушка — на то у вас Сети есть.
