— Полюби меня, — шепчет Катя.
— Я не умею.
— Не умеешь любить?
Я отрицательно мотаю головой.
— Смотри, у меня даже сердце не стучит. — Беру ее руку и кладу себе на грудь.
На несколько секунд Катя замирает.
— И правда, не стучит. — Ее голос звучит так, будто смычком провели по расстроенным струнам скрипки. — Но как же так?
Я пожимаю плечами и смотрю вдаль: серый лес, над ним такое же небо. Слушаю, как стонет ветер. Очередной хмурый, хоть и летний вечер. Кривлю губы и ухмыляюсь своим мыслям.
Какое-то время молчим.
Потом Катя спрашивает, всегда ли так было, еще что-то про мою семью. Я отвечаю, что не помню. Я действительно не помню. Лишь на вопрос, где родился и вырос, когда я уже готов дать привычный ответ, что-то откликается внутри, и я понимаю, что знаю: Тасеево, ул. Прудовая, 3.
* * *
С утра просыпаюсь от того, что кто-то барабанит в окно. Невольно морщусь — что нужно в такую рань? Открываю створку — Катя, быстро говорит, не могу понять что, поэтому просто смотрю на нее — темные глаза, все лицо в веснушках — они будто живые, тараторят вместе с ней, — две туго заплетенные косы, футболка, за спиной рюкзак.
Наконец улавливаю суть — Катя хочет найти мою семью.
— Они смогут помочь, я уверена. — Она смотрит на меня не моргая и периодически закусывает нижнюю губу. — Ты все вспомнишь.
Я не хочу ничего вспоминать, но почему-то быстро одеваюсь, собираю рюкзак и выхожу на улицу, где меня ждет Катя.
Мы медленно бредем в сторону железнодорожного вокзала. Солнце едва выглянуло из-за домов, но нам по-летнему тепло.
До поезда остается час, и Катя решает дожидаться его на лавочке.
— Смотри, Денис, книга. — Она подбегает к лавочке, хватает свою находку, поднимает высоко над головой и прыгает на одном месте. Я усмехаюсь от такого проявления детства.
— Ютта Лангройтер, «А дома лучше!». — Катя читает заглавие, а затем открывает первую страницу. — «Ох, как я устала, Джоси, — проворчала мама зайчиха…»
Катя читает книгу, я смотрю на нее. На секунду мой взгляд застилает туман, и вот я вижу перед собой уже не Катю, а другую женщину, вроде незнакомую, но со столь привычными чертами лица, близкую, родную. Я хочу ее позвать, сказать, что я здесь, но не могу произнести и слова. Она читает. Я слушаю ее тихий голос, напоминающий шелест листвы, и с удивлением понимаю, что знаю, чем закончится история — я слышал ее много раз, рассказанную этим голосом. В груди начинает давить и скрипеть, будто кто-то пытается открутить заржавевший болт.
— Денис. — Видение исчезает, Катя смотрит на меня настороженными глазами.
Я замечаю, что глаза ее совсем не темные, а какого-то нового, не знакомого мне оттенка. Они притягивают, и, вглядываясь в них, я осознаю, что улыбаюсь.
Поезд прибывает вовремя. Мы садимся в вагон. Проводница предлагает чай, кофе, вафли. Катя тараторит не переставая. Желания отвечать нет, да от меня это и не требуется. Рассеянно смотрю в окно на проплывающие мимо сосны. Ехать чуть больше суток.
До Тасеева поезда не ходят, поэтому, спустившись с подножки, мы оказываемся на невзрачной с виду станции небольшого городка. Название незнакомое, ни о чем не говорящее. Незаметно подкрадывается вечер, но на улице еще светло. Город встречает нас своими ароматами: Катю — запахом свежеиспеченной сдобы, меня — пыльных дорог. Катя жует только что купленную булочку и радуется каждому замеченному на заборе коту. Я молча бреду рядом, ухватившись руками за лямки рюкзака.
— Вата! — Брови непроизвольно поднимаются вверх, когда я перевожу взгляд на Катю. Она хватает меня за рукав и тащит к киоску, из которого выглядывает криво улыбающаяся женщина со сладкой ватой в руках. — Давай купим.
Неожиданно мои глаза снова застилает туман, и я вижу, что тянет меня уже не Катя, а какая-то маленькая девочка с забавными кудряшками. Она то и дело останавливается, поднимает на меня сердитые глаза и хмурит бровки, топает ножкой, говоря: «Ну, Денис, быстрее! Там же вата!» Вот я вижу, как лицо малышки утопает в нежной сладости. Вынырнув, девочка морщится и начинает чихать — вата попала в нос. Слышу смех и осознаю, что его источник я. Снова начинает скрипеть в груди, и, мне кажется, я слышу, будто заржавевший болт выпадает из нее и с глухим звоном падает на асфальт. Очнувшись, понимаю, что Катя, перепачканная ватой, смеется вместе со мной. Смотрю на ее губы, растянутые в улыбке. Интересно, насколько они мягкие?
До Тасеево добираемся на автобусе. Неожиданно осознаю, что в этом уголке земного шара уже шуршит осень, правда, пока тихо, осторожно, стараясь не нарушать права своей сестры. Навигатор говорит, что до Прудовой, 3, всего два километра, и мы решаем пройтись пешком. Катя привычно высматривает котов, а я тереблю лямки рюкзака.
Дождь настигает нас на половине пути. Катя встречает его танцем, подставляя веснушки под крупные капли, жмурится и мурлычет, как ее коты. Наблюдаю. Вновь меня окутывает туман, и я вижу уже привычных женщину с маленькой девочкой, смеющихся и танцующих под дождем. Я танцую и смеюсь вместе с ними, грудь обволакивает уютным и до этого неведомым мне теплом.
Видение исчезает, упираюсь в запыхавшуюся Катю, провожу взглядом по лицу и останавливаюсь на веснушках — маленькими точками они прорисовывают дорожку от одной скулы к другой и рассыпаются по щекам. И мне кажется, что веснушки у Кати теплые и уютные.
Прудовая, 3. В окнах горит свет, но я медлю. Катя стоит рядом и молчит. Дрожит от холода, но не торопит. Понимаю, что ей нужно согреться, беру за руку и делаю шаг вперед… Дверь открывается, и я вижу женщину из своих видений. Она постарела, но я узнаю ее.
— Мама.
— Денис. — На секунду она замирает, а затем кидается мне на шею.
Мы стоим, обнявшись. Сквозь туман я вижу нашу ссору, вот я убегаю из дома, вот сажусь в поезд, уносящий меня прочь, удар…
Из-за двери выглядывает девушка с забавными кудряшками, смотрит на нас и уже знакомо хмурит брови.
Мама всхлипывает, крепко прижав меня к себе, а я слушаю, как в моей груди бьется сердце — тихо, осторожно…
