В литературоведении есть понятие “говорящая фамилия”. В случае с “Недолюбленными” речь можно вести о названии, издающем разные звуки.
Это — не говор, это крик, изданный молча, за крепко сжатыми зубами: так делает рыжая отроковица Рита Кулешова из книги. Ведь если ребёнку и позволено иметь свое мнение, это еще не значит, что, будучи высказанным, оно не прозвучит как хамство. Это — тяжёлый вздох старого инвалида Баринова, когда в новостях пускают кадры с ним, а поверх идет бодрое вранье журналистки о том, что местные власти отремонтировали его дом после паводка, когда это была совсем не их заслуга. Это — агоническое биение в корчах несчастного висельника, которого беспризорник Славик снимает с дерева в последний момент, и тот выживает. Это — плач бедной старушки, дочери Героя Советского Союза, которого угораздило родиться в далеком узбекистанском городке и не быть внесенным в реестр героев СССР. Это — последние звуки четырехлетнего Матвея, найденного упавшим в отхожую яму.
При чтении этой книги необходимо быть готовым к тому, что фоном будет назойливо крутиться в мозгах песня Radiohead — No Surprises, только на русском языке и, желательно, с советскими и постсоветскими реалиями. Несмотря на то, что в книге есть рассказы, действие которых происходит в эпоху знакомой нам всем пандемии COVID-19, она отчаянно “пахнет совком”, потому что боль и лишения того времени, мучительного контраста между “дешевой мишурой и дорогими конфетами”, продолжают течь из мутных речонок маленьких поселков, деревень и окраинных хрущоб, к сердцу больших городов, отравляя их.
Главный герой книги, сколько бы ему или ей ни было лет, чем бы он или она ни занималась — посвящает себя попытке что-то понять, а иногда – донести до других. И в том, и в другом случае он проигрывает. Вот “некрасивая”, “с губами дудочкой” учительница музыки Елена Быкова пытается увести скучающих детей музыкалки в путешествие по мирам синестезии: нарисовать музыку Вивальди и Чайковского красками на альбомных листах, но “скотный двор” в виде Коровкиных, Петуховых и иже с ними не позволяет ей этого сделать. Они наказывают ей мычать и мямлить однотонную ерунду на уроках, не веря в будущее поколение и то, что у него можно пробудить неподдельный интерес к музыке. Всё, в школе Быкова больше не работает. Честно, я ждала, что она будет поддерживать связь с девочкой Валей, которой явно была небезразлична судьба учительницы. Но этого не происходит.
Все рассказы в книге лишены хэппи-энда, как бы ни жаждал его читатель сердцем. И, поверьте, все будет даже хуже, чем вы можете себе представить.
Марина Хлопова, бескорыстная помощница колясочника Баринова, ведет другую игру: за честность, в которой ей никто не верит. Все думают, что она хочет быть вписанной в завещание Баринова и получить дом. И концовка именно этого рассказа прошибает, впечатывает в пол, удивляет по самое не могу. Этот опыт вы должны пройти сами.
Благодаря рассказам Соляной становится гораздо яснее, откуда берутся провинциалки, готовые идти по головам в поисках своего счастья, к “американ боям”, куда угодно. Ведь в этом мире верх мальчишеского внимания — это когда тебе суют толстого бражника в лицо или показывают порнографические фото взрослого мужика в машине. Дети видят жутковатые “идеалы семьи”: кто-то нарожал семерых и спился, кто-то запутался в себе и снова спился, и это антипропаганда алкоголя в самом жёстком, похмельном виде. Эта книга торжественно вручает нам право не осуждать, но понимать одиноких, ворчливых, сварливых, непрощённых. Тех, кто, как пожилая женщина с водянкой в рассказе “Дом, который…”, сплевывает окурок и говорит: “Зря я с тобой откровенничала”. Её уже невозможно понять, потому что она сама уже не пойдет на контакт. Её недолюбили, и вместо живой крови в ней течет эта водянка, само болото.
Недолюбили — значит, недодали. Чего же именно?
Во-первых, правды: так от Риты Кулешовой, которой одиннадцать, пытаются скрывать правду о жестокой пьяной изнанке ее семьи, и кто там был виноват на самом деле.
Во-вторых, права: так бедная старушка Людмила Михайловна обивает десятки равнодушных порогов в попытке восстановить орден своего настоящего отца, и ее сердце разрывается, в прямом смысле, напоровшись на бюрократические тернии. Ей благоволит что угодно: поезда и вокзалы, случайные попутчики, подобные добрым духам, но только не сами люди. Как будто орден ее отца, выданный ей, что-то отнимет лично у них.
Вообще всю книгу напролёт люди боятся дать что-либо кому-то именно из этой жуткой мотивации. Бесстрашны только дети. И, пожалуй, только педофилу удается сказать о сути детей всю правду: как они чисты и невинны, как их не коснулись увядание и пороки. Даже устами грязного, мерзкого извращенца в этой книге глаголится истина, в которой, если приглядеться, можно найти много неприглядной правды о взрослых нас.
В-третьих, любви к ближнему. Той самой христианской любви, завещанной человечеству давным-давно. Так сестра Ревы Баринова, Люция, крадет его тринадцатилетний труд и получает за них престижную премию. Игра прозвища Романа — Рева — и имени сестры — Люция — образует слово “Революция”, смысл которой я не могу раскрыть, чтобы вы смогли сами это прочувствовать, прочитав. Могу лишь сказать, что это победа над гнилым и замшелым пониманием слова “родня”. Не когда про истинное родство душ, а когда люди одной крови считают, что им теперь все, вообще все, позволено по отношению друг к другу.
И совершенно отдельный тектонический пласт, вырисованный неземными, фаворскими красками, являют собой Соловки. Святые места. Те самые, где мальчишкам удается спасти висельника и подарить ему вторую жизнь; где тетя Тоня, худая и коротко стриженая, долго молится, видимо, лечась от рака или бесплодия, и потом мы узнаем, что она рожает троих детей. Эти места существуют вне времени, искони, и их не может затронуть ядовитая болотная вода из людского сознания. Даже если туда едут такие отравленные жизнью, что готовы покончить с собой, эти места не дадут этого сделать, отведут беду детскими ладошками.
У Соляной вообще очень много символизма, вмешанного в реализм, как сверкающие камни в бетон.
И еще кое-что непередаваемо вечное: образ членов семьи, суть которых не в доброте, а в умении просто и доступно объяснить жизнь. И эти члены семьи — не обязательно родные по крови, что Ирина стремится подчеркнуть особенно. Их могут даже не признавать членами семьи, это получается по факту, благодаря их поступкам. Так старый “деда” Кулешовой доходчиво рассказывает ей, что не важно, во что ты одет, хоть в старое трико и кепку, важнее, владелец скольких ты жизненных знаний. Так отчим Риты, Игорь, выходец из другого бэкграунда и поколения, выступает с позиции старшего товарища и доносит ей тяжелую историю ее семьи так, что она в свои одиннадцать понимает это больше непосредственных участников этой истории. Так совершенно чужой для Баринова человек, приходящая помогать ему Маринка Хлопова, которую обхаивают всем двором за “беспутное поведение”, оказывает ему услугу — гораздо большую, чем просто помощь во время паводка. Огромную услугу, чистую и честную, восстанавливающую справедливость… Ту, которую военком не успевает оказать своей старой учительнице, но хотя бы стремится к этому. Просто опаздывает… винить ли его за это? В том нет его вины. Дойдя до этого рассказа, читатель лишается сил на осуждение, и из бессилия рождается принятие.
…Эти люди — деда, Маринка, Игорь — пришли, чтобы долюбить недолюбленных. Как правило, им нечего терять, потому что они имеют не больше тех, кому помогают, для них в этом выгоды нет. И в этом совершенно прекрасная мораль книги Ирины Соляной.
Принято говорить, что в каких-то героев влюбляются. Какие-то герои качественно сделаны: из сосисочных ног, обрубков, веснушек, водянки, крепко замаринованные алкоголем и болью; а какие-то — аккуратно одолжены у самой жизни и призваны выполнить миссию в книге. Они абсолютно не сексуализированы, они не для того, чтобы в них влюбиться. Но именно их отчаянно хочется встретить в своей жизни. А кому-то захочется повторить их судьбу.
Чтобы нас тоже “долюбили”. Или мы кого-нибудь “долюбили”. Хотя бы немножечко. Ведь недолюбленных у нас — целая огромная страна.
