В рамках проекта «Наша Победа»
Григорий Померанц «Записки гадкого утёнка»
…вся жизнь прошла на птичьих правах…
Птичьи права – это права птицы. Они
располагают летать. Или по крайней
мере пробовать взлететь, вспорхнуть и
упасть, и снова пытаться вспорхнуть…
Я ведь гадкий утёнок или (что тоже
самое) человек воздуха.
Григорий Померанц
«Записки гадкого утёнка» – мемуарная проза философа и культуролога Георгия Соломоновича Померанца. Не просто мемуары, а именно мемуарная проза, потому что подлинным предметом книги становятся даже не сами события, а рождённые ими образы, мысли, ощущения. Родившийся в 1918 году в Вильно, в 1940 Померанц окончил литературный факультет ИФЛИ, а когда началась война, подал заявление в военкомат – хотел уйти на войну добровольцем, однако не прошёл комиссию по зрению. Но в октябре 1941 стало не до ограничений – его приняли в ополчение, а тремя месяцами позже направили на Северо-Западный фронт, где он почти сразу же был контужен и ранен в ногу.
Хромота осталась на всю жизнь. Дальше он служил литсотрудником, по основному образованию, в дивизионной газете – до 1944 года, когда его сперва зачислили сержантом в стрелковый полк, а затем – младшим лейтенантом в стрелковый батальон: «В августе 42-го, северо-западнее Сталинграда, я держался за своё место прикомандированного к редакции, потому что хромал, не мог пройти больше 3 км и на переднем крае чувствовал бы себя только мишенью. А в 44-м, не поладив с редактором, сам подал рапорт – на должность комсорга стрелкового батальона, хотя знал, что больше четырёх месяцев никто на этой должности не удержался. Если всё равно ранение или смерть, то казалось бы, какая разница – через четыре месяца или через четыре дня? Но не в днях дело, а в игре. Чем интереснее игра, тем меньше страха и больше радости».
Вроде бы – о какой игре может идти речь в действующей армии в 1944? Особенно когда на кону – очевидно, что. И всё таки – игра. Снова боевые действия, уже не новичка-новобранца, а человека с личным военным опытом и опытом его рефлексии – хотя бы и через публикации в газете «Знамя Победы». И снова ранение – на этот раз в руку. Про стрелковые роты Померанц пишет в главе «Через страх. Крыло первое»: «Стрелковая рота, по уровню опасности, мало отличается от штрафной роты. Командир взвода или роты, прошедший всю войну и оставшийся целым, – живое чудо. Всё равно как повешенный, у которого оборвалась веревка».
Война окажется далеко не единственным испытанием Григория Соломоновича в жизни. После войны за антисоветчину его исключат из партии, а в 1949 году – осудят на 5 лет лагерей. Просидит он до судьбоносного 1953-го.
Померанцу присуще удивительное чувство красоты, восприимчивость к ней, которую не могут заглушить ни страх, ни боль. В это трудно поверить даже учитывая временную дистанцию между вспоминаемым и вспоминающим: «Сперва – 16 пикирующих бомбардировщиков «юнкерс-87». Я их несколько раз пересчитал. Последний раз – уже вывезенный из Павловки на саночках (с собакой в упряжи) и лёжа на спине в соседней деревне Сидоровка, метрах в ста от батареи. А сосны вздрагивали и роняли на глаза засохшую хвою, и две девушки-санитарки, пытавшиеся перевязать меня, прижимались к земле.
Я был мишенью, обладавшей сознанием и эстетической восприимчивостью; и не могу не сказать, что это было красиво. Особенно последний тур, который я созерцал совершенно пассивно и незаинтересованно (шоковое состояние не давало возможности не только слезть с санок, но даже пошевелиться). Немцы действовали, как на полигоне, в строгом порядке. Кружение их напоминало танец, в котором то одна, то другая балерина, по очереди, выходила из хоровода и вертелась на одной ножке, дожидаясь аплодисментов (вместо хлопков – взрыв бомб; и вместо музыки – вой самолёта, вошедшего в пике. Я много раз видел это и позже, и каждый раз впечатление было свежим и ярким, как от Шекспира)».
Отношение Померанца к войне, взгляд на неё – конечно, интеллигентские, пропускаемые через сознание с мощным культурным бэкграундом. Всё происходящее с ним он осмысляет (в значении «наполняет смыслом»), анализирует, вписывает в контекст. И тем ярче в эти размышления и теоретизирования врывается порой нутряное, человеческое, природное – отдельными вспышками (словно от рвущихся снарядов), ослепительными эпифаниями.
Померанц – сложный, противоречивый, неудобный, диссидентский, со своей неоднозначной и провокационной военной правдой; и вместе с тем – тонкий и ранимый. Его мемуары – образец истинно гуманистической прозы: в их основе не протест прежде всего, не ужасы, не упоение собственной прозорливостью (хотя есть, всё это там тоже есть), но подлинное человеколюбие, которое невозможно сымитировать. Человек (в том числе человек на войне) у Померанца – поистине мера всех вещей.
Померанц пишет об изнанке войны – о неправильных приказах, о брошенных непохороненными убитых, о страхе и ошибках. Вся эта окопная правда демонстрирует противность войны человеческой природе.
Войну решили те (большей частью убитые) солдаты, сержанты, офицеры, которые не бежали, хотя справа и слева бегут (или кажется, что бегут: бегут раненые, связные, связисты – и кажется, что бегут все). Решили вера в ближайшего командира (вроде лейтенанта Сидорова) и умение этого командира управлять ближним боем. Стратегический план? Но он получил смысл только от того, что Сталинград держался. А в Сталинграде командующие сплошь и рядом не имели связи с частями, батальоны держались сами по себе (это хорошо описал Гроссман). Решил дух, охвативший ополченцев и солдат. Откуда он взялся, этот дух, – никто никогда до конца не объяснит».
Григорий Померанц уверен, что исход войны решила тактика, а не стратегия – его вера в «ближних командиров», – это, по сути, такая вариация теории малых дел, когда серия незначительных, казалось бы, на общем фоне решений сдвигает неповоротливую махину, оказывается ключевой:
«То, что мы лежали на снегу в Павловке и в тысяче других мест и позволяли себя убивать, стоило, на весах бога войны, не меньше, чем расчёты генштаба. В течение полутора лет жертвы приносились напрасно. Но потом бог войны сказал: достаточно. Я напился вашей кровью. Вы перестали быть лопухами-ополченцами. Вы стали солдатами. И я даю вам победу».
