Время разбрасывать камни,
и время собирать камни;
время обнимать,
и время уклоняться от объятий.
Еккл. 3:5
— Да, да, да! — время обнимать, и время уклоняться от объятий…
И видит Бог, до этого звонка я был уверен, что нет силы, способной оторвать меня от худой холостяцкой подушки на ближайшие две-три недели и заставить обнимать ночью что-либо другое.
Хотя я замахнулся бы и на месяц.
Но — по порядку.
Наступило утро.
Субботнее утро, выверенное еще в пятницу до мелочей.
Мне предстояло полить цветы, а потом и самому им уподобиться: забраться в душ, насыпать корм канарейкам, сменить воду в поилках, потом уже готовить себе и накрывать на стол.
Так спокойнее, знаешь, что в доме все сыты и тебе никто не завидует.
На завтрак овсянка на воде, апельсин-фреш — и тоже с водой, вода всему голова.
Тонкий омлет из четырех яиц с трюфелями, мелко нарезаны бекон и желтый перец, сегодня добавил к ним томаты. Тоже — в крошку.
Багет! Да, он вреден, но утром с 15 граммами масла под омлет?
Мне можно немножко всего, что хочется.
За окном, готовясь к осени, роняют листья тополя и грустят вороны. В гостиной цветут бегонии и поют канарейки, всем видом своим и пением демонстрируя преимущества неволи.
Свобода и клетка.
Не все однозначно для живущих по разную сторону стен.
— Смотря что мы продаем, — пошутил бы я с продактом.
Свобода — относительна.
Я, например, получил свое, желая усугубить несвободу.
Я был женат однажды, и несмотря на мой негативный опыт, всем советую попробовать.
Я был женат долго, года три.
Не знаю, чего меня не устраивало в жене, — чувственная плотоядная брюнетка, я со школы заглядывался на таких, не говоря о годах в институте, где тоже были пышки, ну а после впечатлений от посещения выставки в музее Почетного легиона (вы должны помнить, она проходила в Сан-Франциско в 19-м году) мой вкус еще и заручился поддержкой раннего Рубенса. Достойная модели Пауля жена меня терпела, в придачу прекрасно готовила, обязательно надевая косынку и фартук (иногда — ничего более), ставила на зиму наливки, писала статьи на экономические темы в неплохую газету «Коммерсант».
Любила Клаузевица.
Так вот, супруга была на радость любому, но мне захотелось большего.
Эта чертова экспансия!
Обитатель Бруквудского кладбища Борис Березовский убеждал меня, что в ней смысл жизни.
Так эта экспансия, или просто желание большего, привело меня к тому, что однажды я пришел домой — у нас была очаровательная квартирка на Спиридоньевке,— и с порога заявил жене:
— Дорогая, ты не будешь против, если я приму мусульманство?
— Делай что хочешь, старый дурак, — привычно подумала жена, глядя на свой портрет в легкий полуанфас, сделанный мною в контражуре, где ее очаровательное ушко было украшено бриллиантовой каффой, потерянной через месяц после сессионной съемки где-то на Пиренеях.
Как подумала, так и сказала.
А через неделю я вторую жену в дом привел.
Получается, что с согласия первой…
Последующий развод — лишнее доказательство непоследовательности женщин. Мало того, что мы со скандалом расстались, так она еще и невесту забрала с собой. Точнее — оставила.
В квартире, которую оставил ей я.
Вы будете смеяться, но живут они теперь вместе. Им есть против кого дружить, а что может быть крепче, чем солидарная ненависть женщин?
Но я даже рад!
Уверен, что тех, кого мы искренне и истинно любим, надо научить нас ненавидеть, и тоже искренне, тогда теряя нас, они наверняка не будут горевать.
Расставание с нами, настоящие мужчины, должно стать счастьем!
Самопожертвование — вот смысл нашей любви!
Какой толк влюбить в себя очаровательную студентку-первокурсницу ГИТИСа, только вступающую в жизнь, чтобы через год оставить ее в слезах, а что делать, ведь появляются новые первокурсницы? Институты и театры никто не закрывал, как и мое сердце.
Да что я все о себе?
Вы, вне сомнения, умрете.
И, по статистике, раньше жен.
Так надо загодя подумать о будущих безутешных вдовах.
(Друзья мужа забывают о них сразу после слов у могилы:
— Обращайтесь в любое время!)
Что вы делаете с ними, желающие оставить добрую память, «безупречные», «порядочные», витриной к родным живущие прохиндеи?
На какое существование обрекаете? Горе, слезы, траур. Невосполнимая утрата.
Весь мир рухнул вместе с вами.
«Никогда я не встречу такого чуткого, чистого, преданного человека…» — думают они.
Земля уходит из под ног, для которых вы уже не купите новых Jimmy Choo.
Прям трагедия. Но ведь не каждый из нас эгоист-садист?
Откройте им перед смертью правду о себе, знакомую каждому из ваших собутыльников по сигарным клубам, а если ее нет, этой правды, и вы действительно чисты, в чем я сомневаюсь, то — придумайте.
Надо — я помогу.
Так будет лучше.
Расставание не станет трагедией, а принесет облегчение любимому вами человеку, а значит, и вам!
Безутешная тоска по ушедшему ангелу сменяется гневом и ненавистью к лживому черту (жаль, это не я наставила ему рога), впереди— жизнь с чистого листа.
А что еще вам нужно?
Уходя, не привязывайте к себе дорогую вам. Снимите с брелка повседневности ключик от ее сердца и оставьте в прихожей.
Если вы любите, конечно.
Беззаветно.
Как любил я.
Расставание с женой и невестой пустило меня по морю навязанных бесами наслаждений.
Не отказавшись от идеи уйти в религию, я попросил Всевышнего об отсрочке. И грешил я с оглядкой, не увлекаясь.
Держал берег Добродетели в поле зрения.
Встретив, как обычно в одиночестве, день своего рождения — в этот раз я пил привыкшее к Новому году Veuve Clicquot на воздушном шаре. Это было чуть севернее Минска, в Беларуси (почти дома), в прошлом году проводил этот день на паромном причале Замбези, помню, как пробка полетела в водопад Виктория, а 37 своих лет отмечать не буду — отпраздную рабочий возраст как нормальную температуру, мне стукнет 36 с половиной, 36,6 (заодно соберу и позабавлю гостей, так решил), — я вернулся в Москву.
Сейчас многие чиновники и люди бизнеса встречают дни появления своего на свет вне работы, вне дома и города. Показательным образом избегая тем самым надоевших славословий и подношений. Берут отпуска, получая все то, от чего бежали, и по полной программе, но… на следующей неделе. По возвращении.
Я, как честный человек, пообещал друзьям пьяный праздник сразу вслед за гонораром от Belavia, a холостяцкие дни после приезда решил посвятить им.
Встречам с прекрасным.
Вернее сказать, с прекрасными.
Они были привычны и новы, деловиты и ленивы, они рылись в моем прошлом, как в моих шкафах, банально примеряя по утрам мои белые сорочки, ворчали, что мы редко видимся и мне нужно только «это». Одни пекли блинчики, другие просили кофе в постель, придирчиво разглядывая картины хозяина (со Спиридоньевки я переехал к другу-художнику, покоряющему второй год Вену), говорили о том, что любят пионы (почему они все сейчас любят именно пионы?) и приносили в дом свои тапки.
Они закатывали банки с белыми грибами или скандалы, увидев невесть кем оставленные товары La Perla, следы губной помады на бокале или гребни с резинкой для волос (розовая такая, если ваша, пишите).
Они были разнообразны, но похожи, как яркие листья клена, которые я собрал во дворе, пожалев упавших с высоты рыжей кроны на асфальт, и водрузил в единственную вазу этой переданной мне во временное пользование квартиры. Я далек от вершин цинизма и не стал выбрасывать по одному листочку, с уходом каждой из претенденток на вторые сутки общения со мной.
Я сгреб их все — высохшие и сморщенные, как мои плотские желания после двух недель исполнений, — они отправились на помойку.
Я остался один.
Я не знал, кому и что я хотел доказать эти дни. Количеством легких побед подтвердить свои качества полководца? Да кому нужны картинные осады картонных крепостей слепого образа подзабытой невинности?
Или так я скучал по жене?
O tempora, o mores!
И я торжественно поклялся не видеть тут больше никого.
Пока хватит сил.
Хотя как иначе, потом, без женщин, можно оценить прелесть долгожданного одиночества?
(И прелесть приедается…)
Воистину, и я это особо отмечу, счастье для меня не во времени, отведенном собиранию камней, но подскажите, как разбрасывать то, чего не имеешь?
Вернемся.
На чем я остановился?
А!..
Я готовил завтрак из четырех яиц, разболтав их в молоке с порошком черных трюфелей и залив на сковородку, жарко встретившую до этого кусочки бекона с мелко нарезанными помидорами и желтым перцем.
Я только свернул омлет трубочкой и только намазал хрустящий багет податливым маслом, как раздался он, этот звонок.
— Привет, ты меня слышишь? Что молчишь? Отвечай!
Номер мне не знаком, голос — тоже.
Но повелительное наклонение неожиданно сменилось примирительным.
— Ну ясно, ты забыл меня, это Илона, перезвоню на ватсап.
Теперь я увидел и узнал ее. Сразу.
Она появилась в бездельной бессонной ночи из какого-то ресурса типа «Одноклассников».
Удивительно, но мы встретились, и она даже соответствовала своей аватарке, но была очень высока, сразу испугав меня размером обуви.
Моим размером — 43.
Вот все мы так, на словах толерантны, терпимы к своему ближнему, независимо от расовой принадлежности, партийности, любимой команды, сексуальной ориентации, цены парфюма или цвета дырявых носок, а на деле…
Перспектива увидеть это изделие щедрой природы вылезающим утром из-под простыни пугала и отталкивала меня, трусливого ханжу и нытика, хотя со своей фактурой крупной кошки, неплохо сделанной грудью, собственным (по ее словам) ртом и скулами она производила впечатление на публику в Пифагоре и Горыныче.
Зачем я встречался с ней?
А! Нам говорили, что мы сносно смотрелись вместе.
Она умела ходить, не обрамляла зеленые глаза бахромой накладных ресниц и хорошо держала спину.
Редко открывала рот, предусмотрительно заменяя слова мечтательным взором, смотрела чаще поверх голов и в сторону от собеседников.
Она знала имена некоторых поэтов наизусть.
Любила слово «коллаборация».
Понятно, что приехала из Бугульмы, кстати, прекрасный город, я не шучу, жила с подругой в съемной «однушке» где-то за Перово, но это стандарт. Все деньги с зарплат и кредитов ушли на айфон и Christian Louboutin.
Каюсь, мы ходили с ней в Большой.
К Новому году девушкам ФБ до зарезу требуется «Щелкунчик», и она получила исходник для десятка постов.
Да! Она любила себя вдохновенно. Узнав, что я не чужд фотографии, готова была на все, чтобы попасть на страницы глянца.
(Почему я не сделал ее лицом «Лучезарного Резорт»? Они тогда предлагали мне хорошую халтуру…)
— Только не ври, что ты не хочешь меня!— говорила она, закусывая тугую губу.
Любила при встрече целовать меня в шею. После нее на моем воротнике оставалась помада.
Метила.
Знала модные рестораны с вместительными мужскими и дамскими комнатами.
— У тебя было там?
— ?
— Не я, мне подруги рассказывали, а что, и в самолете можем попробовать! Ведь мы полетим вместе куда-нибудь?
Мечтала попасть в Mile High Club…
Она уже ждала совместного Нового года, а лучше и Рождества в Куршевеле, но тут я встретил будущую жену.
С ногой 38-го размера и не столь звучным именем.
Не Илона.
Я вынужден был признаться, что полюбил.
Другую.
— А тебя я не любил никогда, извини.
Да и ты меня, согласись…
Это было реваншем или совпадением, но через пару месяцев она нашла возможность сообщить мне, что выходит замуж.
— За богатого и успешного, не чета бесчувственному импотенту и голодранцу-фотографу, я уже переехала в его особняк на Новой Риге и счастлива! — И потом она сорвалась на мат.
Видимо, от радости.
А заблокировал номер ее телефона и забыл о ней.
И сейчас она перезвонила с другого.
Почему я заговорил с ней?
Может быть, чтобы вам было о чем читать, может, такова судьба моя, мой тяжкий крест, но я слушал ее не перебивая целых 15 минут. Часы пробили четверть дважды.
(У друга-художника — канарейки, фикус и стенные часы с боем — апологет австрийского мещанства).
Во-первых, она призналась, что я единственный мужчина, приносивший ей радость и не требующий ничего взамен.
Во-вторых, ей некому звонить, потому что подругам нельзя признаться в том, что…
И она разрыдалась.
Я ждал, когда она попросит денег.
Но она попросила только внимания.
И я выслушал ее.
Всю четверть часа.
Дав остыть омлету.
Вам перескажу за три минуты.
Мне стала интересна психология людей, желающих получить пару дельных житейских советов от недавно разведенных, лишившихся жилья и ранее посланных ими же на известные нынешним первоклашкам три буквы.
Чего они ждут?
Я живо вообразил себе себя подсевшим к бомжу на выходе из Таганской кольцевой, брезгливо зажавшим нос и гнусавым голосом, с неподдельным интересом, выясняющим, как, по его мнению, мне жить дальше.
Что он посоветует, какими наблюдениями поделится со мной. А может, и поможет чем?
Наше оперативное расставание (этот разрыв шаблона, ведь мы даже не были близки) побудило Илону к немедленным действиям, которые оцениваешь, когда уже проедешь ситуацию, словно ты на сноуборде. Придя в одиночестве в одну из наших общих компаний, куда я заглядывал раз в год, она попалась на глаза известному некогда музыканту и буквально через неделю-другую переехала к нему.
Особняк в «Пенатах», милейший мастино по кличке Баскер, мама, с которой сразу познакомили, что вселило уверенность и…
И двое детей от второй жены, с которой белоконный принц расстался только что.
Мама и дети.
Илона решила, что это неплохо, тем более бывшая эта — «толстая корова», забирала детей на всю неделю, да и мама приезжала только на выходные.
Дело шло к свадьбе, о ней говорили, но к ней не готовились.
Илона радостно драила 400-метровый дом, стирала, готовила, хозяин катался на гастроли и хвалил по приезде за кулинарные изыски.
С подружками почти не общалась, только если в инсте, он не хотел видеть гостей, да и она больше любила фотозарисовки. Пусть лопнут от зависти, суки! Не верили!
Много лайков насобирала. Особенно у дома с колоннами, когда водитель открывает заднюю дверцу Porsche Panamera цвета Cedar Brown и длина ее небрежно выставленной ноги впечатляет больше, нежели крыло машины.
Его с ней рядом на фотках не было.
Он не хотел.
Подруги ждали приглашения на свадьбу или, зная уже о странном характере жениха, сообщения о бракосочетании, подготовка к которому, объявленному ей широко, явно затянулась.
— Ты меня слушаешь?
Я съел омлет и пил кофе. Я — слушал.
Она — говорила.
Три года были для Илоны годами домашнего ареста, это я понял.
Она ждала свадьбы не так долго, до тех пор, пока теплилась надежда, что семья ему нужна.
Не нужна. От этого самого слова.
— Он так и сказал мне!
— Так вы и не живете?
— Какой там! У нас больше года нет секса, я ночую на первом, он в спальне наверху. Зашился, кстати, не пьет. Ему, как мне кажется, хватает гастролей. Хоть в дом поклонниц не приводит, и то хорошо.
— Тут я его понимаю.
— Что ты сказал?!
Оставшиеся минуты я пытался выяснить, при чем тут я.
У нее нет денег, поселок под охраной, она гуляет по нему, конечно, но до Москвы, до кольцевой, — 15 км. Можно и пешком дойти, он ее и не держит, но — куда?
— Я стала бесплатной обслугой, — снова всхлипнула.
На работу без жилья не устроишься, жилья без денег не снимешь, мамок в Бугульме живет с новым мужиком, ее не ждет. Да, и все близкие уверены, что с ней все хорошо.
— Мамок? — втиснулся я в монолог.
— Мамок, мамок, — с ударением на «О» повторила Илона, — рехнутая босиком по дому ходит, заряжается. И муж новый, йог, на макаронной фабрике работает.
— Я хочу бежать, но мне нет ходу туда. Надо мне под крыло тут. Нормального мужа надо. И я знаю одно, если ты захочешь, ты поможешь! Ты — сможешь!
Дескать, у меня приличные знакомые, среди них много одиноких и серьезных мужчин, а она или повесится, или выйдет замуж.
Протестовать было невозможно.
Она все решила. Все доводы о том, что я не сваха, да и женитьбы давно вышли из моды, что в тренде разводы и свободные отношения, ее не волновали.
Да еще эта зависимость от инстаграмных подруг. Тут одна девочка-отличница вышла в окно с 20-го этажа, когда папа отобрал на один вечер айфон.
А Илона — не отличница, подумал я.
Хотя и отличница может быть дурой. Я задумался о судьбах их, штурмующих Москву. И мне стало жаль их всех и ее. Работящая, видная, молчит, когда надо, книжки вон который год читает, надо ей помочь.
Но — как?
Что они делают со мной, эти женщины? Только избавился от своих, появилась чужая.
Хотел закурить даже, но канарейки… Стою в коридоре, на пороге кухни. Тут хозяйские книги. И я забрал из дома с десяток бумажных книг, они чуть сбоку, пылятся на открытой полке в ожидании внимания.
Раскрыл сейчас одну, которая, как мне кажется, могла помочь экстерном сдать экзамен по психологии женщин.
«Анна Каренина».
Закрыл.
Признаюсь, что меня, как и вас, глубинные мотивации поведения, со всеми этими нейромедиаторами, влияющими на эмоции прекрасной и доброй половины человечества, никогда совершенно не интересовали.
Меня и психология их волновала постольку поскольку.
Чтобы поймать рыбу, достаточно знать, на что и в какое время она клюет. Места и снаряжение, разумеется, тоже имеют значение.
Я не говорю об известных актерах и певцах, те не используют снасти, а глушат безропотный девичий наив динамитом паблика.
Мне же приходилось плести сети обаяния, не гнушаясь и спиннингом. И даже вовсе не бедные несчастные Poor Things (кстати, обязательно посмотрите), а вечно радостные, редко скучающие, обеспеченные, ухоженные дамы, бросив быт, могли метнуться на блесну обаяния и сарказма, мимоходом оценивая рост и фигуру, сами не понимая потом, зачем они насадили себя на этот мой крюк.
Но сейчас не о нем.
Рыбаки не становятся ихтиологами, количественное приобретение не дает качественного понимания предмета.
Хорошо, они на мои приманки ловятся.
И ловятся исправно.
Попадают в сети обаяния. Улыбка, рост, бицепсы, студия, камеры. Кто-то ведется на проблеск сарказма в постах и штрихи хорошо зарекомендовавших себя злых шуток. Принимая огонь на себя. Потом они приподнимают краешек завесы моих горизонтов, натыкаются на возможности и начинают догадываются о положении в мире искусства и паблика.
Некоторым просто нравится моя борода.
Или голос по телефону, когда желаю доброй ночи. Не засыпают потом.
Они проявляют ко мне чувства.
Я умею их пробуждать…
Но с какого перепугу я решил, что знаю женщин?
Этих доверчивых монашек во глубине души и эскортниц по жизни, трудяг или бездельниц, не важно, этих — уверенных, что если задать трехмерное изображение образа счастья из инета, кино, книжек и примера удачливых подруг, то его можно напечатать на 3D- принтере, который будет кем-то собран по дороге из желтого кирпича или просто найден там.
Кто дал мне право их судить, сортировать и загонять в узкие рамки взглядов своих на отношения полов, и без меня расшатанных нашим временем донельзя?
Но ведь Илона просит именно меня.
Бросив дома воспоминания о светлом, разговоры о грустном и раковину со сковородкой, которую, конечно, нужно было вымыть, прежде чем покинуть, я очутился в Сандунах.
Отстаивая свое право на труд, официант принес пиво и креветки.
Я глядел на эти тугие румяные запятые, посыпанные крошкой лимонной цедры, и думал, почему у меня не получаются такие.
— А вот дома не получается такой вкус, в чем дело?
— А у тебя в доме не проходит такой объем через одну кастрюлю, как тут. Твоя порция сварена в бульоне от сотен других порций.
Это ответил Саша Рапопорт.
Он не только прекрасный адвокат, но и великий ресторатор. И он только что открыл мне тайну.
Тайну вкусной пищи общепита!
Да, таких креветок самому не приготовить…
Нас сегодня семеро. Когда-то мы занимали целый сектор в конце зала. С одиннадцати утра, каждую субботу.
Первый этаж. Первый класс.
В высшем — хуже парилка.
У каждого в загородном доме своя баня. Построена — «чтоб была». Но о них тут сразу забываешь. Не идут в сравнение. Ну, как в случае с этими, с креветками. Там — не то.
Мы попали в пересменку знатоков поддачи пара.
Каста водяных была рано утром. После них надо долго проветривать и сушить помещение. Ветки полыни. Чуть мяты.
И, через 10 минут, можно заходить.
Я пил пиво, наслаждаясь моментом.
Шагнул из 100 градусов в ледяную купель, потом вернулся, повторяя пройденное, сейчас сижу с кружкой в руке.
Рядом Антон Зеленый.
Это его фамилия.
Древний дворянский род, из Пскова, то да се.
Прекрасная актриса — дальняя родственница.
Друзья зовут его просто Грин.
Он не ест креветок, потому что боится, зная, в каких условиях их разводят, и мы его попросили не говорить нам, мы-то совсем не хотим знать ничего плохого о наших любимых. Тем более — блюдах…
Зато он пьет водку.
Вот сейчас, закусив содержимое рюмки черным груздем, склонился ко мне и неожиданно выдал:
— Послушай, Пахомыч, мне надо жениться.
Было время, когда мы всех знакомых называли Абрамычами, потом Пахомычами, потом вернулись к именам. Я это придумал, и меня наказали, оставив прозвище.
Я не против.
Антона я Абрамычем тоже порой называю.
— Жениться? А я тут при чем? — энергично так, отставив кружку, спрашиваю.
И тут он мне в ответ напоминает о моей работе. Тут и фотомодели, королевы красоты, актрисы, лучшие из лучших… И я точно знаю, кто из них не пустышки. Недавно, он читал, я в МГУ снимал для календаря лучших студенток.
— Самых красивых, а не лучших!
— Ладно, не придирайся, я знаю одно, если ты захочешь, ты сможешь! Сможешь помочь.
Мистика! Совпадение…
В медицине это называется законом парных случаев. Мне Репетур говорил. Борис Аронович.
Не врач, но тоже медик. Знает, что говорит, и сейчас работает в больнице. В приемном отделении.
«Вот привозят нам по скорой сложный такой перелом, необычный такой. Раз в три года такой увидишь, а то и реже, так через двадцать минут второй везут. Как на заказ, точно такой же, вкручено-вколоченный».
Закон парных случаев.
Хочет жениться, как и она. Вернее, она — наоборот, замуж.
Грин был славный парень, но педант. Репетур называл его эпилептоидный тип.
Жизнь свою он выстроил, как Петр Великий свой город, — ровно и четко.
С первого класса.
Мы учились с ним в одной школе.
Из которой меня выгнали.
А Антона проводили с медалью.
Сразу в институт. МГИМО. Потом МИД, Северная Корея, потом какие-то швейцарские фирмы, где он как швейцарские часы. Тикает в нужное время. Показывая себя.
Видимо, всем, кроме женщин. Тут он робок необъяснимо.
Он продолжил:
— Только я прошу тебя, никому ни слова. (Илона просила меня о том же.)
Я узнал, что все эти годы он готовился создать семью. Работа, новый дом, обстановка, спорт, книжки о семейной жизни, мечта о детском смехе. Он хочет минимум троих. Он — потянет.
Зная его предусмотрительность и запасливость, не исключаю, что детская кроватка и коляска уже стоят в гардеробной.
Так в чем же дело? И тут я понял, что среди кучи камней, собранных им для того, чтобы вымостить дорогу судьбы, не хватает главного.
Того, кто поможет найти спутницу.
В доме нужна хозяйка. В золотую клетку пора посадить птичку. Чтобы был комплект.
Пенаты педанта.
Я вспомнил канареек художника.
И Илону.
— Понимаешь, мне уже органически не хватает жены. И я готов к любой. Хоть стрелу в небо запускай. Сам ни с кем не могу познакомиться! Я просто не понимаю как.
Не каждый строитель бассейна умеет плавать, да…
Мы вышли из Сандунов, и воздух Москвы показался мне горным.
Легкость и открытость миру наполняли меня зефиром, превращая в существо воздушное и податливое.
И эта фраза — «Сможешь, если захочешь…»
Сказанная ей и им в один день.
Ей и Им. Мне.
ИМЕННО МНЕ.
И я подумал, почему всему тому, что не получается у меня, я не могу научить других?
Вот — фигуристы? Рафаэль Арутюнян с Татьяной Тарасовой, сами катаясь и прыгая по льду, и не думали делать четверной аксель.
Тренеры созданы для успеха своих учеников.
А для чего создан я?
Зеленого я знаю хорошо, женщин — тоже…
Мы попрощались и разошлись, договорившись созвониться.
Я оглянулся на мгновение. Антон тоже остановился, вынул из кармана пакетик со спиртовой салфеткой.
Ходил и я с такой во время ковида.
А Антон не расстается никогда. Протирает руки после рукопожатия. Ну-ну, Маяковский…
Я представил, как и что он будет протирать до, во время и после встречи с Илоной, и улыбнулся.
Нет, рассмеялся я!
— Эй, Грин! Я согласен! Ты будешь спасен и женат! Слышишь?
Он — услышал.
Никогда никому ничего не советуйте, ничем не помогайте, не вмешивайтесь в жизнь и не решайте за…
Только если вас попросят.
Ставьте условия подчинения и разделяйте его проблемы.
На маленькие части.
Когда соберете опять, хозяин их уже не узнает.
Тем же вечером я попросил Илону прислать мне с десяток своих фото и одну — паспорта, Антон по-чекистски любознателен, после чего объявил, что она фактически обручена.
Только надо немного подождать и слушать меня, тренера.
Ждать она могла, но и переехать ей было некуда. И из дому не выйти.
На их знакомство у меня уходило минимум времени.
Где встречаться? Просто на Тверском бульваре? Обещают неделю дождей. В ресторане?
Да и как это, с чемоданами в ресторан? Использовать квартиру, где я проживал, не хотелось категорически.
Я решил познакомить их онлайн.
У вас самих были бурные романы не сходя с унитаза. Знакомство, обмен общими интересами, мысли о совместном проживании в будущем, нежные слова, смайлики, заменяющие чувства, вспышки ревности, прощение и, наконец, после переносов пары встреч, — прощание. Душераздирающее, напомню я вам.
— Я нашел тебе будущее, общайтесь, — сказал я Антону, — и фото увидишь, и адрес пришлю, но учти, что я уже подготовил ее к переезду. Она верит мне и собирает чемоданы, купила билеты. Через неделю встречай на вокзале, мой друг!
— С тобой, надеюсь? — Он волновался, как школьник, этот Зеленый. — Она давно не была в Москве?
Я решил не говорить, что она практически москвичка, работает за еду домработницей в ближайшем Подмосковье и, позабыв о центровых косметологах с массажистами, тешит тело, лишь уныло качая попу на тренажерах в полуподвале.
Сама делает себе маникюр из остатков привезенного несостоявшейся тещей лака и заплетает себе смешные косички.
Еще читает книги и смотрит на огонь в камине, когда устает от «Кинопоиска».
— Расскажи мне о ней. Ты говорил, она строгая… Я до сладкого не охотник. И ей расскажи обо мне, только плохого не говори. Не прерывай, — продолжает тихо и печально, — на старте мою семейную жизнь. И не откладывай! Не делай меня заложником своей лени. Как ты думаешь, она возьмет мою фамилию?
Мы говорили часа полтора. Ухо устало, и я на громкой связи начал готовить ужин. Грин был как никогда откровенен, предложил выпить коньяку, чокнувшись с экраном, перейдя на видеосвязь. Выпили. Снова об Илоне. Он радовался, что она выше его. Его это заводит. Я с удивлением для себя убедился, что ему не важен не только рост, но и левый диплом невесты при полном отсутствием финансовых накоплений.
— Я хочу пригласить тебя, чтобы ты посмотрел, как я подготовил квартиру к ее приезду. И ее комнату.
Не упадем же мы с ней сразу в одну постель?
— Думаю, упадете…
Или ты хочешь длинного романа в своей квартире?
Переговорив о том, что делает клиповое сознание с людьми, которые давно готовы длинные романы уместить в ролик ютуба, осудив современные нравы, вздыхая, что не в силах сопротивляться и что-либо изменить, мы распрощались, и я бросился к остывающей на пару черной треске.
Спаржа к ней была бесподобна!
— Ты спал с ней? — спросил он у меня, позвонив в полночь.
— Стану я предлагать другу стоптанные ботинки!
— Ну, может, примерил — и не подошли? — Он решил подыграть мне.
— Нет, но если это необходимо, могу попробовать.
— Спасибо, Пахомыч, я пошутил.
— Я понял.
Тут я рассказал ему, что бывал с ней пару раз в обществе, даже заглянул в театр, но внезапно появилась будущая жена. Я упустил размер стопы, снова описав внешность, и добавил, что выбор за ним.
— Новые фото пришлю тебе сейчас. Полюбуйся, твой выбор, еще есть время.
Но ему было не до выбора.
— Я боюсь сглазить, перестану строить планы, буду просто ждать ее, веря тебе и провидению.
Странный парень, этот Зеленый… Раз решил, что я залог женитьбы, то так тому и быть. Да и тренеры сами выбирают пары фигуристов.
Но как он торопится!
Будто чувствует, что и она ждать не может.
А почему я не могу решить раз и навсегда, что и как будет со мной?
Вот так же вручая выбор своего пути приятелю или случайности.
Хоть и так все случайно в закономерности, узлом завязывающей проблемы неизбежности.
В моей голове никогда не стихала Гражданская война. Большая битва.
The Battle Rages On[1].
Как помирить желаемое с правильным, общепринятым и обязательным? Как быть с прекрасным, скачущим на коне, шашкой машущим? И — этим, стреляющим в него из окопа и маузера, цинизмом?
Кружка холодного Hofbrau — хороший выход. Хотя можно и Pironi этой ночью.
Впасть в безразличие.
Моя жена всегда проявляла крайнее неудовольствие чужому спокойствию.
Особенно моему.
Мы — чужие даже самым близким, если не играем по их правилам.
And though the reason now is gone И хоть причин уже нет, The battle rages on Битва все бушует. И только любовь побеждает в моей голове мою войну. Я вспоминаю жену. И я люблю уже Зеленого. И длинноногую Илону. Илона Зеленая! Звучит.
И мне очень хочется, чтобы они, как принято у тех, кто семью ждал и выстрадал, варясь в бульоне чужих судеб, жили мирно и были уверены, что живут счастливо.
Я познакомлю их послезавтра, задержусь специально дома, Грин заедет за мной, будет волноваться, кричать, что опаздываем, Илона доедет до трех вокзалов на такси с чемоданом, что собрала уже сегодня, будто бы выйдет из вагона и будет ждать под часами на Казанском.
Она — красива, и Зеленый не поверит своим глазам, букет (разумеется, пионы, я предупредил) вручая, покраснеет, развернется ко мне, хлопнет по плечу, повезет на своем «ауди» и никогда не узнает, что половина того, что я говорил ему, — это выдумка и совсем не его ждала Илона эти годы.
А почему не его? Вдруг так все предначертано для них. И страдания в неволе ее не напрасны.
И его слепая уверенность во мне.
А — я?
А я даже не тренер фигуристов, делающий из них то, чего не могу сам, а просто индеец-проводник Божьего промысла, и они будут вместе до самой смерти и счастливы так, как и я не смогу.
Или — смогу?
[1] The Battle Rages On — песня из одноименного альбома Deep Purple.
