Июнь Ли
«Книга гусыни»
(«Синдбад»)
Две тринадцатилетние школьницы из французской деревни, одна из которых из не самой благополучной семьи, придумывают новую игру. До этого они ходят на кладбище лежать на остывающих могильных камнях, чтобы испытать запас прочности своего организма, проверяют свой болевой порог и придумывают другие не самые тривиальные развлечения. Новая игра совсем другая — они пишут книгу о своей жизни. Это странный тандем — Фабьенна (та, что неблагополучная) придумывает, а Аньес записывает. Вообще-то автор, конечно, первая, однако она настаивает, что книга должна выйти под именем второй, рождая тем самым мистификацию на самом раннем этапе всей этой авантюры. Самое удивительное, что книга действительно выходит и производит фурор в читающих парижских кругах: автор-подросток, которая написала жесткие и честные рассказы, мгновенно становится звездой. Шалость безусловно удалась, но только вот игра очень быстро надоедает самой Аньес. Она не хочет славы и жизни французской писательницы, хотя успешно проходит «проверки», устраиваемые ей взрослыми, — сомнения в том, сама ли она написала эту книгу, возникают, и на них приходится отвечать. Ирония, однако, в том, что хоть девочки и водят взрослых за нос и автор действительно не вполне честна перед ними, тем не менее «более настоящая» писательница тоже оказывается подростком, а не опытным взрослым. Фабьенна — серый кардинал, который запустил игру по своему сценарию и просто наблюдает, к чему это все приведет. «Книга гусыни» — компактный роман о природе авторства, жизненных ориентирах, токсичной дружбе и способности к самопожертвованию, которое иногда оборачивается насильным причинением ненужного добра.
«Вероятно, ей было так же холодно, как и мне. Я ждала, когда она сядет первой, чтобы последовать ее примеру. Иногда мы подолгу лежали на надгробиях, пока не начинали коченеть, и потом, чтобы согреться, приходилось прыгать, разминая кости и стуча зубами. Фабьенна считала, что мы должны постоянно испытывать пределы своих возможностей. Не пить, пока жажда не станет царапать горло, как песок. Не есть, пока голова не закружится от голода. В любом случае есть было особенно нечего. Немного хлеба и, если повезет, кусочек сыра. Иногда мы вставали лицом друг к другу, задерживали дыхание и считали на пальцах, проверяя, как долго сможем продержаться и насколько покраснеем, прежде чем придется сделать вдох. Лежа на надгробиях, мы не шевелились, пока не становились холодными и неподвижными, как смерть. Фабьенна объяснила, что если тянуть до последнего, прежде чем сделать что-то, то мы не оставим миру возможности нас подловить. “Каким образом подловить?” — спросила я, и она ответила, что не видит смысла объяснять, если я сама не понимаю. “Просто повторяй за мной и делай только то, что я тебе скажу”, — велела она».
Палома Санчес-Гарника
«Три раны»
(«Дом историй»)
Название семейной саги взято из стихотворения Мигеля Эрнандеса, которое предпослано роману эпиграфом:
Она нанесла три раны: боль любви, рану смерти и жизни. Три раны она бередит: рану жизни, любви, рану смерти. Три раны в сердце моем: это жизнь, это смерть и любовь.
Сага охватывает почти вековую историю, действие которой разворачивается в двух временных пластах: в период гражданской войны в Испании и в условное наше время, когда писатель, в чьи руки попали несколько писем и старая фотография семейной пары, берется восстановить их историю и рассказать в своем романе. Жизнь простых людей на фоне большой истории и страшных перемен, которые коснулись каждой семьи. Переждать в стороне не вышло ни у кого: кто-то ушел добровольцем, кто-то примкнул к карателям, на кого-то донесли и он оказался в тюрьме или в канаве с простреленной головой. Во время гражданской войны человечность становится рудиментом, чем-то необязательным и ненужным, и все же даже тогда, среди ада и грядущего апокалипсиса, вдруг на контрасте звучат темы семейных ценностей и памяти, любви и веры, которую невозможно сломать. Писатель ищет последних свидетелей той эпохи, о которой никто не хочет вспоминать, но которую они берегут в своем сердце — потому что у них не было и никогда не будет другой молодости. Глубокими стариками они возвращаются в прошлое и берут с собой читателя, постепенно выстраивая цельную историю одной семейной пары, чья жизнь оказалась сломана войной, и их ближайшего окружения.
«Донья Брихида в ужасе смотрела, как две женщины в сопровождении ее собственной дочери уходит по коридору. Она боялась, что это станет лишь первым шагом, что они останутся в доме. В последние недели в Мадрид приехало много народа из разных сел и городов, люди спасались от наступления мятежников. Некоторые бежали в том, в чем успели выйти из дома, другие, заранее предвидя опасность, ехали на повозках, набитых скарбом, но все искали спасения в городе, который с каждым днем все больше и больше закрывался от окружающего мира. Были и такие, кого эвакуировали из сел и деревень, заставив бросить все нажитое, чтобы спасти от жестоких карательных мер, без которых мятежники не обходились ни в одном отвоеванном населенном пункте. Новоприбывшие захватывали парки, сады и брошенные дома, куда их отводили члены партий и профсоюзных движений. Те, у кого были друзья, родственники или знакомые, набивались в их тесные квартирки. Были и такие, кто под любым предлогом проникал в чужие дома, запугивая хозяев репрессиями со стороны ополченцев, и им редко отваживались перечить».
Мария Закрученко
«Bookship. Последний книжный магазин во Вселенной»
(«Альпина.Проза»)
В далеком будущем, где печатное слово признано ересью, а книги безжалостно уничтожаются, космический корабль Bookship бороздит просторы Вселенной. Это не просто транспортник, а последний оплот мысли и надежды, несущий на своем борту «запрещенку» — книги.
Главный герой, юноша по имени Дик, страдающий амнезией, с самого детства хранит тайну: единственную сохранившуюся у него книгу — «Библию Гутенберга», которая содержит истину о давно забытой Земле (мало того, что забытой, официально признанной несуществующей). Когда его родную общину на планете Алгея настигает беда, Дик, следуя зову загадочного Друга из межзвездной Сети, пытается пробиться в Метрополию, чтобы представить свои доказательства и раскрыть правду о Земле.
Его путь приводит его на Bookship — корабль, управляемый харизматичной, жесткой, но глубоко травмированной Капитаном. В мире, где информация жестко контролируется Инквизицией, а любые «запретные» знания преследуются, путешествие на Bookship становится смертельно опасным приключением.
«Bookship. Последний книжный магазин во Вселенной» — это захватывающий космический вестерн в духе «Светлячка» и «Экспансии», история о поиске истины и силе печатного слова, которое оказывается сильнее самых разных запретов и ограничений. Амнезия Дика становится центральной метафорой — герой болен, но так же больно окружающее его общество, которое не просто не помнит, но сознательно забывает собственную историю и строит искусственный, фальшивый, хорошо управляемый мир.
«— Книга всегда была здесь! — пытается перекричать их Анна. — Она не опасна! Дик не опасен!
Она смотрит на отца, но тот не обращает на нее внимания. Он осматривает руки Карла и, не обнаружив ничего подозрительного, мягко заставляет его опустить их. Затем поднимает с земли тряпки и осторожно заворачивает в них книгу.
— Улика для Инквизиции! — кричит Штефан, показывая толпе.
Та отступает на шаг.
— А как же книжники? — не успокаивается кто-то.
— Мы задержим их и передадим в руки правосудия, — говорит старейшина. — Все способные держать оружие, выходим прямо сейчас!
— А как же Дик? — говорит Анна, глядя на отца.
— Этого… предателя… запереть. Свидетель для Инквизиции. Или соучастник.
Дик тянется к книге, даже зная, что все кончено. Она должна вернуться, они должны быть вместе. Он привстает на локте и дотрагивается до тряпки, но это все, что он успевает сделать. В следующий момент Штефан бьет его в висок, и голову пронзает вспышка».
Татьяна Замировская
«Свечи апокалипсиса»
(«Редакция Елены Шубиной»)
«Свечи апокалипсиса» — выросшая из записей в социальной сети хроника человеческой беспомощности и абсурдности повседневности в Нью-Йорке на фоне ощущаемого апокалипсиса. Но это вовсе не постап, а абсолютно реалистический (если не сказать документальный) мрачно-юмористический роман, героиня которого, писательница и журналистка, переезжает из Беларуси в Америку. Не найдя работы по специальности, она устраивается в бутик элитных французских свечей. Спасая свою психику от рутинной многочасовой работы, она вдет блог на русском языке, в котором описывает опыты взаимодействия с эксцентричными покупателями. Продавец-рассказчик словно выключает эмоции и фокусируется на абсурдности происходящего: клиентах, которые не могут отличить длинные свечи от коротких, несмотря на очевидную разницу в размере и цене; регулярных попытках открыть запечатанные антикварные предметы; «проклятой» свече «Древние мшистые стены», рождающей идиотскую интонацию у любого произносящего ее название; спорах о том, пахнут ли декоративные свечи, и тому подобном.
С началом пандемии COVID-19 абсурдность достигает нового уровня. Протоколы безопасности (маски, дистанция, запреты на вход) воспринимаются клиентами и персоналом через призму личных неврозов и искаженного восприятия. Протесты Black Lives Matter, закрытые магазины, пустые улицы и превращение живого города в сюрреалистический ландшафт добавляют повествованию экзистенциальной глубины. Героиня осознает, что пока мы боялись апокалипсиса, апокалипсис уже проник в нашу жизнь, просто не все еще это осознали. И что с этим делать, решительно непонятно — разве что периодически ощупывать себя, проверяя, не начала ли окружающая действительность казаться тебе нормальной. Если нет — еще не все потеряно.
«Заходит девушка в дырчатых лосинах и с хрустящими бумажными пакетами из других бутиков. Долго выбирает пахучую свечку. Такое ощущение, что ей нужна помощь.
Я:
— Вам надо помочь выбрать?
Девушка:
— Да, у вас была такая травяная свечка. Не помню. Травяная.
Я:
—“Дюшан”! Она травяная. Вот понюхайте. Ромашка, чай, эвкалипт, ветивер.
Девушка (нюхает):
— Спайси! Она спайси!
Я:
— Ну, в ней нет специй особо, если честно. Так, травки всякие.
Девушка:
— Да, это спайси! А что у вас еще есть похожее? Ой, вот! “Марокканский мятный чай”! Да-да-да, это она! Я ее искала!
Я:
— Это бестселлер. Там чай, смородиновые листья, ваниль, яблоко.
Девушка (нюхает):
— Класс! Спайси! Эта тоже очень спайси!
Я:
— Ну, у нас есть другие свечи, если вам нужны именно со специями. Тут, скорей, зеленые чайные светлые ноты, и даже ваниль очень мягкая. Среди пряных свечей я бы предложила…
Девушка:
— Да, эта очень спайси! Обожаю спайси-свечи! А вот еще свеча “Корсика” — там что?
В свече “Корсика” у нас лимон, веточка инжира и какие-то травки с сосновым лесом.
Я:
— Спайси! Это свеча спайси!
Девушка:
— Ура! Спайси! Вот эту я и возьму!»
