— Так. Ну, во-первых, тебе уже за тридцать, и пора перестать стесняться. Даже не стесняться — не то слово, хватит уже переживать на тему «А что обо мне подумают?». Ничего не подумают. Всем все равно, — настраивается в ней радио внутреннего голоса.
— Ну зачем обязательно на виду у всех? В девять утра? Почему не сесть вечером дома, спокойно, в одиночестве, — спорит соседняя радиостанция, эдакий внутренний голос номер два.
— Дома?! Серьезно? А когда у тебя дома спокойно-то было? В котором часу он спать ложится? То-то же. Поэтому когда, как не сейчас, где, как не здесь: витражные окна, лирическая музыка, ты наливаешь бокал игристого. Или тебе приносят коктейль… — убеждает первое радио.
Все, надоело слушать мысли. То доброе радио включается, то злое, это почти невыносимо. Она толкает тяжелую прозрачную дверь и садится за свободный столик. Впрочем, в девять утра все столики свободные. Но она располагается в самом в темном уголке.
Официант летит мимо — кажется, он и не знает, что в зале кто-то есть, и даже вздрагивает, когда слышит:
— «Лимончелло-тоник» будьте добры.
— Хочу вас предупредить, что это алкогольный коктейль, — вскидывает брови официант.
Хорошо хоть не посмотрел как бы между прочим на часы — девять утра же. Она бы со стыда сдохла.
— Да что в этом такого, — продолжает внутреннее радио, которое доброе. — Там алкоголя-то градусов семь…
— Но все равно, с самого утра… — сомневается злое радио. — Одно дело вечером бокальчик выпить. Или хоть за обедом. Но не сейчас же.
— А психолог сказала, что надо радовать себя, — возражает доброе радио.
— Помнишь, сказала, подумайте, что вас радует, что восстанавливает ваши силы. Вы так много делаете для своего ребенка: возите его к специалистам, занимаетесь с ним дома, сопровождаете его в быту, и только вы знаете, как это сложно.
— Да что уж прям сложного, — отмахивается злое радио. — Многим еще труднее. Ну да, речь плохо понимает, поведение хромает, истерит, спит неважно. Зато кое-что говорит? Да, говорит: просит попить, на ручки, поиграть даже просит. Многие о таком и не мечтают даже с семилетками, а ему и четырех еще нет. В глаза смотрит, на имя отзывается… Даже части тела знает. И пазлы собирает. Не зря мама тебе что вчера по скайпу сказала? «Никакой он не аутист!» Нет, понятно, что диагноз у него есть. Но все не так плохо, как у многих. К тому же вряд ли психолог имела в виду, что тебе неплохо бы нажраться. Еще раз повторю — тебе грех жаловаться.
— Я не жалуюсь! — орет доброе радио. — Я просто хочу выпить этот чертов коктейль. Да, в девять утра. И пошло все к черту.
— Хорошо, — наконец сдается злое радио. — Но тебе через два часа забирать его с занятий. Как ты его пойдешь забирать опьяневшая? Ну ладно, может, с этого коктейля тебя и не развезет, но будет же пахнуть. Что о тебе подумают?
Все, это конец, это конец. Сердце прыгает, как мяч под ладонью баскетболиста. Вдохнуть она уже не может, значит, скоро следующий этап: затошнит, откуда-то снизу к горлу подступит горечь. Когда она несколько месяцев назад поняла, что у нее панические атаки, то прочитала в «Википедии»: Гиппократ называл их «разлитием черной желчи». Как же точно, поразилась она тогда. Именно это она и ощущает.
Неловко затолкав себя в туалет, умывшись и глотнув воды с осадком из-под крана, она понимает, что внутри все почти успокоилось. Теперь бы полежать. Никакого коктейля уже не хочется. Да и право злое радио: как же быть с запахом?.. Но и уйти неловко — заказ-то уже сделан.
— Ваш «Лимончелло-тоник», — улыбается официант. — Что-нибудь еще? Приятного ве… Приятного дня!
Коктейль напомнил желтые круглые конфетки из детства — как там они назывались, «Лимончик»? Вкусные были. Интересно, сейчас они продаются? Что-то она их с девяностых и не видела. Может, купить? Жаль, сын не оценит: он ест примерно пять продуктов и не пробует ничего нового, даже конфет…
— Пей быстрее, надо еще в магазин зайти! — зудит злое радио.
— Зачем в магазин? — удивляется доброе радио.
— Купишь жвачку, — безапелляционно рекомендует злое радио. — Еще можно дезодорант. Какой-нибудь дешевый — «Фа» или «Дуру». Они пахнут за километр, дай бог, никто не заметил твое «Лимончелло». И ведь не вкусно тебе! На хрена деньги тратила?
— Конечно, с тобой никакого удовольствия, — обижается доброе радио. — Ты же все всегда портишь. И всегда я у тебя плохая, и все будет плохо, и всего недостаточно, и вообще, остается только умереть.
— Да ты и сама знаешь, что я права! Хуже жить можно, но почти некуда… Хотя тебе грех жаловаться, конечно. Да ты пей, пей быстрее! А то опоздаешь…
Не опоздала, пришлось даже ждать, энергично пережевывая жвачку и принюхиваясь к своему дыханию. Черт, сумка маленькая, и дезодорант с кричащим ароматом «Бали» (интересно, как они поняли, что на Бали пахнет именно так?) положить некуда…
Кордебалет Большого театра, как она называла юных клиентов развивающего центра, наконец начал выходить к родителям в коридор. На цыпочках, взмахивая руками, артистично рыча, пища и вскрикивая…
— Занимался очень хорошо, — резюмирует терапистка, как тут называют педагогов. — Учились инструкциям из двух действий. Например, «Закрой дверь и выключи свет!». Вы дома повторяйте, пожалуйста. На горшок, конечно, не садится, но ручки моет теперь очень хорошо…
Она кивает и думает: заметит ли что-нибудь терапистка? А вдруг сделает выводы? Может, заранее оправдаться, что она вообще-то не пьет? Или это будет глупо?
— Ой! Вы только посмотрите! — вытаскивает ее голос терапистки из очередного прослушивания радио. — Он сам надел обувь! Впервые сам надел обувь. Дай пять! Маркуша, ты молодец!
— Пойдем! — велит матери Маркуша, не обратив внимания на похвалу.
А у нее выступили на глазах слезы, как, впрочем, бывает, если она выпьет.
