Хроника одного концерта
Описанный ниже концерт прошел 19 февраля 1988 года, на третий день после гибели барда Александра Башлачева (о которой еще почти никто не знал), в Большом зале Олимпийской деревни, но не был посвящен ему: это был рядовой рок-концерт.
Петр Мамонов и музыканты из группы «Звуки Му» по собственной инициативе посвятили свое выступление памяти Башлачева. Ход концерта подробно изложен в тексте, но…
Пожалуй, все там было не совсем так (вернее, совсем не так), но так увиделось, не обессудьте. Итак, давайте перенесемся на без малого 40 лет назад, из нынешнего времени тулумбасов в отзвеневшее «время колокольчиков».
У касс МДТЗК.
— На рокеров в Олимпийскую деревню есть?
— На «ДДТ» в «Динамо»?
— А на «Рок-панораму» в «Лужники»?
— На «Рок-лабораторию» не найдется одного билетика? На любой день…
И в ответ:
— Нет… нет… нет… нет… Только в день концерта двадцать билетов за час до начала.
19 февраля 1988 года. У касс Олимпийской деревни в день концерта.
Огромная очередь. Идет перекличка — 80 номеров, а билетов всего 20.
Входит пожилая женщина.
— Скажите, а в Малый зал билеты взять можно? На Синявскую?
Общий хохот.
В полседьмого выходит молодой (да ранний) главный администратор.
— Товарищи! Кто имеет право на льготы — пожалуйста, пройдите к кассе. Инвалиды, ветераны Великой Отечественной войны, Герои Советского Союза…
— Я!
— Вы «афганец»?
— Так точно.
— Пройдите к кассе и получите свои два билета. Товарищи, дайте дорогу.
Толпа негодует.
— А почему два, а не один? Второй-то чел — такой же, как мы…
— Читайте постановление Совмина, там все написано. «По два билета в одни руки». Больше нет ветеранов?
Выходит довольный «афганец» с двумя билетами.
Администратор вальяжен.
— Так, ребята, билетов больше не будет. Расходитесь. Повторяю: сегодня билетов больше не будет.
Уходит. На лестнице его догоняет какой-то пацан.
— Простите, а вот по отношению… ГИТИС, актерский… можно входной? — Протягивает студенческий с отношением.
Тот, даже не взглянув на бумажки:
— Нет, сегодня никаких входных.
— Извините…
— Ну что вы, что вы…
Часть толпы расходится, основная масса остается стоять.
У главного входа густая толпа. Милиция гоняет народ из предбанника.
Пацан из ГИТИСа рвется сквозь толпу.
— Я — к главному администратору.
— Чео?
— Я — к главному администратору.
— Ладно, ждите.
Все ждут. Появляется администратор. Пацан бросается к нему.
— Извините, пожалуйста, может быть, можно входной?
— Вы ко мне уже подходили.
— Но… может быть… извините…
— Ладно. Идите на служебный. Прямо там наверху ждите. В семь тридцать я подойду.
У служебного входа вся лестница запружена толпой. Переговариваются-смеются.
Наверху за стеклянными дверями девушка-цербер. Пропускает только по спискам. Рядом бритоголовые комсомольцы из оперотряда. Короче, простому смертному ни-ни.
Кто-то пытается пролезть на ша́ру («Вы куда?» — «Да я там в списке.») Заворачивают.
Кто-то блефует — подделывается под иностранца («Ол райт!»). Заворачивают.
Два чуть теплых журналюги туда же («А мы из «Крокодила…» — «Вы пьяны». — «Я-а-а?!») Заворачивают.
За стеклом мелькнул озабоченный Петр Мамонов, лидер группы «Звуки Му».
Толпа, наперебой:
— Петя! Петр! Мамон! Проведи!
Мамонов исчезает.
Мент, периодически:
— А ну, все спустились вниз! Очистили лестницу! Выйдите на улицу и там ждите! Ну, быстро! Я кому сказал!
Толпа послушно спускается на две-три ступеньки и тут же снова поднимается на три-четыре.
Бегом появляется администратор.
— Оперотряд, за мной! У главного входа — прорыв!
Оперотряд мгновенно срывается с места и бежит за ним.
Пацан из ГИТИСа трусит за администратором.
— Николай Витальевич, вы сказали…
Тот, на бегу:
— Ждите. Концерт еще не начался.
Убегает.
Победители — слегка потрепанные, но потные и радостные — возвращаются на служебный вход. Пацан из ГИТИСа тут как тут.
— Николай Витальевич!..
— Пойдемте ко мне в кабинет. — Церберу: — Это со мной.
В кабинете — трое: Сам, пацан из ГИТИСа и взмыленный рокер. Хозяин выписывает и вручает заветный пропуск.
— Вот вам на двоих. Самому терпеливому… — кивает пацану из ГИТИСа, — и самому нетерпеливому, — кивает взмыленному рокеру. — Идите через служебный.
Двое бегут к главному входу.
Рокер деловит.
— Слышь, рванем через главный. У меня там фрэнды́ — надо провести.
У главного входа изнывает кучка рокеров — человек тридцать в фуражках-капитанках. Остальные рассосались — концерт уже идет.
Наш рокер подбегает к своим.
— Мужики, за мной!
Отходят подальше от ментов.
— Слышь, дай ручку… Так… скоко нас… так… семь человек… так…
— Пиши десять.
— Да десять не пропустят. Пиши пять — максимум.
Рокер пишет на пропуске вместо «два лица» жирную цифру «5».
Бросаются к главному входу — их не пускают.
Рокер вопит через стеклянную дверь, потрясая пропуском.
— Росконцерт!.. Росконцерт!..
Наконец дверь приотворяется.
— Сколько вас? Пять челове-ек?.. Ладно, проходите… по одному.
Вместо пятерых в дверь ломанулись все тридцать. На них кидается милиция. Свалка, но пацан из ГИТИСа успевает проскользнуть внутрь.
Быстро раздевается в гардеробе, бежит по лестницам.
Билетерша бдит:
— Только в боковые двери. Только в боковые. По центру все битком. Встаньте где-нибудь у стеночки.
Зал Олимпийской деревни. На сцене — группа «Алиби», лидер — Сергей Попов.
Мы любим блюз, Мы любим рок, Мы любим все, Что поперек!..
Толпа неистовствует: вопит, свистит, хлопает, улюлюкает, плюется, топает ногами.
Усатый палач, грозный садист пристроился на века. Кажется, до сих пор над нами его рука. Вырыть эту мумию из-под красной стены, Сжечь и развеять по ветру!..
Толпа буквально вжата в спинки кресел этим мощным напором.
Да я б не пел, но стыдно мне и больно. К начальству аллергии сроду нет. И потому мне хочется вон той вельможной «вольве», Не промахнувшись, плюнуть вслед! Я пою не для них, Я пою сейчас для вас, Может быть, в последний раз. Может быть, в последний раз…
Экстаз толпы.
«Алибистов» сменяет группа «Мангоманго».
Солист в арабском полосатом балахоне из матраца, на голове полотенце, визжит.
Сегодня в столовую мне идти лень, сегодня страшный четверг. Сегодня объявлен рыбный день, страдает простой человек. Да потому что лучшая рыба — это колбаса, колбаса!..
Мангоманговцы, продолжая петь, сбегают со сцены в зал. Они пытаются подарить зрителям цветы, просто пожать им руки, потанцевать с ними в проходах зала.
Но цветы летят обратно, протянутые руки повисают в воздухе, в проходах танцуют только сами музыканты.
Группа — как облеванная — покидает зал.
Толпа торчит.
— Мамон! Петя! Давай Петю Мамонова! Петр, выходи!
Выступает группа Димы Ямбульского.
Вокалист в семейных трусах до колен и в прозрачном женском платье черного гипюра орет дурью.
Мы демократам ка-ак замочим — И начнется страшный Русский Рене-ссанс!..
Толпа со свистом убирает его со сцены.
— Дурак! Дешевка! Надоел! Иди домой! Пшел вон! Даешь «Звуки Му»! Му-у-у!!!
И когда объявляют «Звуки Му» — в ответ дружный рев.
Выходит Саня Липницкий, Липа, басист из «Му».
— Сегодня перед концертом мы узнали: погиб наш друг, выдающийся рок-музыкант Саша Башлачев… В воскресенье едем к нему в Питер… Поэтому сегодня мы не будем играть свою новую программу, которую подготовили, а сыграем те вещи, которые любил Саша…
Выходит Петр Мамонов с группой.
Толпа встречает его воплями.
— Петя, танцуй! Танцуй! Петя! Я люблю Мамонова! Ich liebe Petja!
Петр подходит к микрофону.
— Я спою несколько песен, которые любил Саша… Песен, которых Саша уже не услышит… А может, я неправ — и он сейчас слышит нас…
Выносят большой фотопортрет Башлачева, ставят его прямо на пол у колонки.
— Я спою песню… первую, которую я спел когда-то Саше… при нашем знакомстве…
Подключается с фоном и писком, поет «Цветы на огороде».
Летит над нами самолет, Но он не сядет никуда. Напрасно думает пилот, Что не подействует трава. Цветы на огороде… Среди полей стоит состав, Людьми покинута машина. В селе притихшем режут мак Седые строгие мужчины. Цветы на…
Толпа прерывает.
— Петя, танцуй! Пожалуйста, танцуй! Петр, «Муху»!
Мамонов, косноязычно:
— Я д-думаю… смерть… это самая… серьезная вещь… И нам всем… в этом зале… сегодня нужно — понимание… Такое простое слово…
Толпа подхватывает.
— Все правильно, Петя! Мы понимаем! Но все же… Петя, танцуй! Танцуй! Петр, «Муху»! А лучше — «Люляки баб»!
Мамонов пытается спеть еще одну песню, но ему не дают.
Толпа скандирует.
— Пе-тя, тан-цуй! Пе-тя, тан-цуй!
Мамонов танцует — «Серый голубь».
Я самый плохой, я хуже тебя, Я самый ненужный, я гадость, я дрянь. И-и… Я — серый голубь. Я серый голубь. Я самый плохой, я хуже тебя, Я самый ненужный, я гадость, я дрянь. Зато я умею — Ле-тать!..
Толпа в оргазме.
Мамонов резко обрывает танец, говорит «спасибо», и группа уходит с площадки.
Толпа, разочарованно:
— Эх, Петя…
Зрители уже пошли из зала, но тут к микрофону снова подходит Липницкий.
— Это еще не все. Сейчас я передаю гитару талантливейшему музыканту Сергею Рыженко.
Выходит Рыженко. Липницкий отдает ему гитару, уходит.
Рыженко зол.
— Конечно, что вам Саша… Я уверен, большинство в зале его даже не знает. Но он был лучшим из нас. Сейчас я спою песню, в которой много откровенных цитат из Сашиных вещей. Но даже и не в цитатах дело — она навеяна Сашиными образами…
Мы — инвалиды поколения, не знавшего войны. Наши старые раны получены на семейных фронтах и битвах за пиво. Мы кровь проливали во славу отчизны лишь в окопах районных участков, Признанные негодными на подвиг по слабости ума. Мы действительно слабы умом, мы больны душой, Ведь только безумец может спорить с самою судьбой. Но я знаю лучшее средство от смерти — это рок. И пока мы играем в него, мы бессмертны…
Разъезд. Очередь у вешалки.
— Слышь, а кто этот Кушлачев?
— Из Питера вроде…
— Да эт понятно.
— По-моему, из «Странных игр»…
— Да ну, какие «Странные игры», ты чо… Он — сам по себе.
— Какие еще будут версии? А ну, кто больше?
Тишина.
— А Рыженко где ща ошивается?
— Не зна-ка. Тоже, наверно, сам по себе…
Автобусная обстановка. На остановке — биток.
— Ну, как концерт?
— А-а-а, лажа… Металла не было ващще…
— Ага, без хэви тоска, точняк…
— Зато вчера на «Черном обелиске» распряглись капитально — два ряда напрочь снесли!
— Обло-ом!
Подъезжает 165-й. Толпа штурмует автобус.
